"Ты знаешь, я все равно буду тебя любить. Подвинься чуть-чуть вот так, сделай
милость... вот так... хорошо. Так что я говорил? Ах, да... ну что ты взяла в голову?
Разумеется, я тебя не брошу. Послушай, отодвинься немного, да-да, вот так, замечательно". Все это он нам рассказывал за хорошей отбивной.
Стив смеялся до слез. Он так не мог. Он был очень честным, с женщинами особенно. Поэтому-то ему и не везло. Малыш Керли, например - а Стив его
ненавидел - тот всегда добивался, чего хотел. Он был прирожденный лжец, прирожденный обманщик. Хайми тоже не слишком любил Керли. Он называл
Керли бесчестным, имея в виду, конечно, бесчестность в денежных вопросах. В таких вещах Хайми был скрупулезен. А больше всего ему не нравилось,
в каком тоне Керли говорил о своей тетке. По мнению Хайми, это было очень дурно, ему не следовало бы тянуть деньги у сестры своей матери,
испытывая к ней не больше почтения, чем к куску тухлого сыра, для Хайми это было слишком. К женщине надо относиться уважительно, при условии,
конечно, что эта женщина не проститутка. Если она проститутка - тогда другое дело.
Проститутки не женщины. Проститутки - это проститутки. Вот так вот Хайми смотрел на вещи.
Однако истинной причиной такой нелюбви было другое: когда бы они ни бывали вместе - Керли всегда доставалось самое лучшее. И не только:
Керли добивался успеха, используя деньги, взятые у Хайми. Даже то, как Керли просил деньги, раздражало Хайми - это было похоже на 160
вымогательство. Он полагал, что тут частично моя вина - я слишком снисходительно относился к парнишке.
- У него нет моральных устоев, - обычно говорил Хайми.
- А у тебя, у тебя моральные устои есть? - спрашивал я.
- Что я! Я слишком стар, чтобы иметь моральные устои. Но Керли еще ребенок.
- Ты ревнуешь, вот в чем дело, - говорил Стив.
- Я? Я ревную к нему? - и Хайми принимался ядовито хихикать, чтобы показать всю глупость таких домыслов. Эти подначки его сильно задевали. -
Послушай, - говорил он, обращаясь ко мне, - я к тебе когда-нибудь ревновал? Разве я не уступал тебе, когда ты просил? Помнишь ту девицу с рыжими
волосами, ну помнишь, с такими большими грудями? Разве не лакомый кусочек я тебе предложил по-дружески? И я сделал это, не так ли? А все потому,
что ты проговорился, будто тебе очень нравятся большие груди. Но Керли я бы ни за что не уступил. Он маленький плут. Пусть сам о себе
позаботится.
А Керли и так сам о себе заботился, притом очень умело. Насколько мне известно, он всегда пас пять-шесть девчонок. Среди них, например,
Валеска - он не на шутку связался с ней. Ей чертовски нравилось, что с ней выделывают этакое не краснея, поэтому, когда настал черед кузины, а
потом и карлицы, воспользоваться им, она нисколько не возражала. Больше всего ей нравилось, когда он имел ее в ванне в воде. Все было
замечательно, пока не догадалась карлица. Случилась бурная сцена, завершившаяся на полу в гостиной. Послушать Керли - так можно было подумать,
что он выделывает все, разве что на люстре не висит. Впридачу полным-полно карманных денег. Валеска щедрая, а кузина - тряпка. Предвкушение
твердого члена делало ее податливой, как замазка. При виде расстегнутых брюк она впадала в транс. Стыдно слушать, что Керли выделывал с ней. Он
испытывал удовольствие, унижая ее. Но едва ли я могу обвинять его, ведь она была такая чопорная, такая педантичная на людях. Когда она несла
себя по улице, можно было поклясться, что у нее вовсе нет пизды.
Естественно, уединившись, он заставлял ее заплатить за свои надменные манеры. И
делал это рассчетливо. "Доставай", - приказывал он, чуть расстегнув штаны. "Доставай языком", - так говорил он всей компашке, поскольку, по его
словам, все они сосали друг дружку за его спиной.
Как только кузина ощущала во рту вкус члена, сразу же позволяла делать с ней все. Иногда он заставлял ее стать на руки и возил ее по
комнате, будто 161 тачку. Или они приспосабливались на манер собак, и пока она стонала и корчилась, он невозмутимо зажигал сигарету и пускал дым
меж ее ног. Однажды он сыграл плохую шутку, когда они устроились таким способом. Он расстарался настолько, что она обеспамятела. А потом, уже до
блеска отполировав ей зад, он на секунду остановился, словно для того чтобы охладить кок, и тут, очень медленно и нежно вставил ей длинную
морковину. "Это, мисс Аберкромби, что-то вроде двойника моего природного члена", - объяснил он, и с этими словами отлип от нее и натянул штаны.
Кузина Аберкромби так смутилась, что не сумела сдержаться, жутко пернула, и морковина выпала. Так, по крайней мере, рассказывал Керли. Вообще-
то, он был порядочный враль, и в этом анекдоте, может, нет ни крупицы правды, но нельзя отрицать, что у него была склонность к подобным шуткам.
Что до мисс Аберкромби с ее претенциозными манерами - так про такую пизду можно было думать все самое худшее. Хайми по сравнению с Керли был
пурист. Хайми и его толстый обрезанный конец - словно две разные вещи. Когда у него лично вставал, как он выражался, он за это не отвечал. Он
говорил, что это природа берет свое - в лице его, Хайми Лобшера, толстого обрезанного конца. То же самое можно было сказать и про дырку его
жены. У нее между ног было что-то особенное, вроде украшения. Это было частью миссис Лобшер, но это не была-таки миссис Лобшер лично, попробуйте
понять, что я имею в виду.
Ладно, все это просто в качестве введения к тому общему сексуальному беспорядку, который преобладал в то время. Будто снимаешь квартиру в
стране Ебландии.
Соседка сверху, взять хотя бы ее... иногда она спускалась к нам присмотреть за ребенком, когда у жены был концерт. Она выглядела такой
простушкой, что я сперва просто не замечал ее. Но, как и у других, у нее имелась пизда, такая обезличенно-личная пизда, которую она
бессознательно осознавала. И чем чаще она к нам спускалась, тем сильней осознавала, в своем подсознании. Как-то вечером, когда она была в
ванной, причем сидела там подозрительно долго, я задумался обо всем этом. И решил подсмотреть за ней в замочную скважину, убедиться что к чему.
Отрубите мне руку, если она не стояла перед зеркалом, поглаживая и лаская свою маленькую пипку. Почти что разговаривала с ней. Я так
возбудился, что не знал, с чего начать. Отправился обратно в гостиную, выключил свет и лег на кушетку, ожидая ее возвращения. Я лежал, и у меня
перед глазами стояла ее пушистая киска и пальцы, прикасающиеся к ней, как к струнам. Я расстегнул брюки, вытащил 162 член, пусть охладится в
темноте. Со своей кушетки я пытался вызвать ее методом телепатии, во всяком случае я хотел, чтобы мой член послал ей установку внушения. "Иди
сюда, сука, - не переставал я шептать, - иди сюда и накрой меня своей пиздой". Она, видимо, получила эту установку, поскольку в этот миг дверь
открылась, и она ощупью стала пробираться к кушетке. Я не говорил ни слова и не двигался. Просто не переставал думать об ее пизде, медленно,
словно краб, пробиравшейся в темноте. Наконец-то она встала у кушетки.