Аннотация: Поиск ответа на вечные вопросы бытия. Автор размышляет о кризисе середины жизни, когда, оглядываясь в прошлое, ищущий человек пытается переоценить все, что пережил, и решить, куда ему идти дальше. Может быть, кто-то последует примеру автора; «придет к выводу, что лучше прожить одну жизнь подробно и вдумчиво, чем разбазариваться на тысячу смазанных и невыразительных судеб».
Роман вдохновляет обычного читателя. Да, каждый из нас с его страстями, исканиями, страданиями, даже болезнями – Великий Человек. Он интересен для других. Мы находим в этом человеке много схожего с собой. Его переживания понятны нам. Мы порой боимся признаться даже самим себе в том, что этот человек вынес на всеобщее обсуждение. Это подвиг. Это самопожертвование во благо другим. Это жертва, которая ради нашего с вами совершенствования, подставила себя на распятие. Это очередная задумка Творца в его борьбе за человека.
Роман читается на одном дыхании. Так мы читали романы в журналах 60-х годов прошлого столетия в период оттепели. Когда за каждым словом видели приговор системе, пытающейся убить человека физически и морально. Здесь следующий виток. Приговор всеобщей системе существования человека на земле…
Борис Кригер
Самороман
Гражданин, вас здесь не стояло…
(Вместо предисловия)
Словно из черноты небытия прорвавшись в толпящейся массе отживших и еще не живших душ, моя душа смотрит в узенькую щелку, через которую виден безграничный мир с гулкими сводами созвездий. Я хочу лететь туда, к ним, я хочу пропускать через себя все магическое счастье бытия, подаренное моим, чудом проклюнувшимся наконец сознанием. Но чужие души наступают мне на пятки, недовольно волнуясь и шипя: «Гражданин, вас здесь не стояло», и пытаются оттеснить меня туда, в тоскливый шепот небытия, в скучную обитель сумрачных духов.
Я тороплюсь. Я очень тороплюсь, пока есть эта маленькая щелка, связующая меня с миром. Я встаю на цыпочки и не дыша впитываю в себя все, что может успеть впитать ничтожная моя поспешность.
Увы, это правило любой жизни – проходить, не задерживаясь… Это правило, которым регулируется тонкошеий мир, грациозно склоняющий свою голову на мои колени. Мы с ним равны, потому что я капля, отразившая в себе весь мир, и поэтому являюсь его полноправным, хоть и несмелым эквивалентом.
У меня просто нет другого выхода, как только прожить тысячу жизней. Сто – будет мало. Миллион – не успеть. А тысячу – в самый раз.
Нажиться – это вам не наесться. От жизни живот не болит и в сон не клонит…
Я, по всей видимости, честно выстоял в очереди к щелке с видом на настоящую вселенную, и теперь, пожалуйста, не толпитесь, товарищи. Дайте мне отстоять свое время, получить, так сказать, по отбитому чеку. Не наступайте мне на пятки. Я все равно вцепился мертвой хваткой и не разожму сведенных судорогой пальцев.
Ну вот, за спиной, кажется, успокоились, и у меня выдался редкий, возможно, единственный момент жить свою тысячу жизней. Только быстро. Очень быстро – пока не отобрали.
Сознание работает спокойно. Так бывает на высоте прыжка: еще не время вниз, но и выше уже не подняться. И тогда осматриваешься по сторонам так, как будто нет обрюзгшей гравитации.
Я осматриваюсь и вижу континенты и острова, морские пучины множатся в моих зрачках и делают их парадоксально голубыми.
Истерика закончилась. Пыл борьбы с толпой, что за моей спиной, рассыпался в прах. Теперь я парю над миром, одетый по-простому, в свою невзрачную удобную домашнюю одежду. И мне все равно. Я спокойно начинаю жить всю свою тысячу жизней, аккуратно доставая их из пакета в коричневой промасленной бумаге советских времен.
Я наивно полагаю, что все дело в географии, и перемещаюсь из жизни в жизнь, поспешно меняя меридианы. Потом я думаю, что дело в языках, и впиваюсь в вымя вавилонской коровы, из которого жадно высасываю молоко индоевропейских корней и даже иероглифических знаков. Далее я думаю, что дело в философских и космологических теориях, и верю то одной из них, то другой, и наконец я понимаю, что дело еще и во мне самом, в бездонном колодце моего мироздания, отразившего в себе мир и ставшего оттого самим этим миром.
Впрочем, я прав, дело и в географии, и в языках, и в теориях, и во мне самом.
Природа спокойно сторонится и дает мне пройти. Пройти туда, где переплетаются самые ее глубокие корни.
У меня нет времени жить тысячу жизней по одной, неторопливо рассматривая их загнутые, как в читанной на ночь книжке, уголки.
Я живу жизни сразу пачками, выхваченными из всей тысячи жизней, одновременно, как пробовал курить пачку сигарет несчастный в своих страстях волк из мультика «Ну, погоди!». Я соблюдаю некоторую очередность, не отдавая предпочтения ни одной из жизней, но и не уступаю упрямому соблазну просто лечь спать и предаться мутным сновидениям.
Вот появляются на горизонте новые жизни – в них тайны движенья, переходящего в танец, в них скупость романтики, поделенной на формулу обвораживающего спокойствия духа.
Я принимаю и их, мои жизни усаживаются рядами по обе стороны бытия и тихо внимают моим настойчивым увещеваниям. Нам хорошо. Мы одна веселая компания —я и моя тысяча жизней…
Часть первая
СТРАНА ВООБРАЖЕНИЯ
Глава первая
Почему я все время мечтаю
Дело в том, что многие мечтают постоянно. Просто иногда они этого умудряются не замечать. Желаете пример? Извольте.
«Вот я пойду сейчас, открою холодильник и наверну ложку салатика, того, что остался от вчерашнего молниеносного посещения гостей. Как хорошо, что я некоторым образом им нахамил и они отчалили внезапно, а салатик остался…» – думают одни.
«Вот я выйду на улицу сегодня в булочную за хлебом и встречу любовь всей моей жизни, с такими свойствами и прочими подробностями – просто закачаешься», – мечтают другие.
«Вот я приду сегодня на работу, вызову начальника в туалет на деловой разговор и так ему заеду по зубам, что ему мало не покажется… а там хоть трава не расти…» – безутешно мечтают третьи.
Я, конечно, мечтал и про салатик, и про любовь всей своей жизни, и про заехать в зубы. Но это всё мечты мелкие и оттого, как это ни удивительно, неподатливые. Может быть, мечта насчет любви всей своей жизни и не мелкая по сути, но с булочной она сочетается не очень. Не топографически, конечно, а эмоционально. Ну а остальные мечты из списка и вовсе незначительные и иллюзорные. То есть, если кто-то до тебя в холодильнике похозяйничал – то и нет больше никакого в нем салатика. А если кто-то до тебя в булочную сбегал или накануне в подворотне твоему начальнику зубы выбил (не по производственным причинам, конечно, а по социально-бытовым, без всякого идейного контекста, а-ля: «Эй, дед, дай закурить! Ты чё, не поал?») – значит, кончилась твоя мечта, практически не начавшись. Непорядок.
Когда я указал в названии главы, что я все время мечтаю, я имел в виду не этот сорт грез, результатом которых является быстро проглоченный салат, невстреча любви всей своей жизни у булочной или так и не выбитые вами зубы начальника.
Есть и иная страна грез, более возвышенная, чем указанные выше материальности. В ней пребывают преимущественно в детстве и в прозрачной, едва проклюнувшейся юности, когда все еще свежо, и тянет туда, вверх, к безоблачным просторам над облаками.