Публику эту отец Филипп не боялся. Привык давно. Он отошел от дверного проема, приглашая двоих гостей войти. Первый кивнул и, пригнувшись, решительно перешагнул порог. Второй заметно нервничал, постоянно вертел головой, словно стоял на шухере.
– Проходите в храм, не бойтесь. Рассказывайте, с чем пришли. Может, помощь какая нужна? – просто и искренне обратился к пришедшим священник.
– Слышь, попик. А кто тебя боится-то? – второй, тот который нервный, наконец вошел внутрь и задвинул засов, первый с нахальной издевкой смотрел на александровского батюшку. Отец Филипп улыбнулся:
– Не надо так разговаривать. Здесь Божий храм, я в нем настоятель, вы ко мне пришли за помощью, так просите. Чем смогу, тем помогу.
– Ты меня, мышь церковная, будешь учить, как с тобой бакланить? А, сука? Ты, видать, попутал, падло. Кыча, – первый обратился ко второму, – вправь ему гланды.
Отец Филипп получил ослепляющий удар кулаком в лицо, после которого он не смог удержаться на ногах и при падении ударился головой о свечной поставец. Потерял сознание.
– Марюта, чего с ним, а? Он чего, сука, в натуре отъехал?
– Щас, – первый, которого звали Марютой, наклонился над распростертым священником. – Да нет вроде. Жива тля божья, просто припаял ты ему, Кыча, по двойной норме. Ничего, очухается. Давай-ка лучше искать эту… Как там фраерок говорил?
– Тетрадку вроде.
– Ага. Тетрадку. Куда он ее зашхерил? Тут ее, – Марюта обвел глазами небольшое помещение церквушки, – вроде и спрятать негде. Дай курить.
– На, – Кыча достал из кармана пачку «Явы». Марюта вытащил сигарету, чиркнул спичкой, прикурил и бросил спичку на пол. – Где ж она может быть-то, мля? В алтаре надо жалом поводить. Этот, – он кивнул в сторону лежащего без движения священника, – небось там свои ништяки хранит. Кадилы там всякие, книжки поповские с рясой. Ты постой пока с ним, вертухнись, а я полукаю.
С этими словами уголовник Марюта проследовал в алтарь, распахнув его резные дверцы ударом ноги.
Кыча подошел поближе к отцу Филиппу, тот по-прежнему не подавал признаков жизни. Похоже, что это обстоятельство Кычу не обрадовало, и он с озабоченным видом почесал в затылке. Потом принялся смотреть по сторонам, подошел к иконе Николая Чудотворца, воровато поглядел на алтарь, в котором, судя по раздающимся оттуда звукам, орудовал его подельник, и, убедившись, что его никто не видит, быстрым движением перекрестился.
Тем временем Марюта, отвратительно сквернословя и отплевываясь, выбрался из алтаря, держа в руках несколько старинных переплетенных в кожу толстых книг:
– Ни хера тут нету. Только вот, – он поднял над головой свою находку, – книжки какие-то, в которых лично я ничо не догоняю.
– Дай поглядеть, – Кыча взял один из фолиантов, открыл наугад. – Это церковная. Тут молитвы написаны, у моей бабки такая была. На тетрадку не больно похоже вроде, – неуверенно закончил он.
– Во! – Марюта увидел, что священник понемногу приходит в себя: веки отца Филиппа задрожали, потом он открыл глаза и тихо застонал. – Очухалось, божье вымя. Вот мы у тебя сейчас и спросим. Ну-ка, Кыча, давай дернем его.
Двое негодяев под локти подняли отца Филиппа и поволокли его к выходу. Быстро пересекли двор и подтащили священника к дверям его дома, стоящего напротив. Кыча пошарил по карманам в поисках ключа, но не нашел. Впрочем, ключ не понадобился – дверь отец Филипп никогда не запирал. В Александровском, несмотря на «спецконтингент», к числу которого принадлежало большинство жителей, воровство отсутствовало вообще. «Крысу» ждал скорый и страшный самосуд – это было «по понятиям», которые более почитались местными жителями, чем Уголовный кодекс.
Дальнейшая пытка священника продолжилась уже у него дома.
Двое озверевших уголовников перевернули все вверх дном, но тщетно. Отец Филипп, обливаясь кровью, давясь слезами, лишь просил Господа Бога простить этих двух заблудших и молился о спасении их души. Вдруг Марюта, до этого с помощью большого, найденного в сенях гвоздодера методично вскрывавший половые доски, удовлетворенно хмыкнул:
– Попик, так ты чего нам беса гнал, а? Вот же она, тетрадочка-то. – Он показал подельнику свою находку: тонкую, переплетенную в черный коленкор тетрадь без надписей на обложке. – Видал, кореш? Все как тот хмырь лощеный описал. Черная тетрадка. Рвем отсюда.
– А с этим-то что делать?
– С этим-то? – Марюта отвратительно осклабился. – С этого спросить, как с гада, мля. Там внизу канистра стоит. Я приметил, как входили. Ты спички не посеял?
Кыча судорожно кивнул, видимо, хотел что-то сказать, но не решился, и кинулся вниз искать канистру. Марюта наклонился, достал из-за голенища сапога заточку, сделанную из трехгранного напильника, и шагнул к священнику…
…В пяти километрах от Александровского, в стороне от пустынного шоссе, так, чтобы никто не заметил, стояли два черных брутально-квадратных внедорожника. Двигатели машин работали, рядом никого видно не было. Но вот из чащи вышли двое и сразу направились в сторону автомобилей. Дверца одного из них открылась, и навстречу вышедшим из леса людям двинулся человек в черном кожаном плаще. Плащ был длинным, ниже колен, на голове человека была надета кепка, смахивающая на бейсбольную: с длинным гнутым козырьком. Они встретились, когда до первой машины оставалось не больше пяти метров:
– Принесли?
– Обижаешь, командир. На, держи свою бациллу. – Марюта протянул человеку в плаще черную тетрадку. – А ты как там насчет второй половины?
Вместо ответа человек посмотрел поверх деревьев за спиной Марюты и спросил:
– А что там за шум и зарево?
– Да хрен его знает, что там за шум и зарево, – со злой издевкой ответил Марюта, – хорош хлебалом щелкать, давай сперва с тобой про наши башли конкретно перетрем, а уж потом…
– Да не вопрос, мужики, – «плащ» улыбнулся. – Сейчас все получите. Вот я только старшему своему покажу то, что вы принесли. Идет?
– А не соскочишь? – неожиданно подал голос Кыча. – А то вдруг надумаешь на машинах-то р-раз – и голяк. Ты учти, у нас тут места гиблые. На машине можно и не доехать, куда собирался.
– Да вы чего, мужики? Нам же надо убедиться, что вы принесли то, что нужно было. Я сейчас, только до машины дойду, покажу, и если все нормально, то…
– Не, фраерок. Мы давай-ка с тобой подойдем. Чтобы ты в случае чего не дернулся на взрыв. – Марюта вплотную подошел к «плащу», а Кыча зашел со спины.
Стекло задней правой двери второй машины опустилось. Лица говорившего видно не было, лишь прозвучал его очень низкий, грубый и властный голос:
– Пусть подойдут.
«Плащ» обернулся на голос, закивал и сделал знак уголовникам следовать за ним. Все трое подошли к машине. Человек в кожаном плаще передал обладателю властного голоса ту самую тетрадку, что принесли Марюта и Кыча. Стекло бесшумно поднялось.
Прошло около пяти минут. Кыча нервно крутил головой, Марюта нащупывал в кармане дождевика, надетого поверх ватника, свою заточку, мысленно подготавливаясь к захвату «плаща» в качестве заложника, если, не ровен час, эти «упакованные», с нездешним «акающим» московским говором люди решат сыграть не по правилам.
Наконец повторилось то же, что и несколько минут назад: тонированное стекло опустилось, и тяжелый голос без интонаций сказал:
– Это фуфло.