Насколько мне известно, на борту корабля находится опасный преступник, который украл у меня предмет, обладающий огромной ценностью…
— Кофорил я тепе, Старый Морш, — вмешался Валвик, мрачно качая головой, — кофорил я тепе: пофесь опъяфление и претупрети всех пассаширов. Витишь, как оно вышло.
— Мне наплевать на то, что вы мне говорили, сэр! Не вмешивайся, Акулье Мясо! Хватит нести чушь и не смей задирать нос, когда говоришь со мной, Акулье Мясо! В старое время я бы тебя… — Уистлер вовремя спохватился. — Кхм!… Не важно. Итак, мистер Уоррен, я продолжаю. Вы — племянник одного выдающегося джентльмена и были особо препоручены моим заботам. Книги мистера Моргана я читал; он уже плавал со мной прежде, и его я знаю. С капитаном Валвиком мы знакомы бог знает сколько лет. Я не пьян и не выжил из ума, сэр. Я не верю, что тот преступник кто-либо из вас. Будьте Добры, зарубите себе это на носу. Однако вот что меня заботит, мистер Уоррен: судя по тому, что мисс Гленн за обедом рассказала мне о вас, вы ведете себя весьма и весьма странно. Да еще вдобавок рассказываете о какой-то молодой особе, которую ударили по затылку! Я требую, чтобы вы рассказали мне все как есть.
— Хорошо! — смиренно согласился Уоррен. — Да, капитан, так будет справедливо; что ж, слушайте. Мы ничего не знаем о том, кто на вас напал. Вот как все произошло. Видите ли, мы были все вместе, когда к нам в каюту неожиданно ввалилась эта незнакомая девушка; она тяжело ранена. Мы поняли, что ее кто-то ударил, поэтому выбежали посмотреть, не удастся ли поймать напавшего на нее. Выйдя на палубу, услышали ваш крик…
Морган поежился. Неплохо для начала! Теперь осторожнее!
— Понятно, — отозвался капитан. — А где вы были тогда?
— А?
— Я спрашиваю, — Уистлер внезапно сделался так похож на старого школьного учителя, что Морган даже вздрогнул, — где вы находились, когда объявилась эта якобы неизвестная женщина? В своей каюте вас не было. Я заглядывал туда, и я знаю.
— Ах да! Понимаю! Да, разумеется, там меня не было, — с некоторой горячностью ответил Уоррен. — Естественно, мы были не там. Мы были в пустой соседней каюте.
— Почему?
— Почему? Ну… словом… понимаете, мы кое-что придумали. Точнее, я, — промямлил Уоррен, тщетно пытаясь найти нужные слова. — То есть я решил, что будет весело. В общем, мы там сидели, черт побери! Можете спросить кого угодно из них. Они вроде как приглядывали за мной, заботились обо мне…
— Приглядывали за вами, так-так, — мрачно повторил капитан Уистлер. — Чем же вы там занимались?
— В основном сидели на полу и играли в города. А потом услышали, как отворилась дверь, ведущая на палубу, и эта девушка, на которую напали, начала звать меня по фамилии. Я не знаю, кто она такая; прежде я видел ее только один раз. — К Уоррену вернулась былая уверенность, и он зачастил: — Единственный раз я видел ее в радиорубке, когда получил радиограмму насчет… хм!… Словом, когда я получил радиограмму… ну, о медведях.
— Каких медведях?
Уоррен задвигал челюстями и бросил отчаянный взгляд на Моргана, взывая о помощи.
— Капитан, ничего странного тут нет, — объяснил последний, стараясь говорить как можно более непринужденно и гладко, хотя к горлу у него подступал комок и возникло чувство, что если Уоррен продолжит свои объяснения, то скоро он сам сойдет с ума. — Естественно, Керт немного расстроен; именно поэтому так невнятно и выражается. Однако все очень просто. Дело, понимаете ли, касается акций. Медведи — это биржевые брокеры, которые играют на понижение; они… мм… наводнили рынок, и его акции упали в цене.
— А, понимаю! Его, значит, волнуют финансовые дела. Да, да, — угрюмо проворчал капитан. — Давайте-ка для начала выясним вот что, мистер Морган. Вы сами-то верите в то, что его безумная история правдива?
— Пойдите и убедитесь сами! — запальчиво вскричал Уоррен. — Именно об этом я и прошу вас с самого начала, если вы дадите себе труд припомнить.
Видите, мисс Гленн стоит в моем плаще — она совсем продрогла, и все мы торчим здесь без толку, а бедная девушка там, возможно, умирает. Доктор, вы идете?
— Мы все идем, — решительно заявил капитан. Он поманил рукой обоих подчиненных, и маленькая процессия двинулась к двери. Уоррен держал ее, пока все проходили в коридор. Бледная Пегги, попав в тепло, задрожала и начала тяжело дышать. На мгновение все ослепли от яркого света.
— Все в порядке, пришли, — констатировал Уоррен, прислоняясь к белой стене. Его била крупная дрожь. — Вот здесь ее прихлопнули дверью. Видите, на резиновом покрытии кровь…
Капитан внимательно посмотрел на него:
— Кровь? Какая кровь? Я не вижу никакой крови.
Крови не было, хотя Морган твердо помнил, что она была. Он снял очки, протер их и снова посмотрел на пол — ничего. И вновь у него неприятно заныло под ложечкой. За их дурачеством крылось нечто чудовищное, несущее смерть.
— Но… — В отчаянии Уоррен взмахнул рукой. С мольбой посмотрев на капитана, он распахнул дверь каюты, которая находилась рядом с его собственной.
На потолке горела люстра. Койка, на которой они оставили раненую девушку, была пуста; подушка не смята, постель аккуратно застелена — на простынях ни морщинки, ни складочки. Не было даже испачканного полотенца, которым Пегги вытирала кровь с лица девушки. С вешалки над умывальником свисало чистое белоснежное полотенце.
— Ну? — протянул капитан Уистлер тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Я жду.
Глава 7
В чью каюту?
Это было только начало. От одного вида пустой койки и чистого полотенца — вещей, которые сами по себе вроде бы не особенно должны внушать тревогу, — Морган испытал приступ такого дикого страха, который был ему неведом даже в прошлом, во время расследования дела с восьмеркой мечей и в ходе дела о двух виселицах. Он даже попытался уверить себя в том, что все происходящее — какой-то нелепый розыгрыш.
Но происходящее не было розыгрышем. Впоследствии писатель признавался, что больше всего его тогда потрясли именно белоснежные простыни…
В течение короткого времени, пока все заглядывали в белую каюту, он успел передумать о многом. Та девушка… Морган снова увидел перед собой ее лицо на белой подушке — густые брови, прямые, тяжелые классические черты, искаженные, залитые кровью. Ведь не пригрезилась же она им! В этом не может быть никаких сомнений. Куда же в таком случае подевалась? Возможны три объяснения.
Первое: она пришла в себя, обнаружила, что находится одна в чужой каюте, и перешла к себе. Звучит неубедительно, особенно потому, что ее ранение было тяжелым, а также потому, что всякий нормальный человек на ее месте, очнувшись, позвал бы на помощь, поднял бы шум, на худой конец позвонил бы стюарду — словом, выказал знаки слабости или любопытства. Но самое главное не это. Прежде чем выйти из каюты, она не могла бы застелить постель и переменить белье. Она не застелила бы постель свежими простынями и не надела бы чистую наволочку, уж не говоря о том, что куда-то делось грязное полотенце и точнехонько на его месте появилось новое, чистое. И все же кто-то навел в каюте порядок. Морган вспомнил: когда они укладывали девушку, простыня испачкалась кровью. Еще он помнил, что из-за качки немного виски пролилось на подушку и пододеяльник. Итак, постель перестелили! Но зачем? И кто это сделал?
Второе объяснение выглядело настолько неправдоподобным, что даже Морган засомневался. Что, если девушка притворялась? Предположим, она состоит в сговоре со своим дружком-жуликом. И вот притворилась, будто ее ударили, дабы отвлечь их внимание, а тем временем жулик преспокойно обшаривал каюту Уоррена.