Просто ты думаешь, что Бажар – тоже варвар, и они сговорятся с ним, а не с тобой.
Рехетта промолчал.
Рехетта сказал:
– Хорошо.
Думается мне, что Даттам был глуп, а Рехетта – благороден.
Почему Рехетта был благороден? Потому что поставил интересы народа выше собственных. Ибо деньги для зерна надо было изъять тайно от Бажара и других: станут говорить, что Рехетта утаил золото… А зерно привезет Даттам – станут говорить: Даттам накормил народ.
Почему же Даттам был глуп? Потому что ему все казалось, что восстание – это предприятие, и что кто накормит народ хлебом, тот и получит прибыль властью. Разве, однако, законы войны – законы хозяйства?
Воистину восстание: время, когда отмирают силлогизмы и господствуют чары! И народ не отличает правду от насмешки над правдой. Поднимаются люди во имя изобилия вещей и радости жизни – а меж тем, поглядишь, какое равнодушие к вещам и жизням…
Даттам удивился:
– Если у вас нет запасов, что же вы делаете, если в стране неурожай?
– Я иду войной на соседей, – отвечал король, – и вообще сдается мне, что свободному человеку не подобает добывать трудом то, что можно добыть разбоем.
* * *
Тогда Даттам решил купить зерно у владельцев поместий и поехал по стране варваров. Надо сказать, что завоеватели ее тоже в некотором роде были колдунами: села превратили в поместья, каналы во рвы, города – в леса и топи. С тех пор у аломов все наоборот. Земля тоже общая, но не с тем, чтоб была справедливость, а с тем, чтоб хранить боеспособность. Торговцев презирают – но не потому, что те алчны и вороваты, а потому, что не склонны к вооруженному грабежу. Церемоний и мер нт знеют,исспу ан. Золото считают богом и зарывают его врывают его в землю. Живут очень бедно, потому что в древности, когда раздавали священные вещи, варвары опоздали: злаки и треножники уже разобрали, остался только меч и конь.
Так близки к звериной природе, что многие в бою, вопреки своей воле, обращаются в рысей и волков. Однако, надо сказать, что когда две рыси дерутся, они дерутся по правилам: сначала шипят, бранятся, брюшко показывают, потом сходятся в поединке. А звери миролюбивые, как зимородок, дерутся насмерть и без правил.
А у варваров, если кто побежден в поединке, становится лучшим другом победившего. Даттам приобрел очень много друзей, но все равно считал, что лучший способ борьбы – не поединок, а резня, ибо в глубине души был миролюбив.
А звери миролюбивые, как зимородок, дерутся насмерть и без правил.
А у варваров, если кто побежден в поединке, становится лучшим другом победившего. Даттам приобрел очень много друзей, но все равно считал, что лучший способ борьбы – не поединок, а резня, ибо в глубине души был миролюбив.
Господа, охотясь, разоряют поля, а воюя – все остальное. Крестьяне поэтому запасов не делают. Все выращенное сверх необходимого идет не государству, а на корм скоту и господам. На пирах едят сверх меры, предусмотрительность и бережливость считается позором, как знание грамоты. Так что оказалось, что зерна на продажу нет ни у короля, ни у господ, ни у крестьян.
Король подарил Даттаму поместье, к нему многие пристали в дружину. Одевался и вел себя Даттам, как варвар. Говорил: «Как свободный человек».
* * *
Про золотые глаза Даттама все говорили: «большой шакун».
Дело в том, что у варваров, как и в империи почитали Шакуника, но почитали неправильно, вертелись и пели, как в бою. Это слово, «шакун», на вейский даже не переведешь, как, скажем, слово «сущее» – на аломский.
Шакун – это вроде силы, мощи и судьбы. Сущее без существующего, субстанция без акциденции, чистая значимость и чистая форма. Растекается по мирозданию, как масло по гадательному ковшу, но как бы задерживается в складках бытия, удачливых людях и чудесных предметах. Большой шакун, – это и плодовитая корова, и урожайный год, и удачливый воин. Большой шакун – в мечах и конях, которыми король одаряет своих верных. Король как бы не средоточие закона, а средоточие удачи.
Даттам принес в жертву Шакунику сто баранов: догадался, что его после этого будут очень почитать. А самому богу сказал так:
– Мне надоели боги‑чиновники, боги‑неудачники, боги‑сумасшедшие и боги‑трансцендентные. Я нашел тебя, и я буду владеть тобой, как своей волей и собственностью.
* * *
Несколько раз Даттам встречался с монахами‑шакуниками из империи. Дело в том, что служителям бога, почитаемого по обе стороны границы, было как‑то легче ходить из империи к варварам. А так как храм был весьма склонен к наживанию денег, то поговаривали, что монахи ходят туда и обратно с контрабандой.
Однажды разыскавший Даттама монах‑шакуник передал Даттаму письма от Бажара и Рехетты. Рехетта писал: «Весной поля остались пустыми. Крестьяне разучились сеять рис и не научились воевать. Правительственные войска стоят на границах и ждут, пока бунтовщики сдадутся сами. Если ты не вернешься с зерном, – восстание обречено».
Бажар писал: «Рехетта хочет задержать вас у варваров под любым предлогом. Он оттер всех, кто начинал с ним восстание, и окружил себя бывшими чиновниками. Не имея убеждений и заслуг перед народом, они зависят лишь от милости Рехетты. Принялись за прежнее: понуждают крестьян сеять рис и платить налоги, а не сражаться за свободу. Возвращайтесь немедленно – нам нужны вы, оружие и кони».
Письма были запечатаны, однако монах спросил, когда Даттам их дочитал:
– Что вы собираетесь везти: оружие или зерно?
Даттам помолчал и ответил:
– Вернусь, как закуплю зерно. Но, увы, это очень трудно.
– Сколько вам нужно?
– Десять тысяч иршахчановых горстей.
– Если вы согласны заплатить десять ишевиков за горcть, можете возвращаться завтра. Храм привезет рис прямо в Анхель.
– Храмовые земли, – возразил Даттам, – совсем рядом с освобожденными районами. Стоит нам пойти на юг – и зерно достанется нам даром. Четыре ишевика.
– А что скажут в столице, если узнают, что храм продает зерно бунтовщикам? Большой риск – большая цена.
Сошлись, однако, на восьми ишевиках.