Говорит: какой-то Евсей вытащил его из-под пуль в японскую войну, где-то при Мукдене, такой был дурак. Вообще-то я его любила этого Муньку, добрый был дед.
Татьяна Саввишна приподняла крышку еще одной миски.
– А это люля-кебаб, – пояснила Антонина Николаевна, – не смотри, что у него такой корявый вид – пальчики оближешь. Меня уже все азербайджанцы с Сытного рынка знают, я с ними на их языке балакаю.
Антонина Николаевна распаковала и второй баул, извлекая миниатюрные домашние пирожки с мясом, с картошкой, с рисом, вид которых вызывал желание немедленно угоститься, что Татьяна Саввишна и сделала. Закатив глаза к потолку, она повела головой в безмолвном восхищении.
– Только как все это разместить на столе?!
Татьяна Саввишна пригласила новую родственницу в гостиную.
Просторный стол густо пестрел разнообразной снедью, не оставляя надежд втиснуть что-нибудь сверх, а тем более арсенал, принесенный матерью жениха. Антонина Николаевна окинула цепким взглядом панораму и принялась решительно менять рекогносцировку. Вскоре все прекрасно и изящно разместилось. Даже сдержанный на похвалу отец невесты – Сергей Алексеевич – выразил одобрение. Подхваченный общим энтузиазмом, он направился к холодильнику и, глядя с надеждой на Антонину Николаевну, выгреб из него бутылки со спиртным и прохладительным. Антонина Николаевна приняла бутылки и так же деловито нашла им место.
Оставалось только дождаться молодых. Их отсутствие вызывало беспокойство, по всем расчетам они уже должны сидеть за столом и принимать поздравления.
Все устроил «проныра Рунич», как окрестила его Наталья. У Рунича какая-то родственница работала в Петроградском райисполкоме, она и помогла. Обычно регистрацию в загсе ждали месяц после подачи заявления, с тем чтобы желающие вступить в брак проверили серьезность своего намерения. Наталья ждать не хотела. И Евсей вспомнил, как в прошлом году, когда студенческий ансамбль пробивал «кассовое» выступление во Дворце Промкооперации, потребовалось разрешение отдела культуры райисполкома. Тогда Рунич обратился к своей родственнице и разрешение было получено.
Евсею не хотелось просить Рунича, но пришлось. Рунич согласился, но выставил условие – быть свидетелем со стороны жениха. «Я человек не случайный», – Рунич намекнул, что ему Наталья тоже нравилась, но мужская дружба превыше всего, тем более его сердце сейчас занимает альтистка из оркестра Мравинского. И тут же предложил альтистку в свидетельницы со стороны невесты. Но Наталья взбрыкнулась – ей хватало одного «проныры» – своей свидетельницей она видела только лучшую подругу Зою. Так обошлось без месячного карантина. Все было бы хорошо, только Рунич, подлец, опоздал на полчаса к назначенному времени, доведя Наталью чуть ли не до истерики, явившись в мятых джинсах и с теннисной ракеткой в руке. Но, главное, нарушил график регистрации. Пришлось перепустить две пары брачующихся.
И когда в квартире раздался звонок, все облегченно вздохнули – наконец-то явились.
После первых поцелуев, поздравлений, объятий, расспросов и советов все направились в гостиную.
– Кто этот болван? – спросил Наталью отец, кивнув головой в сторону Рунича в мятых джинсах.
– Наш свидетель, товарищ Евсея, – ответила Наталья.
– Чистый битник! – буркнул Сергей Алексеевич. – Потом и пол не отмыть.
С самого начала, испросив разрешение у хозяина квартиры, инициативой овладел Семен Самуилович. Дождавшись, когда гости рассядутся за столом, дядя Сема поднялся с бокалом в руке.
– Что такое свадьба?! – громко вопросил он, обведя всех веселым взглядом. – Свадьба, это торжественное начало бракоразводного процесса.
– Наум! – тотчас воскликнула Антонина Николаевна.
– Скажи своему умнику-брату, что он не у себя в больнице, где можно говорить пациентам всякое хамство, а те молчат в надежде на выздоровление.
– Сема! Ты по-моему еще не пьян, – покорно вставил Наум Самуилович.
– А что! – оживился отец Натальи. – Он остроумный человек, ваш доктор.
– Так я специально говорю, чтобы вас развеселить, Сергей Алексеевич, – не унимался дядя Сема. – Любая шутка годится для того, чтобы на свадьбе стало весело.
Евсей и Наталья сидели в центре стола. Рядом с новобрачными, по обе стороны, согласно ритуалу, расположились отцы – Наум Самуилович и Сергей Алексеевич, решивший плыть по течению и не высказывать свое мнение по поводу замужества дочери. Чего особенно остерегалась Татьяна Саввишна. Еще на кухне она сказала доверительно своей свекрови:
– Эта свадьба, как прогулка по минному полю.
– Все образуется! Главное, чтобы дети друг друга любили. – На что так же доверительно ответила Антонина Николаевна.
Татьяна Саввишна воскликнула: «Аминь!» и перекрестила свекровь.
И теперь, сидя рядом с мужьями, матери новобрачных обменялись понимающим взглядом.
Рунич и Зоя за столом оказались рядом. Рунич не думал, что на свадьбе у Евсея будет так мало гостей. Какие-то старые пердуны, не с кем словом обмолвиться. Не с этой же пигалицей, с волосами мышиного цвета и очками на кончике остренького носика, один вид которой приводил в уныние. Едва усевшись, Рунич бросил робкое: «Горько!», но никто не отреагировал, и Рунич притих, сосредоточив внимание на закусках. И Зоя – всегда активная и компанейская Зоя – внезапно оценила всю серьезность ситуации. Даже там, в убогом и сыром загсе ей все представлялось игрой, но сейчас, за столом, она вдруг почувствовала себя лишней в жизни Натальи. Что-то закончилось, прервалось, и Зоя это поняла. Она не слышала, о чем говорил дядя Евсея, этот доктор со смешными оттопыренными ушами. Видела, как Евсей и Наталья поднялись с места и неловко, по-детски, поцеловались. И Зоя еще раз отметила бледно-розовое платье подруги, затянутое в талии, платье расширялось на бедрах и рельефно проявляло высокую грудь. Шею Натальи украшало серебристое колье, странно, в загсе вроде его не было.
Зоя обвела взглядом гостиную. В этот дом она уже приходила, и каждый раз открывала для себя что-то новое. Многие вещи привез после войны из Берлина дед Натальи по материнской линии, генерал. И картины, и мебель, и посуду за хрустальными стеклами черного буфета, и удивительную пианолу, которая сама играла, точно по волшебству манипулируя клавишами.
– Налить тебе вина? – снисходительно проговорил Рунич, наклонившись к Зоиному уху.
Зоя отрицательно качнула головой. Рунича она недолюбливала. Особенно после недавней истории в электричке, когда вся компания возвращалась из Комарово. Тогда псих Левка Моженов, раздевшись по пояс, принялся клянчить милостыню у пассажиров и схлопотал бутылкой по голове от какого-то ревнивца. Это Рунич науськал пьяного Левку сесть на колени девушки. Хорошо Левка отделался только побитой физиономией.
Погруженная в печальные мысли, Зоя краем уха слышала обрывки фраз, поздравления и напутствия молодым. И те вновь поднимались, целовались и без промедления садились на место. О чем-то мямлил отец Натальи. Грузный и тяжелый, он возвышался над столом, а полы его пиджака мазались в тарелке с фаршированной рыбой. Мать Натальи пыталась убрать тарелку, но Сергей Алексеевич не давался, продолжая что-то бубнить о вечных ценностях семейной жизни. Отец Евсея хоть и решительно поднялся, чтобы изречь нечто важное, но лишь икнул, извинился и сел, так и не начав речь, чем вызвал общий смех. Антонину Николаевну поведение мужа смутило, она о чем-то спросила его на ухо.