На миг Анхелю привиделось, что этот старик — архангел в дверях того мира. «Архангел» повернулся к посетителям и замер. Теперь его лица не было видно. На фоне льющегося в полумрак мертвого, белого света рисовался лишь его сгорбленный силуэт.
— Говорите, чего надо?! — грубым, гортанным голосом прохрипел старик.
— Там девушка должна быть, — окрикнул его Данила. — Катя…
— Нету тут никаких девушек, все мужики какие-то в пиджаках. Как на параде. Катя, не Катя, не знаю. Ушла девушка ваша. Сама не своя — словно помирать собралась.
— Куда?! Куда она пошла?! — взволнованным голосом пробормотал Анхель.
А мне-то откуда знать? Не мое это дело. Куда мои «друзья» отправляются — это я знаю, а с живыми — сами разбирайтесь. И не стойте здесь, нельзя вам! — сказав это, старик закрыл дверь, и покойницкая снова погрузилась во мрак.
— Побежали! — скомандовал Данила, и они вдвоем кинулись к выходу.
*******
Найти Катю не удалось. Промозглый ветер гнал людей по холодным московским улицам, расцвеченным огнями реклам и витрин. Машины еле двигались в длинных «пробках». Город жил, не понимая, что жизнь — это не просто жизнь. Жизнь — это много больше, чем просто жизнь.
Оглядевшись, Данила принял решение:
— Берем машину, едем к Илье.
— К Илье? — удивился Анхель.
— А что, есть другие предложения?
— Нет.
— Тогда не обсуждается, — отрубил Данила.
Частник с крупными чертами лица и сильным среднеазиатским акцентом согласился доставить пассажиров на Рублевку:
— Семьсот дашь? — спросил он.
— За час довезешь — тысячу получишь! — пообещал Данила.
— Вах! Хорошо живем! — обрадовался водитель.
Анхель и Данила залезли на заднее сидение разбитой пятерки.
— Странно, как это можно чувствовать — бег на одной ноге? — спросил Данила у Анхеля, когда машина уже выскочила на Рублевку. — Знаешь, это очень напоминает одну неразрешимую буддийскую загадку про хлопок одной ладонью.
— Да, я тоже об этом подумал, — ответил Анхель. — Но что сказать — не знаю. Однажды мой дед показал мне одного странного человека и словно случайно обмолвился: «Душе не всегда хватает одного тела, иногда она использует одновременно два».
Я стал расспрашивать деда, но он так ничего толком и не объяснил мне. Как такое может быть? Но что если душа Ильи, действительно, не ушла в тот мир. Что если есть и другое тело, в котором она пока продолжает жить?
— Странно, — протянул Данила, которому, несмотря на весь его личный опыт, любое мистическое понимание жизни по-прежнему казалось какой-то загадкой, и скорее сказкой, чем правдой.
— Да, странно. Но если бывают близнецы, то есть люди биологически абсолютно друг другу идентичные, с одним генотипом, то почему бы не быть таким близнецам, но духовным, у которых одна душа?
— Знаешь, Анхель, я в это и не очень-то верю. Но дай бог, чтобы это было так… — в голосе Данилы мелькнула искра надежды.
С другой стороны, если Скрижаль была спрятана не в душе, а в теле, то это ничего не меняет, — чувство тревоги не покидало Анхеля. — Да и где его, этого «близнеца», искать?
Водитель заработал свою тысячу — они были на месте даже меньше, чем через час. Отпустив машину, Анхель и Данила решали, как им пробраться за забор, окружавший загородный дом Ильи.
— Ты уверен, что мы все правильно делаем? — спросил Анхель у Данилы.
— Анхель, предложения? — ответил тот вопросом на вопрос, что означало буквально следующее — делаем первое, что приходит в голову, поскольку ничего другого в нее не приходит.
Проявляя чудеса эквилибристики, Данила залез на дерево, растущее прямо возле забора. Потом он помог вскарабкаться на него Анхелю. Дальше нужно было проползти по ветке — этому естественному мостику, что вел на огороженную территорию парка.
Желая остаться незамеченными, Анхель и Данила короткими перебежками миновали охранников и добрались до дома. Двери оказались открытыми. Внутри было темно и пусто. Анхель и Данила остановились и прислушались. Никого.
Вдруг на крыльце началось какое-то движение. Анхель и Данила проскользнули в гостиную и спрятались за портьерами.
В прихожей включился свет и раздался растерянный голос Севы:
— Я не знаю… Но если Илья Ильич сказал…
— Да, сказал! Он мне сказал, что я должна сюда прийти!
«Катя!» — от возбуждения глаза Данилы блеснули в темноте.
— Пожалуйста, дайте мне побыть здесь одной. Всего пять минут. Илья просил меня, — Катя не уговаривала Севу, она буквально требовала этого от него.
— Ну хорошо, — Сева хотел бы ей возразить, но аргументов у него не было.
Никто из тех, кто знал Илью, не мог поверить в случившееся. Сева, как, впрочем, и остальные, пребывал в полной прострации. Он вел себя так, словно бы Илья Ильич куда-то уехал и оставил ряд распоряжений, которые теперь необходимо выполнить.
Сева включил торшеры в гостиной и проследил за тем, как Катя села в кресло перед камином. Потом постоял еще немного в дверях и, наконец, недоуменно пожав плечами, удалился.
*******
Катя тихо плакала в установившейся тишине огромного пустого дома. Она сама не знала, что и зачем делает. Словно бы магнитом, какой-то неведомой силой ее тянуло сюда, в этот дом. Она была здесь лишь однажды, сразу после новоселья. Сидела с Ильей в этих креслах перед камином.
Он рассказывал ей об одном своем странном чувстве:
— Я живу неправильно, я знаю это. Можешь мне не рассказывать. Если бы я жил правильно, я бы чувствовал себя счастливым. Но я не чувствую… Странно, зачем человеку дана жизнь? Чтобы он страдал? Мучился? Зачем он живет? Сколько не ищи, на эти вопросы нет ответа. Тьма не отвечает, а спрашивать остается только у тьмы. Одиночество — это, не просто когда ты один. Одиночество — это, когда ты один и чувствуешь себя в окружении тьмы. Пустота.
Тогда Илья выглядел уставшим и подавленным. Катя пыталась его утешить, но понимала, что на самом деле он нуждается не в утешении, а в ответе на свой вопрос. Но что она — девчушка, студентка юрфака — могла ему ответить, человеку, который добился в этой жизни всего, о чем только может мечтать смертный. Добился, но так ничего и не получил.
Ей хотелось сказать ему: «Илюшенька, милый мой, прислушайся к моему сердца… Оно бьется ради тебя. Каждый день, каждую минуту, оно трудолюбиво стучит, чтобы ты мог жить. У нас с тобой одна душа на двоих. Я знаю это. Почему ты не слышишь его? Это же так просто — только прислушайся к моему сердцу, как я прислушиваюсь к твоему дыханию. Ведь ты дышишь, чтобы я могла жить. Я знаю это. Моя любовь сделает тебя счастливым. Она сделает тебя таким… Только прислушайся…»
Но Илья не слышал и не прислушивался. Он был окружен своей тьмой, своим одиночеством:
— Мне кажется, что я послан сюда, в этот мир, чтобы выполнить какую-то миссию. Что бы я ни делал, о чем бы ни думал, все это я делаю для чего-то, ради какой-то цели. Чувствую, что должен, но цели этой не понимаю. Пытаюсь достучаться до людей. Хочу, чтобы они почувствовали свою силу. Отдаю им свою. Они берут и берут, берут и берут. Но ничего взамен! Пустота. Не жизнь, а исправительная колония. Словно бы воз тяну. Как бурлак, тащу эту баржу против течения. Сколько можно это выносить?
И тогда ей хотелось сказать ему: «Илюшенька, что ж ты не видишь одной-единственной малости. Вот бурлак идет по берегу и тянет баржу. И кажется ему, что в этом его усилии центр мира и страдание всего мира.