Кроме того, он еще тебя не поймал. Зачем же тревожиться заранее? Может, ты начнешь понемногу возвращать деньги в
кассу, пока он ничего не заподозрил? Делай это анонимно.
Тут Керли совсем растерялся. В шкафу нашлось немного шнапса, заначка старика, и я предложил выпить для храбрости. Пока мы пили шнапс, я
вдруг сообразил, что Макси, по его словам, будет сегодня в доме Люка .со своими соболезнованиями.
Самое время застать Макси. Он расчувствуется, и тут-то я и повешу ему лапшу на уши. Скажу, что крутой тон в телефонном разговоре объясняется
моей крайней растерянностью: не знаю, куда ткнуться, где раздобыть десять долларов, которые мне позарез нужны. А заодно увижусь с Лотти. Я
улыбнулся при мысли об этом. Если бы Люк мог увидеть, какой дружок у него был! Самое 112 трудное - подойти к гробу и бросить печальный взгляд на
Люка. Только бы не засмеяться.
Я объяснил свой план Керли. Он посмеялся от души, до слез Кстати, именно поэтому я решил, что будет спокойней оставить его дожидаться внизу,
пока я попытаюсь стрельнуть деньги. Итак, мы решились.
В доме Люка как раз собирались обедать, когда я вошел, напустив на себя самый печальный вид, какой только мог изобразить. Макси вздрогнул от
моего неожиданного появления. Лотти уже ушла. Это помогло мне сохранить печальный вид.
Я попросил оставить меня одного с Люком на несколько минут, но Макси настоял на своем присутствии. Остальные согласились, полагаю, с охотой:
ведь им все утро пришлось провожать к гробу соболезнующих. И как добропорядочные немцы, они не привыкли прерывать обед. Я смотрел на Люка все с
тем же скорбным выражением, и тут поймал на себе испытующий взгляд Макси. Я поднял глаза и улыбнулся ему, как улыбался всегда. Он вконец
смутился. "Послушай, Макси, - сказал я, - ты уверен, что они нас не слышат?" Казалось, он озадачился и опечалился еще сильней, но все-таки
утвердительно кивнул в ответ. "Видишь ли, Макси... Я пришел сюда специально, чтобы увидеть тебя... и занять несколько баксов. Знаю, это гадко,
представь, в каком я отчаянном положении, что решился на это". Он важно затряс головой, когда я выложил свое, а рот его округлился до большой
буквы "О", словно он собирался с духом. "Слушай, Макси, - быстро заговорил я тихим печальным голосом, - сейчас не время читать мне нотации. Если
ты хочешь помочь мне, дай десять долларов прямо сейчас... опусти их мне в карман, пока я прощаюсь с Люком. Ты знаешь, я действительно любил
Люка. По телефону я наговорил Бог знает что, ты напал на меня в неподходящий момент. Жена так просто волосы на себе рвала. Мы на мели, Макси, и
я очень рассчитываю на тебя. Выйди со мной, если хочешь, и я объясню тебе все подробнее..." Макси, как я и ожидал, не захотел со мной выйти. Он
и помыслить не мог о том, что оставит родных Люка в такой момент...
- Ладно, тогда давай сейчас, - сказал я почти сердито. - Все объясню тебе завтра. Встретимся утром в кафе, за нашим столиком.
Генри, послушай, - сказал Макси, шаря в кармане, страшась, что его могут застать с деньгами в руке в такую минуту. - Послушай, я не против
дать тебе взаймы, но разве ты не мог найти другое место, чтобы увидеться со мной? Это не из-за Люка ... это из-за...
Он начал что-то мямлить, не зная, что сказать.
113 - Ради Бога, - пробормотал я, приблизившись к Люку настолько, что если бы кто-нибудь вошел - ни за что бы не догадался о цели моего
визита, - ради Бога, не будем сейчас об этом. Давай сюда, и дело с концом.
Давай сюда, и дело с концом. Я в отчаянном положении, ты понимаешь?
Макси был так смущен и взволнован, что не сумел отделить банкноту, не вытащив из кармана всю пачку. Благоговейно склонившись над гробом, я
ухватил верхнюю бумажку из пачки, выглядывавшей из кармана. Я не смог рассмотреть, один это или десять долларов. Я не тратил время на изучение
банкноты, просто спрятал ее как можно быстрее и выпрямился. Потом я сжал руку Макси и возвратился в кухню, где вся семья обедала торжественно,
но аппетитно. Они хотели, чтобы я остался, отказаться было неловко, но я отказался, отговорился как-то и ушел, а лицо уже начало дергаться от
истерического хохота.
На углу, у фонарного столба, меня поджидал Керли. К этому времени я не мог сдерживаться, схватил Керли за руку, увлек его вдоль по улице,
разразившись хохотом. Редко когда я так смеялся. Казалось, смех никогда не прекратится.
Каждый раз, стоило только открыть рот, чтобы объяснить Керли, как было дело, начинался новый приступ. В конце концов я испугался. Я подумал,
что могу помереть со смеху. Когда я ухитрился чуть успокоиться, после долгого молчания Керли спросил: "Ты получил деньги?" Это вызвало новый
приступ смеха, еще более жестокий, чем раньше. Я прислонился к уличной загородке и схватился за живот. В кишках я почувствовал ужасную, но
приятную боль.
Как нельзя лучше меня привел в чувство вид банкноты, которую я выудил из пачки Макси. Двадцать долларов! Это меня враз отрезвило. И
рассердило в то же время.
Рассердило меня то, что в кармане у этого идиота Макси было еще много бумажек, двадцаток, десяток, пятерок. Если бы он вышел со мной, как я
ему предлагал, если бы я хорошенько рассмотрел его пачку - я бы не испытал угрызений совести, даже ободрав его как липку. А тут, не знаю почему,
рассердился. Я сразу же решил побыстрей избавиться от Керли, всучив ему пять долларов, и отправиться кутить.
Мне очень хотелось подцепить какую-нибудь развратную сучку, не ведающую о приличиях. Но где встретить такую? А какую? Ладно, сперва
избавимся от Керли.
Керли, как пить дать, обидится. Он рассчитывал провести время в моей компании.
Скорее всего, он откажется от пятерки, но когда увидит, что я охотно принимаю ее назад, быстренько спрячет денежку.
И снова вечер, непредвиденно пустой, холодный, меха- 114 нический вечер Нью-Йорка, в котором нет покоя, нет убежища, нет близости.
Безмерное, зябкое одиночество в тысяченогой толпе, холодный, напрасный огонь электрической рекламы, подавляющая никчемность женского
совершенства, когда совершенство перешло границу пола и обратилось в знак минус, вредя само себе, будто электричество, будто безучастная энергия
самцов, будто планеты, которые нельзя увидеть, будто мирные программы, будто любовь по радио. Иметь деньги в кармане в гуще белой, безучастной
энергии, бесцельно бродить, бесплодно слоняться в сиянии набеленных улиц, рассуждать вслух в полном одиночестве на грани помешательства, быть в
городе, великом городе, в последний раз быть в величайшем городе мира и не чувствовать ни единой его части, - означает самому стать городом,
миром мертвого камня, напрасного света, невнятного движения, неуловимого и неисчислимого, тайного совершенства всего, что есть минус. Гулять с
деньгами в ночной толпе, быть под защитой денег, успокоенным деньгами, отупевшим от денег, сама толпа есть деньги, дыхание денег, нет ни единого
предмета, который не деньги, деньги, деньги всюду и этого мало, а потом нет денег или мало денег, или меньше денег, или больше денег - но
деньги, всегда деньги, и если вы имеете деньги, или не имеете денег - лишь деньги принимаются в расчет, и деньги делают деньги, но что
заставляет деньги .