Врач, пока он работает, никогда не перестаетсовершенствоваться. Он просто не имеет права остановиться. Врача можно сравнить с фотоном. Его масса покоя равна нулю.
Центральная республиканская медицинская библиотека была моим родным домом. Я имел доступ к любой иностранной медицинской литературе.
Высшим форумом ортопедов всего мира являются конгрессы Международного общества хирургов ортопедов-травматологов (SIKOT), собирающиеся раз в три года. Содержание докладов на этих конгрессах, проходивших каждый раз в другой стране, без особых затруднений можно было найти в библиотеке. Но Девятый конгресс состоялся в Тель-Авиве. Поэтому материалов конгресса в Республиканской медицинской библиотеке не было. Не было их и в Москве.
Шутка ли, Тель-Авив! Существовало ли место более опасное для Советского Союза? А мне, не политическому деятелю, а всего лишь врачу, так хотелось познакомиться с содержанием докладов на Девятом конгрессе, даже если Израиль для страны победившего социализма страшнее всемирного потопа после уничтожения земной цивилизации ядерным оружием. Но никуда не денешься. Материалов Тель-Авивского конгресса в Советском Союзе не было.
Однажды после заседания ортопедического общества мы медленно прогуливались с Борисом Самойловичем. Тема нашей беседы не исчерпалась, когда мы подошли к подъезду "дома врачей" на Большой Житомирской.
Борис Самойлович пригласил меня зайти к нему. Мы продолжали беседу в его комнате. Разговаривая, я машинально скользил взглядом по знакомым корешкам книг на полках. И вдруг я застыл. Не может быть! Материалы Девятого конгресса Международной организации хирургов ортопедов-травматологов, Тель-Авив.
Я вскочил со стула, подошел к полке и достал драгоценную книгу.
– Борис Самойлович, откуда она у вас?
– Э… знаете ли… это… Я… Мне достали…
Я понял, что вопросы следует прекратить. С огромным трудом я убедил Бориса Самойловича расстаться с этой книгой на два дня.
Спустя много лет в незакрывающуюся дверь нашей квартиры безостановочно приходили люди проститься с семьей, уезжающей в Израиль. Пришел и Яша Куценок, сын Бориса Самойловича.
Доктора медицинских наук, ортопеда, сына двух выдающихся ортопедов уже следовало бы называть не Яшей, а Яковом Борисовичем.
Мы сердечно простились – люди, расстающиеся навечно, остающийся на несчастной планете и улетающий в счастливую галактику. Впрочем, это была только моя точка зрения. Яша, повидимому не считал, что он житель несчастной планеты…
– Ты, конечно, попрощаешься с отцом?- спросил Яша.
– Естественно.- При всей предотъездной занятости я не мог не зайти к Борису Самойловичу, старому малоподвижному человеку.
Еще одно расставание после тридцати одного года знакомства, общения, совместной работы, совместной научной публикации, дружбы. Я уже притерпелся к прощаниям.
Но тут случилось нечто невероятное.
Борис Самойлович вдруг разрыдался. Меня это удивило, тем более, что я всегда считал его человеком рассудочным, мало эмоциональным.
Стараясь преодолеть смущение и гнетущую обстановку, я нарочито неделикатно заметил:
– Даже не подозревал, что прощание со мной приведет к такому взрыву чувств.
– При чем тут прощание с вами? Израиль. Вы уезжаете в Израиль!
– И такого непростительного греха, как сионизм, я никогда не замечал за вами.
Борис Самойлович сделал нетерпеливое движение рукой.
– После смерти Ани я тут совсем одинок. Что Яша? Оторванный лист. А в Израиле… Вы помните "Материалы Девятого конгресса"? Они вышли в издательстве моей сестры. Моей любимой старшей сестры, которая заменила мне маму. Когда я заболел полиомиэлитом, Браха носила меня на руках. Моя любимая сестра. Она глава крупнейшего израильского издательства. Запишите ее телефон.
Она может оказаться вам полезной. Боже мой, вы уезжаете в Израиль! Счастливейший человек. Все мои родные в Израиле.
Я молчал, подавленный. Сколько раз он слышал мои публичные весьма опасные по форме и по содержанию ответы антисемитам?
Я был уверен в том, что профессор Куценок относился к Израилю, как некоторые советские евреи, считавшие воссоздание этого государства причиной всплеска антисемитизма в Советском Союзе. И вдруг… Как надо было опасаться своей собственной тени, чтобы замкнуться даже предо мной.
Мы жили в центре абсорбции Мавассерет Цион под Иерусалимом. Мы начали учить иврит. Телефонный аппарат вызывал у меня чувство страха. Это чувство было настолько сильным, что не оставляло меня даже тогда, когда я знал, что могу говорить по-русски.
Борис Самойлович рассказал мне, что Браха окончила экономический факультет Киевского университета, что в Палестину она приехала в 1921 году, но русский язык остался ее родным языком. И, тем не менее, услышав непрекращающиеся продолжительные гудки, я с облегчением вешал телефонную трубку и радовался, когда автомат возвращал мне жетон, стоимость которого, увы, учитывалась в нашем скудном в ту пору бюджете.
После нескольких безуспешных попыток я потерял надежду связаться с сестрой Бориса Самойловича.
Прошло шесть лет. Однажды мне позвонил Авраам Коэн.
Я очень богатый человек. Это вовсе не значит, что у меня есть в банке хотя бы шестизначный счет. Зато у меня есть необыкновенные друзья. Авраам Коэн – один из них.
Году в 1966, если я не ошибаюсь, в Киеве была международная выставка птицеводства. В детстве, будучи юным натуралистом, я разводил цесарок. Но на выставку я пошел не как бывший специалист по птицеводству.
На выставке был павильон Израиля. Для меня было не важно, что в нем демонстрируют. Главное – был флаг Израиля и люди из страны, о которой можно было лишь тайно мечтать.
Надо полагать, что у десятков тысяч других посетителей выставки был такой же интерес к птицеводству, как у меня.
Во всех шикарных павильонах дремали гиды и официальные представители. Зато в павильоне Израиля не только яблоку – игле негде было упасть.
Плотно спрессованная толпа окружила невысокий помост, на котором стоял улыбающийся израильтянин с бесовски умными глазами. Первый израильтянин, которого я увидел.
На вполне приличном русском языке с польско-еврейским акцентом он отвечал на бесконечные вопросы посетителей. Я не знал, был ли он специалистом-птицеводом.
Даже не умея отличить петуха-легорна от индейки, вполне можно было ответить на любой из сотен вопросов об Израиле, которыми обстреливала его толпа. Но вот ответить так, как он отвечал, мог только очень умный человек, к тому же с мгновенной реакцией.
Вероятно, толпа состояла не только из таких как я безумно тоскующих по недосягаемому Израилю. Вероятно, как и в любой советской толпе, здесь было достаточное количество штатных агентов КГБ и просто стукачей. Но даже они не могли оставаться равнодушными, слушая искрометные и, вместе с тем, такие выдержанные, с точки зрения советской цензуры, ответы этого блестящего представителя Израиля.
Время от времени он раздавал очередную порцию значков – семисвечник с головой петуха.
Боже, как мне хотелось получить такой значок! Но ведь к помосту не пробьешься.
Не знаю, как это произошло. Мы встретились взглядами. Его хитрые рыжие глаза безошибочно прочли всю гамму моих чувств. Я тут же получил информацию об этом по каналу обратной связи. Над головами людей мы вытянули руки на встречу друг другу, дотянулись как-то, и он вручил мне значок. Но более того, я прикоснулся к израильтянину!
В конце ноября 1977 года по пути в Израиль мы приехали в Вену.