Лицо врача было серьезным и изможденным, но в его глазах Бриони не увидела того, чего так боялась.
– Что-то с братом?
– Да, моя госпожа. Нет, ничего страшного. Я пришел сообщить вам, что в его болезни наступил перелом. Конечно, принц поправится не скоро, но я уверен – жить он будет. Он зовет вас.
– Милосердная Зория! Спасибо всем богам! – Бриони опустилась на колени и склонила голову в молитве.
Казалось, она должна быть на седьмом небе от счастья, но вместо этого у нее закружилась голова. Как только страшная опасность миновала, оцепенение, помогавшее принцессе держать себя в руках, моментально исчезло. Девушка попыталась встать, но зашаталась и стала падать. Чавен и один из стражников подхватили ее.
– Мы выживем, – прошептала она.
– Да, принцесса, – ответил врач. – Однако сейчас вы отправитесь в постель.
– Но Баррик!..
Комната по-прежнему вращалась перед ее глазами.
– Я скажу ему, что вы придете, как только начнет светать. Скорее всего, он уже спит.
– Чавен, передайте брату, что я люблю его.
– Непременно, – пообещал Чавен.
Бриони позволила уложить себя в постель. Она думала о бедном Кендрике, чье тело сейчас находилось в руках девственных жриц Керниоса. Стены комнаты продолжали медленно кружиться вокруг принцессы, и мысли о брате не смогли придать ей достаточно сил.
– Скажите Баррику… – пыталась выговорить Бриони. – Скажите Баррику…
Но усталость одержала верх, и девушка уснула.
11. НЕВЕСТА БОГА
ЯГОДЫ
Белые, как кость, красные, как кровь,
Красные, как угольки, белые, как день.
Неужели среди них нет сладких?
Из «Оракулов падающих костей»
Автарка окружали роскошь и великолепие, во много раз превосходящие все богатство каменного храма Улья. Отделанный черно-белой плиткой Тронный зал был до отказа заполнен людьми: воинами, купцами, вельможами и слугами Бесценного. С потолка смотрели изображения богов. Сам автарк восседал в центре на Соколином троне. Перья, выточенные из драгоценных топазов, покрывали огромную птичью голову над троном, а глаза птицы были сделаны из красной яшмы. Раскрытый позолоченный клюв гигантского сокола отбрасывал тень на Сулеписа Бишаха ам-Ксиса III. Автарка окружали «леопарды» – его гвардейцы, а тех, в свою очередь, обступили знаменитые перикалезские наемники – «белые гончие». Это было уже второе или третье поколение «белых гончих»: их предков взяли в плен в великом морском сражении воины дедушки нынешнего автарка. Мало кто из «гончих» знал язык Перикала, но белокожих женщин у повелителя огромного континента Ксанд было достаточно, а потому и кожа, и волосы воинов по-прежнему оставались светлыми, как у их предков. Впрочем, северяне в любом случае выглядели странно: даже испуганной и смущенной Киннитан они куда больше напомнили медведей, которых она видела на картинках, нежели гончих. У них у всех были очень широкие плечи, длинные волосы и бороды.
Киннитан заметила, как из-за спины перикалезца на нее смотрит один из «леопардов». Прикрепленный к шлему длинный черный хвост свидетельствовал о том, что это не простой воин. У «леопарда» был суровый взгляд, а искусно изготовленные доспехи подчеркивали ширину его плеч. Испугавшись, что совершила ошибку, Киннитан опустила глаза.
Когда она подняла взор, толпа придворных отходила от Соколиного трона. Они отступали назад, кланяясь и взмахивая руками, и Киннитан вновь увидела автарка. Молодой бог во плоти, откинувшись назад и глядя на распростертый над его головой клюв, почесывал нос, словно находился в зале один. На руках у него сверкали золотые напалечники – подобно крошечным стражникам, они защищали живого бога от всего, что его окружало. Таково правило – непреложное, как голубое небо: автарк не должен прикасаться ни к чему нечистому.
Мать Киннитан опять заплакала.
Сама девушка хоть и была напугана, но поведения матери не понимала. Она толкнула ее локтем в бок, допустив немыслимую дерзость для дочери.
– Прекрати, – шепотом велела девушка, хотя это считалось невероятной грубостью.
– Мы так счастливы! – ответила мать, хлюпая носом. «Мы?»
Киннитан пребывала в ужасе и от того, что ее избрали, и от необычности происходящего. Несмотря на понятную гордость – ведь ей удалось привлечь внимание самого могущественного человека на земле! – девушка твердо знала: она не хочет выходить замуж за автарка. В нем было нечто пугающее. Киннитан не могла сказать, что именно, но дело не в его безграничной власти и не в странных жестоких причудах, о которых ей приходилось слышать. Она рассмотрела в его глазах то, чего не встречала раньше у людей. Такой взгляд она когда-то видела у лошади, сбросившей седока. Всадник запутался ногой в стремени, а лошадь тащила его по людной базарной площади, пока он не умер. Один из солдат навсегда успокоил ту лошадь стрелой, но голову упавшего человека уже размозжило о мостовую. Когда лошадь умирала с кровавой пеной на губах, Киннитан увидела ее глаз, вращавшийся в глазнице. Это был взгляд существа, больше не различающего реальности.
Именно такие глаза были у автарка, хотя выглядел он абсолютно спокойным и происходящее его явно развлекало. Киннитан совершенно не хотела принадлежать ему, ложиться с ним в постель, раздеваться для него, ощущать его прикосновения, пускать его в себя, пусть даже он и был воплощением бога на земле. От одной мысли обо всем этом девушку начинала бить дрожь.
Впрочем, у нее не оставалось выбора. Отказаться значит умереть. Но хуже всего то, что перед этим и отца, и мать, и сестер убьют у нее на глазах, и их смерть, как она подозревала, не будет быстрой.
– Где родители девушки-пчелы? – вдруг спросил автарк. При звуке его голоса все смолкли. Кто-то тихонько кашлянул от напряжения.
– Они пред тобой, Бесценный, – ответил пожилой мужчина в церемониальных одеждах из серебристой ткани.
Он указал туда, где отец и мать Киннитан распростерлись на каменном полу. Девушка вдруг осознала, что не приняла должной смиренной позы, и опустила голову. Она догадалась, что человек в серебристых одеждах – это Пиннимон Вэш, старший министр.
– Подведи их ко мне, – приказал автарк. Голос его был твердым и довольно высоким. Кто-то снова кашлянул. В абсолютной тишине, наступившей после последних слов живого бога, звук этот показался очень громким. Как хорошо, что родители Киннитан молчали.
– Согласны ли вы отдать вашу дочь в невесты богу? – спросил министр у отца и матери Киннитан.
Они сгорбились и не решались поднять глаза. Несмотря на собственные страдания, девушке стало стыдно за отца. Чешрет был священником и имел право стоять перед алтарем Нуша-Ша – почему же он не в силах смотреть в глаза автарку?
– Согласны… мы согласны, – ответил отец. – Для нас это такая честь… что… мы…
– Да-да, конечно. – Золотым пальцем автарк постучал по деревянному сундучку. – Отдайте им деньги, Джеддин, и пошлите людей, чтобы помочь добраться до дома.
Один из «леопардов» – тот, что смотрел на нее недавно, – отдал команду, и двое воинов с мушкетами вышли вперед. Они подняли сундучок; видно было, что он очень тяжелый.
– Стоимость десяти лошадей в серебре, – объявил автарк. – Щедрая плата за честь ввести вашу дочь в мой дом. Вы согласны?
Солдаты с сундучком уже пошли к выходу. Родители Киннитан неуклюже последовали за ними, стараясь не упускать добычу из виду, но при этом не смея повернуться спиной к автарку.
– Вы так добры, повелитель Поднебесья, – ответил отец, не переставая кланяться. – Это слишком большая честь для нашего дома…
Мать Киннитан снова зарыдала. Наконец они покинули зал.