– Опять я чего не так сказал? – спросил Заикин.
* * *
Вечером в цирке Заикин гнул на шее рельсы, разгибал подковы, завязывал узлом толстенные железные прутья, а двадцать человек из зрителей старались разорвать его сцепленные руки. Потом Заикин боролся.
В ложе сидели трое: молодая красивая француженка-летчица баронесса де ля Рош, ее антрепренер мсье Леже и журналист Петр Пильский.
У Пильского была ироничная лисья мордочка с умными недобрыми глазами. Разговор шел по французски.
– Бог мой! – сказала де ля Рош, глядя на Заикина. – Какой великолепный экземпляр!
Леже тревожно посмотрел на де ля Рош и сказал Пильскому:
– Я видел мсье Заикина в прошлом году в Париже, когда он стал чемпионом мира.
– Какой экземпляр! – пробормотала де ля Рош.
Леже наклонился к ней и так, чтобы не слышал Пильский, тихо сказал:
– Прости меня, девочка, но несколько лет тому назад, когда ты еще не была баронессой де ля Рош, а в весьма раздетом виде пела и танцевала на сцене «Фоли Бержер», я посмотрел на тебя впервые и тоже подумал: «Какой превосходный экземпляр!» Правда, потом я нашел в себе силы полюбить тебя искренно и нежно.
– Ты предлагаешь мне сделать то же самое? – насмешливо спросила де ля Рош и показала на Заикина.
– В отличие от меня ты вправе делать все, что угодно.
– Спасибо. – Де ля Рош нежно посмотрела на Леже. – Я постараюсь пользоваться этим правом только в исключительных случаях.
– Я вижу, что вы очень заинтересовались мсье Заикиным, – сказал Пильский. – Я могу представить его вам.
– Прекрасно! – рассмеялась де ля Рош. – Вы не боитесь, Леже?
– Нет, мадам. Сотрудничество с вами закалило меня и приучило к любым неожиданностям.
– Мсье Заикин не только прекрасный спортсмен, но еще и блистательный организатор, – заметил Пильский. – Он организатор и хозяин этого борцовского чемпионата.
– Сколько человек находятся под руководством мсье Заикина? – деловито осведомился Леже.
– Человек тридцать, – ответил Пильский.
– О!.. – презрительно махнул рукой Леже. – Мадам стоит пятидесяти.
– Леже! Леже! Вы слишком самоуверенны. Взгляните, какой это мужчина!
– Боюсь, что мсье Заикин так устает быть мужчиной на арене, что сразу же перестает им быть, когда сходит с нее.
– Тогда вам действительно нечего бояться за себя!
– Я боюсь не за себя, а за вас. Ваше спокойствие мне дороже всего.
– Мадам, рекомендую вам рискнуть, – спокойно сказал Пильский. – Насколько мне известно, мсье Заикин работает на арене не в полную силу.
– В таком случае, мсье Пильский, пригласите мсье Заикина завтра же на мои полеты, – улыбнулась де ля Рош и добавила: – Думаю, что мсье Леже это будет так же приятно, как и мне.
* * *
На следующий день в кафе ипподрома сидели Заикин, Куприн, Пильский и их приятель журналист Саша Диабели.
Уже было много выпито и много съедено. Заикин был тихо и добродушно пьян, Саша Диабели чрезвычайно весел, Пильский – озлоблен, а Куприн негромко и грустно говорил:
–...и точно так же через десять лет мы, оставшись благополучными русскими либералами, будем вздыхать о свободе личности и кланяться в пояс мерзавцам, которых презираем, и околачиваться у них в передних. «Потому что, знаете ли, – скажем мы хихикая, – с волками жить, по-волчьи выть»...
– Для чего?! Для чего все это нужно? – вдруг зло прервал Куприна Пильский. – Сначала мы тупо гадим под себя, а потом сами же тыкаемся носом в собственное дерьмо, чтобы лишний раз убедиться, что мы попросту омерзительны!
Заикин ничего не понял и вопросительно посмотрел на Куприна. Саша Диабели расхохотался. Пильский готов был уже оскорбленно вскинуться, но Куприн спокойно положил свою руку на руку Пильского и сказал:
– Ничего, Петя...
Я верю, что не теперь, не скоро, лет через пятьдесят, но придет истинно русский писатель, вберет в себя все тяготы и всю мерзость этой жизни и выбросит их нам в виде простых, тонких и бессмертно-жгучих образов. И все мы скажем: «Да ведь это все мы сами видели и знали, но мы и предполагать не могли, что это так ужасно!»
– Но мы-то, мы – сегодняшние, при чем тут?! – крикнул Пильский. – Мы-то кому нужны? Кому нужны мы?
Заикин погладил Пильского по плечу и ласково сказал:
– Ну, будет тебе, Петр Осипович... Авось и мы на что-нибудь сгодимся.
Пильский зло стряхнул руку Заикина:
– Ты-то всегда, во все времена будешь нужен! Не в цирке – так в кабаке вышибалой! А мы, со своими метаниями, философийками, попытками психоанализа... Со своей отвратительной интеллигентностью, назойливым проникновением в душу ближнего... Кому все это нужно, я вас спрашиваю?! Когда любая пошлая бабенка-гастролерша чуть ли не в обморок падает от собачьего пароксизма при виде вот этих идиотских мускулов! – Пильский презрительно ткнул пальцем Заикина в грудь. – И готова предать все на свете, лишь бы...
– Ах, вот оно что! – захохотал Куприн. – Ну, слава Господи!.. А ведь я, грешным делом, подумал, что ты взволнован судьбой всей русской интеллигенции. А ты только про себя?
– Слушайте, слушайте! – закричал Саша Диабели. – Давид возжелал женщину. Женщина предпочла Давиду Голиафа. Давид решил, что своим отказом женщина оскорбила в его лице все интеллигентское племя Давидово...
– Замолчи, мерзавец! – крикнул Пильский и угрожающе встал.
– Александр Иванович... – взмолился Саша Диабели. – Объясните ему, что время дуэлей давно прошло и он может просто схлопотать по морде!
Куприн хохотал, а Заикин смотрел на Пильского жалостливо и участливо.
Из-за соседнего столика поднялся грузный высокий херсонский помещик и, пьяно покачиваясь, попытался пройти между Заикиным и соседним столиком. Верзила-помещик не смог протиснуться в узком проходе и тогда вдруг так сильно ударил Заикина тростью по спине, что трость сломалась.
– Подвинься, хам! – прохрипел помещик.
Все были ошеломлены. И только Петр Пильский, маленький, тщедушный и озлобленный, вскочил и бросился на огромного помещика. Но Заикин вовремя перехватил Пильского и негромко сказал ему:
– Ты уж на своих, интеллигентных-то, не бросался бы... – Он прикрыл собою Пильского и спокойно повернулся к помещику: – Ну, теперь-то ваша душенька довольна?
А помещик уже вовсю куражился:
– Вот возьму столик и разобью твою мужицкую голову! Сволочь серая!
Заикин вздохнул, поднял здоровенного помещика над головой и сказал:
– Милейший, вы можете разбить мне столом голову, а я могу вашей головой разбить стол. И сделаю это, если вы сейчас же не уберетесь отсюда...
– Помоги ему, Ваня, – посоветовал Куприн.
– Как скажешь, Ляксантра Иваныч... – кротко заметил Заикин и выбросил помещика через небольшие перильца, ограждавшие кафе.
* * *
... А потом пытались пробиться к аэроплану. Но он был окружен полицией.
Заняли свои места на трибуне рядом с журналистами. У каждого в руках блокнот. Кто-то уже делал заметки, поглядывая на волнующуюся публику. Откуда-то из глубины толпы раздались аплодисменты.
Рядом с трибунами стоял автомобиль. В нем сидели, кроме шофера, три толстых, похожих друг на друга человека. Это были братья Пташниковы – известные одесские миллионеры.
Когда Заикин с друзьями проходил мимо них, Пташниковы улыбнулись, поприветствовали его. Заикин любезно раскланялся.
Наконец появилась баронесса де ля Рош в костюме авиатора, и пока она шла к своему аэроплану, аплодисменты нарастали.
Леже и два механика заканчивали последние приготовления к полету. Де ля Рош коротко спросила у Леже:
– Ну как?
– Все в порядке, девочка, – нежно ответил Леже.