Но на нас обращали внимание, и достаточно было нам приклеить куда-то объявление о спектакле, тут же собирались люди, неграмотные искали знакомые буквы, грамотные читали:
– Спектакль… – разочаровано бурчали в задних рядах, а мы думали имперский сыск кого-то шукает… Афиши клеили в людных местах – возле базарчиков, шумных кабаков. В городе были доски и тумбы специально предназначенные для таких целей. Пока Кольдиган возился с клеем, Ади успевал прочесть чужие:
– Смотри, чего пишут, – толкнул он меня под локоть. Мы прочли объявление, на которое указал Ади. В нем значилось: «Из дома по улице Садовой сбежала гадюка. Нашедшему просьба вернуть за вознаграждение. Страдают дети.»
– Ничего не понимаю, – признался я. – Какая на хрен гадюка, какие дети?…
– Вероятно, гадюкины, – Ади вырвал из-за уха Кольдигана карандаш. – Дай сюда!!! Ади зачеркнул «убежала» и сверху написал «уползла», а снизу дописал: «Нашедшему – вечная память!!!» Рядышком висел лист, с которого дожди смыли почти все написанное – остались лишь сиреневые разводы. Ади хохотнул и написал: «Объявление». Задумался и продолжил с новой строки: «Объявлю войну. Недорого. Торг уместен». Израсходовав все афиши, вернулись к труппе. Там уже во всю готовились к вечернему спектаклю. Фургоны развернули в коробочку, образовав вроде зала под открытым небом, на двух телегах ставили сцену. За работой актеры, может быть в последний раз перед спектаклем, повторяли свои роли. Со стороны это выглядело как безумие. В подготовке к спектаклю принял участие и Эршаль. Он помогал ставить сцену, один таскал огромные декорациями. Когда ставили помост, одна балка сошла с направляющей, пятеро мужчин отскочило, но тролль поймал ее, поднял и завел на место. Видя это, к нему подошел владелец цирка.
– Скажите, молодой человек… – Тролль был лет на восемьсот его старше, но выглядел на тридцать полновесных человеческих года, – а Вы никогда не думали работать в цирке.
– Не-а… А что там делать?
– Ну подымать пудовые гири, рвать цепи… Цепи, мы конечно, подпилим, но надо и зрителя испугать…
– Пугать, рвать, подымать, – пробормотал Эршаль, – не-а, не хочу…
– А отчего?
– Это слишком просто. Тролль сходил на представление в цирк, но остался в смутных чувствах. Ввиду присутствия Эршалая в зрителях, штатного силача на сцену не выпустили. Фокусники его тоже не особо удивили – насколько я понял, Эршаль владел магией, но предпочитал держать свое умение про запас. Но были вещи, которые его просто возмутили:
– Ты представляешь, – шипел он, – гномы сбрили бороды и пошли работать в цирк уродцами!
– Да не гномы то, – успокаивал я, – среди людей тоже есть люди маленького роста. Солнце начало последнюю треть своего пути…
Спектакль
«… Подлец, чей вид внушает страх
падет пред вашими глазами,
но так ли был он виноват —
чтоб умирать?…
Не знаем мы – решайте сами.
Любовь и жизнь, рожденье, смерть —
Вот персонажи этой пьесы
Покажем судьбы мы людей
И их земные интересы
Актеры проживут сполна
Чужие жизни или роли
Сюжет непрост мораль – вольна…
Уж не пора начать ли что ли?…
Актеры на местах давно
Завеса лишь скрывает тень их
От зрителя не надо ничего
Вниманье, тишь, немного денег…
»
Спектакль играли вечером, когда солнце еще не зашло, но уже скрылось за навесом и декорациями и не било в глаза зрителей. Дело шло к осени, солнце пробегало свой путь все быстрей, и доигрывать пришлось при свечах. Театр был бедным. Скажем, когда играли сцену в аптеке, вместо полок с лекарствами висело два куска картона, на которых были нарисованы пробирки, мешочки и неизменный человеческий череп.
В аптеку вошел лирический герой Морица, он несчастен в любви, и по древней традиции собирается наложить на себя руки:
В петеле не обретешь покой:
С петлей и смерть придет петляя
Ты всех в округе рассмешишь
Как шут ногами мотыляя
Ты от удушья изойдешь
Или умрешь ветры пуская…
Ножами резать кожу – блажь…
Я не люблю, коль смерть кровава
Я для себя давно решил —
Мое спасение – отрава…
Я слышал, будто тут дают
Смерть, настояв ее на травах…
Смерть вкуса яблонь, что цвели…
Иль персика…. Должно —занятно…
Аптекаря, равно как и дюжину мелких ролей играл Кольдиган. Он входил на сцену и обращался к посетителю:
Ну надо же! Ко мне зашли!
Хоть пустячок – а все ж приятно!
Мне с этим городом беда
Здесь спроса нет, здесь все здоровы!
Я даром провожу года
Ну а ко мне зашли чего вы?
Больны?…
»
Самоубийца отвечал: Здоров!…
Но я хочу исправить это
Вы не могли б продать болезнь
Чтоб умер я, чтоб стало мне
Последним это лето…
Аптекарь: Вам яду?…
Самоубийца: Да…
Аптекарь: Хороший есть… Отмерить Вам какого?
Самоубийца: Мне б сильно только не страдать А так – на вкус ваш, ваше слово…
Но старик-аптекарь мухлюет, выдав юноше вместо яда слабительное, и половину пьесы Мориц отвечал из-за сцены – якобы из нужника. На спектакле Эршаль сидел, разинув рот до неприличия широко. Пожалуй, он был самым благодарным зрителем этого представления, смеялся он громче, чем допускали приличия, и, оттого – от души. Пьеска была не то чтобы отвратительной, а вполне заурядной, подходящей для бродячего театра. Добро традиционно победило зло, злодей был умерщвлен, влюбленные сердца воссоединились. Зрители, как водится, аплодировали стоя, но все больше из вежливости. Только тролль хлопал в ладоши в неподдельном восторге.
– Понравилось?… – Спросил я, когда все разошлись.
– Очень! И слова такие красивые, и игра… Знаю, что это те же люди, с кем мы вчера пыль глотали, а все же не они…
– Бывают спектакли и лучше, – заметил я. Эршаль надолго задумался.
– Ну и пусть. Я-то, знаешь под мостом сидел, еще когда людей не было и гномы свою руду переправляли в порты… Пока на телегах везли – еще не так скучно было, да у меня барышня была… Троллина по-вашему… красивая, но вредная. И волосы у нее цвет сами меняли как хотели, под настроение. Не как у ваших дам – после покраски, а вот захотела она себе зеленые волосы и они в другой цвет переходят. Потом ушла она… Затем гномы обленились, нашли чародея, который из руды делал големов. Таких великанов в пять саженей высотой. Никого месяцами нет, только эти синие болваны маршируют.
– Синие? Так, значит басни про голубую руду – правда?…
– Неа, руда была синяя, а вот сталь из нее варили действительно голубую… Сталь варили гномы, но оружием из него пользовались эльфы. И из-за этого она стала называться эльфийской. Я много слышал о такой, но не видел ни разу. Когда пришли люди, они выбрали оружие попроще, не такое благородное – эльфийская сталь светилась в темноте и для убийц или воров просто не подходила. Хоты тоже варили «голубую сталь», но она была не голубой, а скорей серой с синим отливом. И что самое паскудное – оружие было хрупкое до безобразия. Эльфийская сталь, как гласили слухи, щербилась с трудом.
После представления труппа закатила маленький праздник. В воздухе висело очарование осени, которая еще не вступила в свои права, но тайком смотрит из-за угла, дышит холодом, прикидывает какой лист сорвать с дерева первым. Наши спутники пели песни, декламировали разученные диалоги. Именно пели, а не орали благими голосами, стараясь побыстрей упиться мутным самогоном. Здесь вино, хотя и не лучшего качества. Но что пьянило больше – вино или воздух, понять было нельзя. Сидели до поздней ночи, затем разошлись, спали чуть не до полудня…
А когда проснулись, пришла пора прощаться. На базаре Ади купил две лошади – одну себе под седло, другую кобылу – в упряжь театру. Кода мы расставались, он отсыпал старику горсть серебра.