Но знать они о себе дают, хотя Селедка уже перепробовала всевозможных целителей: от магов и дипломированных докторов до зеленокожих шаманов.
Да, Кжена очень хорошо смотрелась бы в петле – как и сидящий слева от нее чернобородый капитан Стамп. Картечь лишила его ног и руки, взамен подарив прозвище Полчеловека. С тех пор Стамп не выходил в море, но все знают, что Полчеловека незаменим на берегу: подобрать ли экипаж из отборных мерзавцев, сбыть пахнущий свежей кровью товар – это все к нему.
– …и капитан Горгас.
– О‑о, наслышан о ваших подвигах, хинк! – уважительно протянул маленький тан. – Ваш последний поход наделал много шума.
В качестве ответа Горгас буркнул что‑то невразумительное. Внешне он совершенно не был похож на классического поклонника Черного Петуха, куда больше напоминая своим обликом священника: строгий черный костюм с высоким воротником, впалые щеки, старательно зачесанная плешь. Знаменитый пират сидел за столом с таким видом, словно говорил: «Я сожрал какую‑то горькую гадость и потому ненавижу вас всех!»
– Продолжаем?
– Разумеется, – протянул Диего, с подозрением глядя на стол перед собой. – Сдавайте, хинк Велас.
Странно, но, похоже, кожаных мешочков было несколько больше… и уж точно у Интеко не было при себе жемчужного колье…
– Ты что, выигрывала ?!
– Я… – Со стороны казалось, что Интеко почти обвилась вокруг спинки стула капитана – гибкость, доступная лишь эльфам или бывшим танцовщицам. – Выиграла почти три тысячи.
– Плохо, – радостно улыбаясь, прошептал Диего. – Ты должна была проиграть.
К сожалению капитана, налет респектабельности пиратского притона не заходил дальше курительных палочек, в изобилии расставленных по углам. За столиком же поклонники Черного Петуха предпочитали как можно более простые и «открытые» игры.
– Эльси, ты не поверишь, но мне шла карта…
– Новичкам везет, не так ли, хинк?
– Новичкам, – Раскона осторожно взялся за первую из сданных ему карт, – быть может, и везет. Однако хайя Инлейн впервые взяла карты в свои нежные ручки еще до вашего зачатия… если, конечно, среди вашей родни не затесался эльф‑другой. Еще карту, хинк Велас.
Больше всего маленький тан опасался, что начатая эльфийкой череда выигрышей продолжится. Быстрый проигрыш был бы хорошим поводом взвинтить ставку – это выглядело бы естественным желанием отыграться!
– Открываемся?
Диего кивнул и, перевернув две последние карты, с трудом удержался от проклятья – ему легли четыре семерки, двойной банк. Еще двести монет.
Конечно, это мало влияло на конечный результат, но проигрывать двести тысяч дукариев – занятие достаточно нервное само по себе, а если их станет еще больше, игра может затянуться непозволительно долго…
– Похоже, – промурлыкала Интеко, – к тебе перешло мое везение.
– С удовольствием вернул бы его, – печально пробормотал Раскона. – Причем с процентами. Но как? Не знаешь подходящей молитвы?
– Могу проклясть вашу брюзгливость старинным актерским наговором. Там, среди прочего, поминается невезенье в игре.
– А что входит в остальное «прочее»? – быстро спросил маленький тан. – Знаю я ваши шуточки… наверняка в списке есть подагра, лишай, мужское бессилие и остальные тридцать три напасти Темного. Хотя нет, не говори… проклинай!
Он открыл новую карту и впервые за вечер улыбнулся совершенно искренне – в быстром «джокийском монке» «красный спрут» сулил верный проигрыш партии.
– Так мне проклинать? – тремя партиями позже уточнила женщина.
– Так мне проклинать? – тремя партиями позже уточнила женщина.
– Подожди. Кажется, пока я справляюсь и сам.
Еще через час Диего Раскона с очень усталым видом запрокинул голову и закрыл глаза.
– Никогда в жизни, – вполголоса произнес он, – я не предполагал, что проигрывать в карты может быть настолько утомительным делом.
Со стороны это выглядело натужной попыткой пошутить – и лишь Интеко поняла, что, произнося эти слова, капитан «Мстителя» был абсолютно искренен.
– В таком случае вам есть чему радоваться, Леснильсен, – сухо процедил Горгас. – Вы ведь уже спустили все, что имели, даже бриг.
Диего молчал. Не дождавшись ответа, Горгас потянулся к куче посреди стола – и в этот момент Раскона открыл глаза и тихо произнес:
– Не совсем.
– Что?
– Я сказал «не совсем».
Очень медленно, словно боясь обжечься, маленький тан взялся за пуговки камзола… расстегнул верхнюю… еще две… достал небольшой коричневый свиток, стянутый шнуром с тремя разнокалиберными печатями, и положил его на стол.
– Здесь, – все так же негромко сказал он, – вексель на триста пятьдесят тысяч дукариев. Моя последняя ставка. Кто примет ее?
Вопрос был из числа риторических – последние партии только Горгас поддерживал объявляемые Диего ставки. Все прочие игроки давно уже превратились в наблюдателей.
– Откуда у вас эти деньги, Леснильсен?
– Не все ли равно? Я ведь не спрашивал, откуда взялись ваши деньги. Итак, – повысил голос Раскона, – вы в игре, Горгас?
Теперь замолчал уже пират.
– Так вексель был фальшивым?
– Нет, как можно! – искренне удивился Диего. – Это портовых шлюх можно с легкостью одурачить простеньким иллюзионным заклятьем. Горгас никогда бы не стал играть, если бы не знал твердо, что бумага – подлинная.
– И где же ты его взял?
– Там, – улыбнулся маленький тан, – куда я его верну. Тану Шотту Дисканцу… и получу взамен закладную на родовое имение Раскона.
– Хочешь сказать, – поразилась Интеко, – что ты заложил фамильные земли?!
– Это был единственный вариант быстро достать нужную сумму, – пожал плечами маленький тан. – Конечно, я бы мог попытаться затребовать деньги у казны, но, боюсь, одна лишь переписка заняла бы лет пять…
– А если бы ты проиграл? Отдал бы бумагу пирату?
– Разумеется, – без тени улыбки произнес Диего. – Карточный проигрыш – дело чести. Но, – маленький тан выразительно прищелкнул пальцами по эфесу шпаги, – после этого я мог бы вспомнить о своем долге перед Его Величеством и Святой Церковью.
– И сделать из пирата и еретика каплуна на вертеле. Да, понимаю… А что потом? Их ведь там было шестеро в комнате и еще почти двадцать человек внизу.
– Всего лишь двадцать, – хмыкнул Раскона. – Двадцать – не сто, уверен, я что‑нибудь да придумал бы.
Тана Интеко Шарриэль ги Торра подарила Диего взгляд, в котором было совсем немного приязни, но зато весьма явственно читалось желание когда‑нибудь непременно удавить маленького паршивца.