Дни долгие, даже зимой, время тянется ужас как медленно, совсем не торопится, тени передвигаются не спеша, а свинья, к счастью, не наделена уж очень живым воображением, далеко она не уходит, а если и забредет куда-нибудь — тоже не беда: метко пущенный камень или удар посохом по заду — и вот она, тряся ушами, присоединяется к остальному стаду. Злобы она на пастуха не затаит, память у нее, слава Богу, короткая, глядишь — через минуту пасется как ни в чем не бывало.
У подпасков оставалось много свободного времени. Пастух спал под дубом, а Мануэл Эспада повествовал о том, как он устроил забастовку, рассказывал все как было — он вообще не любил врать, — а попутно сообщал Антонио ряд теоретических сведений относительно того, что может случиться ночью, если неподалеку на гумне ночуют поденщицы, и если к тому же поденщицы эти приехали на заработки с севера одни, без мужчин. Антонио и Мануэл подружились, мальчик восхищался невозмутимостью своего старшего товарища, потому что сам он был совсем из другого теста: ему, как мы скоро увидим, на месте не сиделось. Он унаследует страсть к бродяжничеству от деда Домингоса, только нрав у него, к счастью, совсем другой — веселый и приветливый, это, конечно, не значит, что он день-деньской хохочет: в здешних местах именно громкий смех служит главным признаком веселости. Но пока что он еще мальчик и живет своими мальчишескими печалями и радостями; он решает для себя вечный вопрос, над которым приходится мучиться всем в его возрасте. Он будет весьма независим в суждениях и подвержен приступам бешеной ярости: из-за них-то ему и не удастся нигде прижиться на долгий срок. Как и Жоану в его годы, ему будут нравиться танцы, но шумные сборища его мало привлекают. Он будет замечательным рассказчиком разнообразных историй, истинных и выдуманных, действительных и сочиненных, и получит дар уничтожать грань между правдой и вымыслом. Он станет настоящим мастером и овладеет всеми видами крестьянского труда — это будет ему дано, как говорится, от Бога. Обо всем этом мы судим вовсе не по линиям его руки: это самые основные сведения о его жизни, в которой, впрочем, будет и многое другое и даже то, чего никто не взялся бы предсказать Антонио и его сверстникам.
Долго возиться со свиньями Антонио не пришлось. Он оставил стадо на попечении Мануэла, а сам начал изучать науки, которые тот уже в свое время превзошел, и в тринадцать лет вместе со взрослыми мужчинами жег ветки и листья, копал канавы, насыпал дамбы, а эти работы требуют и силы, и сноровки. В пятнадцать он уже научился обдирать пробковую кору и достиг в этом деле совершенства, как и во всем, за что ни брался, — и притом он был начисто лишен тщеславия. Из отчего дома он ушел рано и побывал всюду, где его дед оставил след своего пребывания и недобрую память по себе. Но он был так не похож на Домингоса, что никто бы не подумал, что они родственники, а не однофамильцы. Его тянуло к морю, и он, чтобы заработать несколько лишних тостанов, отправился в Садо пешком — путь неблизкий. А однажды — всему свое время — он уедет во Францию и променяет несколько лет жизни на изрядную сумму.
В латифундии случаются периоды застоя, дни становятся похожи один на другой. Люди рождаются и умирают так же, как они рождались и умирали в более знаменательные эпохи, а голод по-прежнему не знает пощады, а тяжкий труд ни на йоту не стал легче. Сильней всего изменилась внешняя сторона жизни: больше дорог и больше автомобилей на дорогах, больше радиоприемников и больше времени остается слушать передачи — а что слушатели из услышанного понимают, это вопрос другой, — больше пива и лимонада, но, когда крестьянин ложится спать — в постель или на охапку соломы — тело его ноет, как ныло всегда, и он счастлив только оттого, что у него есть работа. О женщинах и говорить нечего, их судьба во все времена одна: рожать детей и тянуть свою лямку.
Все-таки при взгляде на болото, которое кажется мертвым, только слепец или тот, кто ничего не хочет видеть, не заметит, как со дна взлетают на поверхность стремительные пузыри — это бурлят в донном иле химические процессы, это взрывается высвобожденный газ. Но для того чтобы понять это, надо вглядеться внимательно, а не ронять мимоходом: Тут ничего интересного, пошли дальше. Если же мы засмотримся на красоты природы или залюбуемся живописными домиками, а потом снова поглядим на болото, то увидим, как разительно оно изменилось за это время. Так произойдет и с Антонио Мау-Темпо, когда мы предоставим ему идти своим путем, а впоследствии возвратимся к нашему прерванному рассказу. Теперь же вы услышите историю про Жозе Кота и его товарищей из уст самого Антонио, очевидца и свидетеля.
Эта история совсем не похожа на всем надоевшие приключения бразильского разбойника Лампиана[18] или наших соотечественников Жоана Брандана или Жозе-С-Крыши, — это были закоренелые преступники или сбившиеся с пути люди, кто их разберет. Конечно, я не могу сказать, что у нас не было негодяев, грабителей с большой дороги, которые за пятак могли убить путника, но, насколько мне известно, в наших местах этим ремеслом занимался один только Кот со своими товарищами — сообщниками, лучше сказать, — а звали их, если память мне не изменяет, так: Волчья Пасть, Очесок, Василек и Кастело, а имена остальных я забыл, всего не упомнишь. Впрочем, они были не то что разбойники, а бродяги. Бродяги, вот именно. Случалась работа — работали, и не хуже других, но в один прекрасный день они вдруг бросили свои заступы и кирки, пошли к управляющему получить заработанные деньги, и тот не посмел им отказать, а потом исчезли. Они бродили поодиночке, каждый за себя, а потом объединились и организовали шайку. Когда я познакомился с ними, главарем уже был Кот, и боюсь, что никто не решился бы оспаривать у него это звание. Воровали они обычно свиней: наш край богат свиньями. Ворованную добычу съедали или продавали, ибо не свининой единой жив человек. В бухточке у Садо стоял баркас, вот там и помещалась их мясная лавка. Свиней они кололи, а мясо засаливали впрок, на черный день. Как раз из-за соли и вышел тот случай, о котором я хочу рассказать. Кончилась однажды у них соль, что ты будешь делать, и Кот, который зря слов не тратил, велел Оческу отправляться за нею на копи. Обычно Кота слушались беспрекословно, как самого Господа Бога, скажет: Сделай то-то, все вмиг будет исполнено, но Очесок на этот раз неизвестно почему заупрямился, не пойду, мол. Что ж, ему пришлось об этом пожалеть. Кот снял с него шапку, подбросил ее в воздух, снял с плеча ружье и двумя выстрелами разнес ее в клочья, а потом тихо-спокойно повторил: Ступай за солью, и Очесок заседлал осла под вьюки и отправился. Вот какой человек был этот Жозе Кот.
Жозе Кот продавал свинину тем, кто работал на окрестных фермах, ну и не боялся, ясное дело, якшаться с разбойником. Однажды на нашу ферму осторожно пробрался Волчья Пасть узнать, не хочет ли кто купить мяса. Я хотел, еще двое моих дружков хотели, и мы уговорились встретиться, назначили час и место и явились туда с рогожными мешками, а денег взяли немного, потому что неизвестно еще было, как все обернется, деньги мы спрятали на ферме, чтоб не получилось так, что поехали за шерстью, а приехали сами стриженые. Я взял пятьдесят милрейсов, и товарищи вроде того — кто чуть больше, кто чуть меньше. Дело было заполночь, место глухое, Волчья Пасть уже нас поджидал и даже подшутил над нами: притаился где-то, а когда мы с ним поравнялись, вдруг выскочил на тропинку, ружье наперевес: Вот сейчас ограблю, мы засмеялись, хотя было не до смеха, а я ответил: С нас много не возьмешь, — вот тогда Волчья Пасть стал хохотать, а потом говорит: Не бойтесь, пошли.
К тому времени логово Жозе было в горах Лоурейро, может, слыхали.