— Где я?..
— Любимая! Господи…
— Никита — ты?… — она смотрела на него непонимающим, не то испуганным, не то счастливым взором. — Никита…
Никита подхватил ее на руки и двинулся к выходу. Кристина обхватила его шею, жадно вдыхала запах его волос, ощупывала его лицо, целовала. И повторяла его имя, раз за разом, только его имя… Как заклинание.
— Кристина, держись! Будь молодцом!
Я такая дура, Никита, — шептала она.
— Я сумасбродная дура… Что я наделала?!
Господи, что я наделала?!.
— Солнце мое, все будет хорошо! Слышишь меня?! Все будет хорошо!
Мы с Данилой помогли Никите уложить Кристину на заднее сидение джипа.
— Я выбросила ключи… — голос Кристины становился все тише.
— Как выбросила? Куда выбросила? — Никита был в растерянности.
— В колодец… Я…
Мы с Данилой переглянулись.
— Анхель, давай на переднее сидение! — скомандовал Данила. — Никита — к Кристине на заднее!
После этого он вбежал в дом и появился через мгновение, держа в руках большой нож. Орудуя им, как профессиональный угонщик, он взломал систему зажигания и завел машину.
— Ловко, — пробормотал я.
— Конверсия боевого опыта, — отшутился Данила.
Машина рванула с места, взяв курс обратно — на Москву.
Схватки следовали друг за другом, и были настолько мучительными, что скоро Кристина перестала ощущать боль.
Мне казалось, она была в бреду.
Пыталась говорить, ее мысли путались.
Никита держал. ее голову и без конца повторял:
«Все хорошо… Не волнуйся… Все будет хорошо…»
*******
— Какая глупость, такая глупость… — Кристина разговаривала то сама с собой, то с Никитой. — Почему так?.. Смерти боялась, а жить не хотела. Теперь смерти не боюсь, потому что рядом она, а жить хочется…
— Кристина, тихо, тихо, — успокаивал ее Никита. — Пожалуйста, ничего не говори, береги силы…
— И зачем только я это сделала? — Кристина растерянно посмотрела в окно автомобиля. — Словно сама не своя была… Страшно мне было, Никита. Страшно и совестно…
— Да что ты такое говоришь, Кристина!
— Грех на мне…
— Все, успокойся, — Никита понял, что она бредит, и попытался надавить.
Нет, Никита. Грех… Если любишь, то любить до конца нужно. Я любила тебя, вся любила. Но чуть-чуть, да оставила. Побоялась я в полную силу тебя любить, Никита. От недоверия это, от недоверия. Ты вот любил меня, а я не доверяла… Грех это, грех.
— Кристина, пожалуйста…
— Никита, я должна сказать, — голос ее вдруг стал твердым. — Прости… Вдруг умру, а ты себя винить станешь, это моя вина, Никита. Боялась я тебе довериться, и не доверилась. Все придумывала себе то объяснения, то оправдания. Искала, как заставить сердце свое молчать. Все — ложь…
— Кристина, ты преувеличиваешь, — Никита, казалось, даже не слышал, что она ему говорила. — Ты все преувеличиваешь…
— Думала я, что на волю судьбе себя отдаю. Убежала, спряталась, пути для отступления не оставила. А ведь это неправда. Не судьбу я испытывала, а страху своему повиновалась…
Во рту у Кристины пересохло, я передал Никите воду из бардачка.
— Страх от вины, страх за вину… — Кристина отпила воды.
— Господи, что ты говоришь такое?! Какая вина?! — шептал Никита.
Я повернулся назад и увидел странные движения его рук. Он словно бы хотел закрыть Кристине рот, не дать ей сказать. Подсознательно, нервно. Ему невыносимо было слышать, как она ругает себя. Душевная боль и сострадание буквально вывернули его наизнанку.
— Я через себя не смогла переступить. Через страхи свои не переступила. Боялась лицо потерять… Страдания боялась, будущего. Потерять тебя боялась… И вот искупление — теперь теряю. Любила, а любви своей не доверилась. Всю жизнь я ждала тебя, Никита, дождалась и не поверила. Дура я, Никита, дура… Полюбил ты дуру себе на беду.
И дочку твою погублю я…
Кристину душили подступающие рыдания.
— Тихо… тихо… — Никита утирал ее слезы и, держа в руках ее голову, укачивал, словно младенца.
— Э-эх… — печально протянула Кристина. — Столько передумала всего, а слов не найду. Не знаю, как и сказать… Что-то прямо ходит в душе… Словно печать какая-то на сердце… Давит, давит, да не пустит никак…
Мы с Данилой снова переглянулись.
— Земля вокруг черная… — речь Кристины стала совсем отрывистой, совсем бессвязной. — Тяжелые комья! Сыплются, сыплются на меня! Никита!
Глаза Кристины закрылись, легкая судорога сотрясала все ее тело. У Никиты началась паника. Он не знал, что ему делать. Как он может помочь самому дорогому своему человеку?!
— Господи, да что же это такое! Что же делать-то?
— Господи!
— Скажи ей — что прошло, то стало прошлым, — продиктовал я.
— А потом скажи, что берешь себе ее душу, — продолжил Данила.
— Прошлое стало прошлым? — удивленно переспросил Никита. — Беру себе ее душу?
— Ну, говори же! — заорали мы хором с Данилой.
Никита секунду собирался с силами, словно бы повторял про себя только что заученный текст.
— Никита! — закричал Данила. — Пожалуйста!
— Кристина, ты слышишь меня?! Прошлое стало прошлым, я беру твою душу…
Кристина пришла в сознание, улыбнулась, провела рукой по лицу Никиты и закрыла глаза.
*******
Прошлое стало прошлым… Так должно было быть. Никита взял себе душу Кристины, ведь именно об этом она просила его…
В тишине, лишь под звук мотора да шелест шин по мокрому асфальту, мы домчали до одного из московских роддомов.
Врач Кристины был предупрежден и находился на месте. Мы передали ему Кристину. Ребенок был жив, врачи немедленно начали операцию.
Через полтора часа все закончилось благополучно. Новорожденную малышку поместили в одну реанимацию, Кристину — в другую.
— Похоже на чудо, но все обошлось, — сказал врач, выйдя из операционной. — Поздравляю вас, папа.
— А можно, можно к ней?! — спросил Никита.
— Нет, рано пока. Подождите пока в холле. При первой возможности я вас пущу.
Никита расположился в больничном холле. Мы с Данилой вышли на улицу. Светало.
— Хороший парень, — сказал Данила.
— И она какая молодец! — поддержал я.
— Они будут счастливы… Все будет хорошо.
Мы вернулись в здание. Никита спал, как убитый. Две бессонных ночи — пока он пытался дозвониться Кристине, да пока мы ездили за ней, дали себя знать.
— Кто здесь родственники Кристины Голубевой? — спросила медицинская сестра, спустившись в больничный холл.
— Мы, — хором ответили я и Данила.
— У нее какие-то неврологические заболевания имеются? — деловито осведомилась сестра.
— В каком смысле? — спросил Данила.
— Ну, судорог никогда не было? Спазмов каких-то мышечных?
— А что? Что случилось?! — настаивал Данила.
— Ну, я не знаю точно, — сестра почему— то смутилась, куда-то улетучился налет ее грозного медицинского статуса. — Она еще не совсем от наркоза отошла, может быть поэтому…
— Что «поэтому»? — Данила подошел к женщине и внимательно посмотрел ей в глаза.
Рукой она как-то странно двигает, словно пишет что-то…
Анхель, — Данила повернулся ко мне, улыбнулся и подмигнул.
Что ж, нам пришлось совершить «противоправные действия». Впрочем, не в первый раз за эти сутки. Я подошел к медицинской сестре из реанимации и посмотрел ей в глаза. Через две минуты мы уже были в реанимационной палате, рядом с Кристиной.
Ее правая рука, действительно, двигалась, словно бы что-то писала.
— Нужен лист бумаги и карандаш, — шепнул Данила.
Пришлось позаимствовать на врачебном столе… Данила аккуратно вложил в руки Кристины карандаш и поставил его на лист бумаги.