– Мне Арфарра рассказывал про истинное познание : исчезают слои и пелены, пропадают опоры и матицы, остаешься ты один на один с Великим Светом… Вот я, кажется, понял, что значит, без опоры, без матицы, один на один с Великим Светом.
Свесил голову и добавил:
– И умирать не хочется, и жить тошно…
– Да за что ж ты ему так опасен? – полюбопытствовала девица.
Даттам промолчал, а сам вспомнил документы, которые подделывал по просьбе Харсомы. Да еще Даттам мог показать, что это Харсома свел его с богачом Арраветом…
Утром Даттам встал: девица укладывает узлы, на столе – палочки для гадания, рядом в черненой плошке – бульон с желтыми глазками.
– Поешь на дорожку, – говорит девица.
– Это из чего сварено? – говорит Даттам.
– Это, – говорит девица, – меня мать учила, как человека хитрым сделать.
Даттам пригляделся: а в одном из глазков свернулся каштановый волосок, совсем как у Харсомы.
А девица продолжала:
– Мне сегодня ночью Золотой Государь приснился. Говорит: брось все и иди с Даттамом в Иниссу, в деревню к бабке. Суп – супом, а без подорожной и один ты у третьей заставы сгинешь.
Даттам доел суп, посмотрел на нее и подумал:
«Верно, Харсома – большое дерево, что ты не хочешь стоять под ним во время грозы.»
До Иниссы дошли через месяц. Была весна: ночи усыпаны звездами, земля – цветами. Ручьи шелестят, деревья в зеленом пуху, плещутся в небе реки. Крестьяне пляшут у костров, ставят алтари государю и селу, и восходит колос, как храм, отстроенный с каждой весной.
У Даттама сердце обросло кожурой, он научился обманывать людей – особенно крестьян. Про крестьян он думал так: царство мертвых, еда для чиновников. За сколько времени постигнешь книгу – это зависит от тебя, а за сколько дней созреет зерно – от тебя не зависит. Механизм можно улучшить, а строение зерна неизменно, как планировка управ. Вот крестьянин и привыкает быть как зерно, разве что портится от голода и порой пишет доносы небесным чиновникам, именуя их молитвами.
Даттам пожил в Иниссе неделю, семья девицы к нему пригляделась:
– Ну что ж, работящий, дюжий. Кто возьмет в жены «сорванную веточку», как не тот, у кого и пест сломался, и ступка исчезла…
На восьмой день девица с Даттамом работали в саду, обирали с персика лишние цветки, чтоб плоды были крупнее: он на земле, а она – на дереве. Девица говорит:
– В третьем правом доме сын умер, – если хочешь, они тебя сыном запишут.
Даттам усмехнулся и сказал:
– Чиновником я быть не могу , а крестьянином – не хочу.
– Если это из‑за меня, – говорит девица, – так у меня сестренка есть, непорченная.
– Нет, – говорит Даттам, – это из‑за меня.
– Ну что ж, – говорит девица, а сама плачет, – отшельники тоже мудрые люди.
– В отшельники, – говорит Даттам, – уходят те, кто танцевать не умеет, а говорит – пол кривой.
Тут девушка рассердилась.
– Ах ты, умник! Я вот стою на дереве, хоть и на нижней ветке, а ты у корней. Если ты такой умник, смани меня вниз.
Даттам сел на землю и говорит:
– Вниз я тебя заманить не могу, а вверх – пожалуй, попробую.
Девушка слезла, подбоченилась и говорит:
– Ну, попробуй!
А Даттам смеется:
– Вот я тебя вниз и заманил, чего тебе еще надо.
– Да, – вздохнула девушка, – накормила я тебя на свою беду, стал ты как Харсома… И куда ж ты пойдешь?
– В Варнарайн, – говорит Даттам, – в родной цех.
А там – посмотрим.
Увы! Плохо, когда государство не может найти людям талантливым подобающего применения!
Узнав об аресте Рехетты, Бажар и послал наместнику записку: не выпустишь праведника – изловлю тебя и вырежу твое сердце.