- Это от здешнего ебаного хлеба". Ван Норден широко открывает рот и оттягивает нижнюю губу.
"Видишь? Вчера выдрал себе шесть зубов. Пора вставлять вторую челюсть. А все от чего? От работы ради куска хлеба. Когда я был босяком, у
меня все зубы были на месте, а глаза - светлые и ясные. А теперь? Посмотри на меня! Это чудо, что я еще могу иметь дело с бабами. Господи, чего
бы мне хотелось, так это найти богатую бабу, как у этого хитрюги Карла! Он показывал тебе когда-нибудь ее письма? Ты не знаешь, кто она?
Сволочь, он не говорит мне.
Боится, что я ее отобью, - ван Норден полощет горло еще раз, потом долго рассматривает дупла в зубах. - Тебе хорошо, - добавляет он грустно.
- У тебя по крайней мере есть друзья. А у меня никого, кроме этого мудака, который действует мне на нервы, рассказывая о своей богатой бл..."
"Послушай, - продолжает он, - ты не знаешь такую Норму? Она всегда сшивается в кафе "Дом". Мне кажется, что она - и нашим, и вашим. Вчера я
привел ее сюда, пощекотал ей задницу. Ничего не вышло. Я затащил ее на кровать... даже снял с нее штаны... Но потом мне стало противно. Хватит с
меня этих развлечений. Овчинка выделки не стоит. Хочет - хорошо, не хочет - не надо, а время терять глупо. Пока ты возишься с такой стервой,
может быть, десять других сидят на террасе и умирают, чтоб их кто-нибудь отодрал.
Это факт. Они затем сюда и приходят. Жалкие дуры... Думают, что здесь какой-то вертеп! Некоторые из этих учительниц с Запада - настоящие
целки.
Уверяю тебя! Они только об этом и мечтают. Над ними не надо много работать - им самим до смерти хочтется... У меня была на днях замужняя
баба, которая сказала мне, что ее полгода никто не драл - можешь себе представить! Вошла в такой раж - я уж боялся, хуй мне оторвет. Все время
стонала и спрашивала: "А ты? А ты?" - прямо как ненормальная. И знаешь, чего эта сука хотела?
Переехать ко мне. Можешь себе представить? Спрашивала, люблю ли я ее. А я даже не знал, как ее зовут. Я ведь никогда не спрашиваю, как их
зовут... для чего это мне? А замужние! Боже мой, если б ты только мог видеть всех этих замужних баб, которые приходят сюда, у тебя бы не
осталось никаких иллюзий.
Они хуже целок - замужние. Даже не ждут, пока ты раскачаешься, - сами лезут тебе в штаны. А потом говорят о любви. Тошно слушать. Знаешь, я
просто начинаю ненавидеть баб!"
Он опять смотрит в окно. Моросит. Уже шестой день.
- Пойдем в "Дом", Джо. - Я называю его "Джо", потому что он сам себя так называет. Когда Карл с нами, он тоже Джо. Все у нас Джо, это проще.
К тому же приятно не относиться к себе слишком серьезно.
Одеваясь, ван Норден опять впадает в полусонное состояние. Надев шляпу набекрень и просовывая руку в рукав пальто, он начинает мечтать вслух
о Ривьере, о солнце, о том, как было бы хорошо вообще ничего не делать. "Все, чего я хочу в жизни, - говорит он задумчиво, - это читать, мечтать
и ебаться - и так все время. - Произнося это, он смотрит на меня с мягкой, вкрадчивой улыбкой. - Как тебе нравится моя улыбка? - спрашивает он и
добавляет с отвращением: - Господи, где мне найти богатую бабу, которой бы я мог так улыбаться?"
"Теперь только богатая баба может меня спасти... - На лице его появляется выражение усталости. - Это так утомительно - все время гоняться за
новой бабой. Есть в этом что-то механическое. Беда в том, что я не могу влюбиться.
Беда в том, что я не могу влюбиться. Я слишком большой эгоист. Женщины только помогают мне
мечтать. Я знаю, что это порок - как пьянство или опиум. Каждый день мне нужна новая баба, и если ее нет, я становлюсь мрачным. Я слишком много
думаю. Иногда меня и самого удивляет, как я быстро с ними управляюсь и как мало это все для меня значит. Я делаю это автоматически. Иной раз я
даже не думаю о них и вдруг вижу, на меня кто-то смотрит, и опять все сначала. Едва я успеваю понять, что происходит, как она уже здесь. Я даже
не помню, что я им говорю.
Я привожу их сюда, наверх, шлепаю по жопе - и прежде чем я пойму, в чем дело, все уже кончено. Это как сон... Ты меня понимаешь?"
Он не любит француженок. Просто не переносит. "Они хотят или денег, или замуж. По существу все они проститутки. Нет, я предпочитаю иметь
дело с целками... - говорит он. - Они создают хоть какую-то иллюзию. Они по крайней мере сопротивляются".
Тем не менее, когда мы смотрим на террасу кафе, там нет ни одной проститутки, которую бы он уже не употребил. Стоя в баре, он показывает их
мне, описывая их анатомические особенности, плохие и хорошие качества. "Они все фригидны", - говорит он, но тут же потирает руки и делает
движение, точно рисует женскую фигурку в воздухе - он уже весь поглощен мыслями о хорошеньких сочных "целках", которым "до смерти хочется".
Вдруг он замирает, но уже через мгновенье возбужденно хватает меня за руку и указывает на нечто слоноподобное, усаживающееся на стул. "Это
моя датчанка, - мычит он. - Видишь эту жопу? Датская. Если б ты знал, как она обожает это дело! Как умоляет меня. Поди сюда... посмотри с этой
стороны.
Посмотри только на эту сраку. Невероятная! Когда она влезает на меня, я не могу даже обхватить ее. Она заслоняет собой мир. Я чувствую себя
каким-то червячком, который ползает у нее внутри. Не знаю, почему она мне так нравится, наверное, из-за этой жопы. Бред какой-то. И складки на
ней! Нет, такая срака не забывается! Это факт... абсолютный факт. Другие надоедают или создают лишь минутную иллюзию, но эта - нет. Бабу с такой
роскошной жопой нельзя забыть. Это как спать с памятником!"
Датчанка возбуждает его. Куда-то пропала прежняя вялость. Глаза лезут на лоб. Одно цепляется за другое. Он говорит, что хочет уехать из этой
"е...ной" гостиницы - шум действует ему на нервы. И он хочет написать книгу, но проклятая работа отнимает все его время. Ему хочется занять
чем-нибудь свой ум. "Она высасывает меня, эта е...ная работа. Я не хочу писать о Монпарнасе... Я хочу писать о своей жизни, о том, что я
думаю...
хочу вытрясти все дерьмо из своего нутра. Слушай, бери вон ту! Когда-то давно я имел с ней дело. Она все околачивалась возле кафе "Ла Алль".
Забавная сучонка. Она ложится на край кровати и задирает юбки. Ты когда-нибудь пробовал так? Неплохо. Она не торопила меня. Просто лежала и
играла со своей шляпой, пока я ее наворачивал. И когда я кончил, спрашивает равнодушно: "Ты уже?" Как будто ей все равно. Да, конечно, все
равно, я прекрасно это знал... но чтоб такое безразличие. Мне это даже понравилось...
Это было просто очаровательно. Вытираясь, она напевала... И когда уходила из гостиницы - тоже. Даже не сказала "Au revoir!". Уходит вот так,
крутит шляпу и мурлычет под нос. Что значит настоящая шлюха! Но при этом - женщина до мозга костей. Она мне нравилась больше, чем любая целка...
Драть бабу.