Суббота, 22 января 1977 года
Леся
Леся сидит в гостиной у Элизабет, водрузив на левое колено чашечку кофе (должно быть, превосходного). В правой руке у нее ликерный стаканчик, до половины заполненный бенедиктином с бренди. Она не знает, как это получилось, что у нее две емкости с жидкостью и некуда их поставить. Она совершенно уверена, что вскоре опрокинет по крайней мере одну из них, а может, и обе, на серо-бежевый ковер Элизабет. Ей страстно хочется сбежать.
Но все остальные играют в игру с такими правилами: надо подставить слово «лось» вместо любого другого слова в название канадского романа. Непременно канадского. Предположительно, в этом и состоит юмор.
«А я и лось мой…» — говорит Элизабет, и все смеются.
«Лосиная шутка», — говорит жена сотрудника греко-римского отдела, которая работает в «Си-би-си».
«Божий Лось»[2]9 , — отвечает ее муж, которого зовут Филип. Никто не зовет его просто Фил. Элизабет смеется и спрашивает у Леси, не хочет ли она еще бренди с бенедиктином.
Нет, спасибо, — говорит Леся, надеясь, что пробормотала эти слова, а не выкрикнула. Ей очень нужно закурить, но обе руки заняты. Она не читает романов и не узнала ни одного названия из тех, что так легко выпаливают все остальные, даже Нат, даже иногда Уильям. Она могла бы сказать «Затерянный Лось». Но этот роман — не канадский.
И так весь вечер. Элизабет сказала, что будет только пара друзей. Непринужденная обстановка. Поэтому Леся надела брюки с длинным вязаным пальто, а две другие женщины оказались в платьях. Элизабет в кои-то веки не в черном; на ней серое шифоновое платье свободного покроя, в нем она моложе и стройнее, чем на работе. У нее и ожерелье на шее — цепочка с серебряной рыбкой. Другая женщина одета в летящее лиловое платье. Леся в своих бодреньких прямых тряпках в полосочку чувствует себя двенадцатилетней девчонкой.
До этого вечера она видела Ната лишь однажды. В отчаянии она позвонила ему домой; к телефону подошел кто-то из детей.
— Минуточку. — Отрывисто; трубка грохнула об пол. Должно быть, свалилась со стола. Кричат: — Папа, это тебя!
Они договорились встретиться в кофейне в торговом центре, занимающем нижний этаж Лесиного дома. Безрассудно: а вдруг Уильям?
— Зачем она зовет нас на ужин? — вопросила Леся уже в полном отчаянии. Она не может пойти на попятный, это будет выглядеть подозрительно. В том числе в глазах Уильяма. И если бы она сразу отказалась, это тоже выглядело бы подозрительно.
Нат осторожно держал ее за руку.
Не знаю, — ответил он. — Я уже давно не пытаюсь понять, что ею движет. Я не знаю, зачем она делает то или другое.
На работе мы с ней не так чтобы дружим, — сказала Леся. — Она в курсе?
Наверное, — ответил Нат. — Она мне не говорила заранее, что собирается тебя пригласить. Я не мог ей сказать, чтобы она этого не делала. Она часто приглашает людей на ужин; во всяком случае, раньше часто приглашала.
Ты ей сказал? — Леся внезапно понимает, что это как раз в его духе.
Не совсем, — отвечает Нат. — Я мог о тебе упомянуть пару раз — я часто о тебе думаю. Может, она поэтому и догадалась. Она очень проницательна.
Но даже если она знает, с какой стати приглашать меня в гости? — Сама Леся никогда в жизни такого бы не сделала. Одна бывшая подружка Уильяма, зубной техник, все время предлагает как-нибудь пообедать втроем. Леся этому стойко сопротивляется.
Я думаю, ей просто хочется на тебя поближе посмотреть, — ответил Нат. — Не беспокойся, все будет нормально. Она ничего такого несделает. Тебе понравится ужин, она прекрасно готовит, когда захочет.
Леся, однако, была не в состоянии этого оценить. Ее чуть не парализовало от страха, так что она едва могла жевать. Говядина по-бургундски с тем же успехом могла оказаться песком.
Элизабет милосердно не заметила, что большая часть порции осталась у Леси на тарелке. За первым блюдом Элизабет со знанием дела задала Лесе три вопроса о субординации в отделе палеонтологии позвоночных; откровенный ответ на любой из этих вопросов, будучи повторен где надо, мог бы стоить Лесе работы. Леся замялась, и Элизабет переключилась на сплетни о делах «Си-би-си», поставляемые женой сотрудника греко-римского отдела.
Во время десерта Элизабет сосредоточилась на Уильяме. Она считает, что его работа в Министерстве экологии чрезвычайно интересна, и это такое достойное поприще. Она полагает, что ей надо наконец сделать над собой усилие и складывать старые бутылки и газеты в эти, как их, контейнеры. Польщенный Уильям прочел лекцию о неминуемой катастрофе, ожидающей мир, если Элизабет не станет этого делать, и Элизабет кротко согласилась.
Нат в это время двигался на заднем плане, безостановочно курил, пил не переставая, хотя и без видимого результата, избегал Лесиного взгляда, помогал собирать грязные тарелки и разливать вино. Элизабет ненавязчиво руководила: «Любовь моя, ты не мог бы принести мне сервировочную ложку, с прорезью?» «Любовь моя, когда будешь на кухне, включи, пожалуйста, кофейник». Леся сидела, обкусывая по краям свою меренгу, и жалела, что здесь нет детей. По крайней мере тогда она хоть с кем-то могла бы говорить, не краснея, не бормоча и не опасаясь в любой момент, что у нее изо рта на чистую скатерть жабой вывалится какая-нибудь чудовищная бестактность. Но детей услали в гости к друзьям, с ночевкой. Хоть и любишь своих детей, сказала Элизабет, но хочется провести немножко времени со взрослыми. Правда, Нат не всегда с этим согласен. Последняя фраза уже была обращена прямо к Лесе. Он такой заботливый отец. Хотел бы проводить с детьми двадцать четыре часа в сутки. «Верно, любовь моя?»
Лесе хотелось сказать: не смей называть его «любовь моя»! Ты меня этим не обманешь! Но она решила, что это просто привычка. В конце концов, они женаты уже десять лет.
Что Элизабет старательно подчеркивала. Весь вечер она упоминала то любимые блюда Ната, то его любимые вина, то его своеобразную манеру одеваться. Она выражала сожаление, что он слишком редко подравнивает волосы на затылке; раньше она сама это делала маникюрными ножницами, но теперь он не хочет сидеть смирно столько времени, сколько для этого нужно. Она также упомянула, хотя не объяснила, его поведение в День свадьбы; кажется, всем присутствующим, включая греко-римских супругов, эта история была известна. Кроме Леси и, конечно, Уильяма, который вышел в туалет. Где в этот момент страстно желала оказаться Леся.
Уильям извлек на свет свою курительную трубку — это пристрастие он демонстрирует по большей части в гостях.
Я знаю игру поинтереснее, — говорит он. — Знаете «Стар Трек»? — Никто не знает, Уильям принимается излагать правила игры, но все соглашаются, что правила чересчур сложные.
«Кораблекрушение», — говорит греко-римская жена.
Нат спрашивает, не хочет ли кто еще бренди с бенедиктином. Лично он собирается налить себе шотландского виски. Кто-нибудь хочет составить компанию?
Изумительно, — отзывается Элизабет. Она объясняет, что правила игры очень просты. — Мы спаслись в шлюпке, — говорит она, — и у нас кончаются запасы еды. Ваша задача — убедить всех остальных, что вас надо оставить в лодке, а не вышвырнуть за борт. — Она говорит, что эта игра очень хорошо раскрывает психологию участников.
Я жертвую собой в интересах группы, — тут же говорит Нат.
Ох, — отвечает Элизабет, деланно хмурясь. — Он всегда так. Это все его квакерское воспитание. На самом деле ему просто лень играть.
Унитарианское, — поправляет Нат.