Только работа помогала мне не думать о предательстве мужа, о будущем неприглядном жилище, о трудностях переезда. И вот уже дело сделано, документы оформлены, вещи почти полностью упакованы… Я яростно стучала по клавиатуре, корпя над очередным опусом, одновременно думая о том, что совсем немного времtни мне остается провести в родной любимой квартире. Мои невеселые мысли прервал телефонный звонок:
– Танька! Здорово, старуха! Как ты там живешь-можешь? Все о’кей? А я и не сомневалась. У меня, подруга, к тебе базар. Мы с Виталиком, ну, моим новым, ну то есть начальником, решили собрать тусню за город. У Виталика обалденная дачка! Ты приколешься, честно. Вы с Павлухой вместе подгребайте! Записывай…
– Том, извини, мы с Павлом разводимся, – холодно сказала я.
– Чего? Ты что, охренела? А фигли я не в курсе?
Не надо раздражаться из-за пустяков.
– Извини, что так получилось, Том, и спасибо за приглашение, но сейчас я немного…
– Ну, вообще-то, сестра, я не понимаю, что значит: так получилось? А что, собственно, происходит?
– Том, потом договорим, я перезвоню, ладно? Мне в дверь звонят. Пока.
Нехорошо, конечно, врать, но иного выхода у меня просто-напросто не имелось.
Тамара – действительно моя сестрица, правда, троюродная. Видимся мы не очень часто, и слава богу! После каждой встречи с Тамарой я еще долго прихожу в себя – очень уж много от нее шума, но даже не это главное. Гораздо хуже, что Томка – злобная сплетница. С ней мне общаться тяжело, да и противно. В детстве наши родители любили оставлять нас друг у друга, считая, что «сестренки должны общаться»… Это был кошмар. Стыдно признаться, но Томка меня била, причем абсолютно безнаказанно – я никогда не осмеливалась пожаловаться, а дать сдачи мне и в голову не приходило.
Уже через день вещи из сталинки на Типанова в хрущевку на Гражданке перевозила бригада грузчиков, которую нанял Павел. Так он торопился выселить меня с моей наследственной площади. Однако он так боялся переплатить, что прислал на разбитом «жигуленке» трех вдрабадан пьяных мужиков, которым я бы не доверила и табуретки, но которые громко доказывали свою квалификацию вполне профессиональным матом. Посему мне пришлось вызвать еще одну бригаду (правда, уже за свой счет), которая сделала все быстро и аккуратно. И вот я в последний раз прошлась по родной квартире, вдохнула ее запах, провела рукой по осиротевшим без мебели стенам. Вот здесь всегда висела фотография моего прадеда, он был военным летчиком, а теперь на обоях остался лишь невыгоревший прямоугольник обоев. Тут стоял письменный стол, купленный мне, когда я пошла в школу, с наклейками – на каждом выдвижном ящике по желтому веселому утенку. А в этом углу, напротив окна, с незапамятных времен стояла моя кровать. Окно выходит на восток и по утрам, если погода благоприятствовала, меня будили первые солнечные лучи. После нашей с Павлом свадьбы моя полуторная кровать была заменена широченной, мой бывший муж называл ее «сексодромом».
Опустела большая комната, где мама и бабушка так любили принимать гостей. Без привычной обстановки, без тяжелых портьер, с оголившимися обоями она выглядела, как немолодая дама, внезапно представшая перед публикой без косметики, постаревшей и жалкой.
Я вдруг самой себе показалась именно такой же – жалкой, постаревшей и ну совершенно никому не нужной. Взяли меня, обвели вокруг пальца, попользовались да и выбросили за ненадобностью.
Ставшая вдруг огромной кухня окончательно повергла меня в тоску. Когда-то здесь висела уютная лампа с зеленым абажуром и стоял небольшой диванчик, на котором я так любила проводить долгие зимние вечера, попивая чай с вареньем и читая что-нибудь из английских классиков. Я зашмыгала носом, с большим трудом подавила подкатывающийся к горлу ком и поспешила выйти на лестницу.