Умерло уже достаточно.
– Как заклятье пирамид. Пока звезды плетут на небе хоровод, а тень луны покрывает солн-це...
– Так и есть.
Покончив с пивом, мы принялись за виски. Зимние лучи вечернего солнца скользили по стенам квартиры, как по пологому склону.
– В последнее время плохо выглядишь.
– Разве?
– Видно, по ночам много думаешь.
Я хмыкнул и посмотрел на потолок
– Я прекратил этим заниматься
– Как?
– Становится хреново – начинаю уборку. Включаю пылесос, мою окна, протираю стаканы, двигаю стол, глажу рубашки, сушу подушки.
– А-а.
– А в одиннадцать выпиваю и ложусь спать. Только и всего. А когда по утрам обуваюсь, уже не помню почти ничего. Напрочь.
– А-а-а.
– В три часа ночи людям приходят в голову разные мысли.
– Пожалуй.
– В три часа ночи даже звери – и те думают о разных вещах, – сказал он, как бы что-то вспомнив. – Ты ходил в три часа ночи в зоопарк?
– Нет, – рассеянно ответил я. – Нет... конечно.
– А я один раз ходил. Упросил один знакомый. Вообще-то это нельзя.
– А-а.
– Странно это. Толком не объяснишь – как будто беззвучно расступается земля, и оттуда выползает нечто. И вот, это невидимое нечто, выбравшись под покровом ночи на поверхность, начинает беспредельничать. Как замерзший сгусток воздуха. Простому глазу не виден. Но жи-вотные-то его чувствуют. А я чувствую, что это чувствуют они. В конечном итоге, земля, по ко-торой мы ходим, тянется до центра Земли, и в этот центр втянуто огромное количество време-ни... Странно, да?
– Нет, – ответил я.
– Но больше идти не хочется. В ночной зоопарк.
– Уж лучше тайфун, да?
– Точно, – сказал он. – Тайфун – лучше.
Зазвонил телефон.
По обыкновению долгий клеточно-неделимый звонок от его клеточно-делимой подруги.
Устав его слушать, я включил телевизор. На 27-дюймовом экране цветного телевизора ка-налы меняются беззвучно от легкого прикосновения к кнопкам пульта. Плюс к этому шесть ди-намиков, благодаря которым создается ощущение, будто сидишь в старом кинотеатре.
Промотав все каналы по два раза, я решил посмотреть программу новостей. Пограничный конфликт, пожар в здании, плавание курса валют. Ввели ограничения на импорт автомобилей, проводился турнир пловцов-моржей, семейное самоубийство. Все эти события, казалось, где-то хоть как-то между собой связаны, будто на памятной фотографии об окончании средней школы.
– Что интересного в новостях? – спросил он, вернувшись.
– Все так себе, – сказал я. – Уже не помню, когда включал в последний раз.
– У телевизора есть одно прекрасное свойство, – подумав, произнес он. – Его всегда можно выключить.
– Лучше уж тогда не включать вовсе.
– Брось! – радостно засмеялся он. – Я и так человек добрый.
– Похоже на то.
– Ну что, хватит? – спросил он и нажал кнопку. Экран мгновенно погас. В комнате повис-ла тишина. За окном в зданиях зажигались огоньки.
Еще минут пять мы молча пили виски. Опять раздался звонок. На этот раз он сделал вид, что не заметил. А когда телефон наконец умолк, он, словно вспомнив, опять включил телевизор. Моментально вернулось изображение: комментатор, скользя указкой по графику за спиной, продолжал говорить об изменениях цен на нефть.
– Он даже не заметил, что мы на пять минут выключали телевизор.
– Ну, это...
– Почему?
Думать было лень. Я покачал головой.
– В момент, когда погас экран, чье-то существо свелось к нулю. Наше или его.
– Есть и другая мысль.
– И это правильно.
Есть целый миллион разных мыслей. В Индии растут пальмы, в Венесуэле политических преступников сбрасывают с вертолета.
– Ну так.
– Не хочется судить о людях, – сказал он. – Но в мире есть смерти без похорон. Есть смер-ти без запаха.
Я молча кивнул. Затем потрогал пальцами зеленые листья молочая.
– Уже Рождество.
– А у меня есть шампанское, – серьезно сказал он. – Привезли из Франции. Дорогое. Бу-дешь?
– Для какой-нибудь девушки?
Он достал охлажденную бутылку, два чистых фужера и поставил на стол.
– Разве не знаешь? – сказал он. – У шампанского нет назначения. Есть только время, когда необходимо откупорить пробку.
– Вот как?
Мы открыли бутылку.
И продолжили разговор о парижском зоопарке и его обитателях.
* * *
В конце года устроили вечеринку. В новогоднюю ночь арендовали небольшой бар на Роп-понги. Играло неплохое фортепьянное трио, подавали вкусную еду и выпивку. Знакомых почти не было, напряга тоже, поэтому можно было рассеянно сидеть в укромном уголке.
Конечно, меня кому-то представили. Рад познакомиться. Да, так. Вполне. Да, что-то в этом духе. Хорошо, если все получится, и т.д., и т.п. Я, весело улыбаясь, нашел повод отлучиться, и прихватив виски со льдом, вернулся в угол. Там я сидел и думал о странах Южной Америки и их столицах.
Однако в ту ночь ко мне подошла одна из тех, кому меня представляли.
– Я сама попросила, чтобы нас познакомили.
Она была не такой красавицей, чтобы привлекать взгляд, но очень приличной девушкой. Хорошо смотрелась в голубом шелковом платье не самого дешевого покроя. Года тридцать два. Могла бы при желании выглядеть моложе, но сама считала, что ей это не нужно. На пальцах три кольца, в уголках рта покоилась легкая, как летние сумерки, улыбка.
Я не знал, о чем заговорить, поэтому просто сидел напротив и улыбался в ответ.
– Вы так похожи на одного моего знакомого.
– Вот как? – удивился я.
Так я в студенчестве сам девчонок прибалтывал. Только не похоже, чтобы она пользова-лась такими уловками.
– И лицом, и со спины, и выражением лица, и манерой речи – все на удивление совпадает. Я наблюдала за вами с тех пор, как вы сюда пришли.
– Интересно было бы с ним встретиться, раз уж мы так похожи, – ответил я. И эту фразу я где-то уже слышал.
– Правда?
– Да, немного даже страшно.
Ее улыбка на мгновенье стала глубже – и опять вернулась на место.
– Невозможно. Он умер лет пять назад. Было ему тогда, примерно как вам сейчас.
– Вот как?
– Я его убила.
Фортепьянное трио закончило отделение, удостоившись лишь редких аплодисментов.
– Вижу, разговор у вас складывается, – сказала подошедшая к нам хостесса.
– Да.
– Вот уже да, – подхватила моя собеседница.
– Можете заказать мелодию, – сказала хостесса.
– Нет, спасибо. Достаточно того, что играют. А вам?
– Мне тоже.
Хостесса улыбнулась и перешла к другому столу.
– Любите музыку? – спросила моя новая знакомая.
– Если она хороша и звучит в хорошем мире.
– В хорошем мире нет хорошей музыки. Воздух в хорошем мире не колеблется.
– Вот как?
– Видели фильм, где Уоррен Битти играл пианиста из ночного клуба?
– Нет, не видел.
– А Элизабет Тэйлор приходит в этот клуб, вся такая бедная и трагичная.
– А-а.
– Так вот, Уоррен Битти спрашивает Элизабет Тэйлор, что ей сыграть?
– Ну и как, – спросил я, – что-нибудь заказала?
– Не помню. Фильм очень старый . – Сверкая кольцами, она пила виски с содовой.