Муш, плача, говорила: «Хочешь, я уйду от него?» Ей казалось счастьем перебраться в грязный номер, где жил Люсьен после ссоры с отцом, голодать, штопать носки любовника, носить в редакцию его статьи. Но он, поиграв в ревность, говорил: «Нет. Мне ты не нужна, а он тебя любит». Муш плакала еще сильнее. Он нетерпеливо морщился, и, пересилив себя, Муш шутила, пела гавайские песни…
С Гранделем она познакомилась три года тому назад на маленьком пляже в Бретани. Она сразу ему приглянулась. Он бродил с ней по скалам и говорил о «космических бурях»: он тогда был начинающим автором. Зимой они поженились. Оба были молоды, красивы, остроумны. Гранделю к тому же везло: он стал депутатом, завелись деньги. Они сняли хорошую квартиру в Отейле, много принимали, Муш одевалась у лучших портных, выезжала в кадильяке, и шофер никогда не забывал украсить машину ее любимыми цветами – пармскими фиалками.
Казалось, все должно было способствовать семейному счастью. Но вот на четвертый год замужества, встретив Люсьена, Муш потеряла голову. Прежде всего ее поразила внешность Люсьена. Грандель был красив холодной, бесчувственной красотой; походил на гравюру. А в Люсьене все было порывистым: жесткие огненные волосы, яркие глаза, неясная, едва намеченная улыбка, длинные тонкие руки. Узнав его ближе, Муш поняла, что никогда прежде не встречала таких людей. Он весь загорался от одного слова, а потом погружался в беспричинную молчаливую печаль. Он часто играл, она это замечала, но и в игре он оставался самим собой, грубил, оскорблял себя, готов был на благородство и на подлость. Его завтрашний день представлялся загадкой для других, да и для него. Муш вдохновляла его биография, смены страстей, измены, глубокая нечестивость. Она выросла в благонравной, аккуратной семье мелкого колониального чиновника, где все было вымерено – и любовные шалости отца, и молитвы матери, и взятки, и гроши, выдаваемые старой служанке. Муш отдалась Гранделю потому, что он показался ей героем романа; но, прожив с ним три года, она знала, что он – черствый карьерист. Он сам как-то признался, что изменил ей с одной актрисой только для того, чтобы проникнуть в салон влиятельного депутата. Единственной страстью Гранделя была игра. Прежде он частенько бывал в казино Монте-Карло и Биарица. Сделавшись депутатом, он остепенился: говорил Муш, что политика для него – та же рулетка. Она ему не верила, презирала его; признавалась Люсьену: «У меня такое чувство, как будто он меня покупает…» Люсьен иногда в ответ ругался, раз даже ударил ее, но чаще посмеивался: «Я люблю проституток, это порядочные женщины».
Разрыв Люсьена с отцом, то, что он пошел на полуголодную жизнь, еще сильнее привязало к нему Муш. Но она не понимала, почему ему вздумалось спасать репутацию Гранделя. Делами мужа она не интересовалась; никогда его ни о чем не спрашивала. Как-то ей почудилось, что муж подозревает о ее связи; она испугалась за Люсьена, убежденная, что Грандель способен на любую низость. Но Грандель, встречая Люсьена у Монтиньи, был с ним, как прежде, приветлив.
Люсьен никому не рассказывал о своих семейных неприятностях, опасаясь, как бы дело не дошло до Жолио: тогда он лишится доходов. Тесса тоже предпочитал не говорить о своей ссоре с сыном. Только Муш знала все. Грандель теперь чуть ли не каждый день заговаривал с ней о Люсьене. Она молчала. Наконец он сказал: «Я знаю, что ты с ним дружна. Пожалуйста, не отпирайся. Я не ревную… Я только хочу, чтобы ты его позвала. Нам нужно поговорить с глазу на глаз».
Взволнованная, она пришла на свидание. Она не знала, как передать Люсьену предложение Гранделя. Сердцем она чувствовала опасность. А Люсьен, как назло, был весел, потешался над ней. И впервые, когда он ее обнял, она ничего не почувствовала, кроме страха: как будто ее знобило.
Потом она высвободилась и сказала:
– Он тебя хочет видеть. Люсьен, я боюсь за тебя.
– Чепуха! Грандель не Отелло.
– Ты не понимаешь… Дело не в ревности. Это страшный человек. Он тебя запутает. Я знаю эту его улыбочку… Зачем только ты ему понадобился?
– Наверно, не знает, что я поссорился с отцом. Хочет войти в доверие. Карьерист. Но довольно об этом…
Он поцеловал Муш. Она отодвинулась и вдруг спросила:
– От кого было то письмо?
Он пожал плечами:
– Глупая фальшивка. Обычная история с деньгами. А подписано – Кильман.
Муш зарылась головой в подушку. Люсьен ее тряс за плечо:
– Ты что-то знаешь? Говори!
– Он тебя убьет…
– Говори! Ты знаешь о письме?
– Нет. О письме ничего… Но я знаю Кильмана. Только, ради бога, не говори!.. Он тебя убьет… В Люцерне… Он меня с ним оставил на несколько минут… У нас был двойной номер… Противный человек, затянут, как в корсете, а затылок выбрит наголо… Он смешно говорил по-французски, вместо «д» – «т»… Настоящий бош. Но ты никому не говори!.. Он мне тогда сказал, чтобы я не говорила… Он очень волновался… А ты знаешь, какой он спокойный… Ты не должен с ним связываться…
Люсьен ее больше не слушал. Он поспешно одевался. Потом крикнул:
– Одевайся!
Она ничего не понимала; искала губами его руки:
– Люсьен, не сердись!.. Я не виновата…
Она плакала. Желая ему угодить, взяла пудреницу, чтобы привести себя в порядок. Он вырвал из ее руки пуховку:
– Живее!
Они вышли вместе. Она шептала:
– Люсьен… Люблю… Мне так страшно!..
Она заметила, что у нее не застегнута блузка; кинулась в первую подворотню. Когда она вышла, Люсьена не было. Она села на скамейку. Кругом толпились люди; это была остановка автобуса. Но она никого не замечала. Напугал ее газетчик; над самым ухом он крикнул: «Угроза не миновала!..» Тогда Муш истерически вскрикнула, а из глаз побежали слезы. К ней подошла какая-то женщина и ласково сказала:
– Успокойтесь! Муж мне говорил, что войны не будет.
7
Было восемь часов вечера, когда Люсьен пришел к Бретейлю. Служанка провела его в гостиную, попросила обождать: Бретейль обедал.
Жил предводитель «верных», как буржуа средней руки. В гостиной стояло пианино, на котором никто не играл; мебель была в чехлах, чтобы не выгорел красный атлас. На круглом столе лежали альбомы с семейными фотографиями и огромная книга «Замки Луары». На стенах висели пейзажи: закат над морем и плодовый сад в цвету.
Дверь была полуоткрыта в столовую с горкой, где красовался старинный хрусталь. Бретейль сидел напротив жены и молча ел компот из чернослива. В углу стоял детский стульчик: жена не захотела, чтобы его вынесли. Аккуратно свернув салфетку, Бретейль вышел к посетителю.
Он поморщился, увидав возбужденное лицо Люсьена: не любил, когда к нему приходили без приглашения.
А Люсьен даже не стал извиняться; он был слишком взволнован: не прошло и часа, как он расстался с Муш. Он сразу сказал:
– Письмо не фальшивка.
Бретейль улыбнулся:
– Это вам сказал ваш достоуважаемый родитель?
– Нет, ему я не поверил бы. Но теперь я знаю, что Кильман существует и Грандель с ним встречался.
Бретейль шагал по длинной полутемной гостиной. Люсьен искоса следил за ним: хотел прочесть гнев, изумление, горечь. Но костистое сухое лицо Бретейля оставалось спокойным.
– Кто вам это рассказал?
– Не все ли равно… Я не могу назвать лица, но я ручаюсь…
Бретейль повернул выключатель. От резкого света люстры Люсьен зажмурился. Бретейль стоял над ним, облокотившись рукой о высокую спинку стула.
– Я вам советую забыть ваши слова. Вы стали игрушкой в чужих руках… Вы мне ручаетесь за человека, которого вы даже не хотите назвать. А я вам ручаюсь за Гранделя.
Люсьен встал и, не прощаясь, вышел в переднюю. Он долго искал в темноте свою шляпу. Потом вдруг вернулся в гостиную.