Гораздо больше я заинтересовалась его ванной комнатой. В этой мужской ванной висели женские белые халаты, изящные дамские трусики, сладко пахло дезодорантами, а полочки ломились от разнообразной косметики. Одних только лаков для ногтей я насчитала 12 штук. Но самой соблазнительной мне показалась коробочка с зелеными блестками. Недолго думая, я вымазала себе на веки полкоробки блесток, но пальцы после этой сложной операции вымыть поленилась.
Меня и Катюшу, пьяных, ленивых и невинных, уложили вскоре спать вдвоем на диванчик, а в семь утра галантный Боб разбудил нас и подал в постель кофе со сливками.
В восемь утра я уже сидела на экзамене в университете. Преподавательница посмотрела на меня с нескрываемым интересом. Потом сказала: "Идите, деточка, в туалет и умойтесь". Господи, какое лицо глянуло на меня из зеркала. За ночь жирные зеленые блестки растеклись по всей физиономии, а я сияла, как елочная игрушка. Неисправимая сорока-воровка, готовая украсть любую блестящую погремушку.
В детстве у меня, как у всякого нормального советского ребенка, почти не было красивых, ярких вещей. Самое грустное воспоминание детства – это приезд японских гостей в наш детский сад. Нас долго готовили к этому торжественному событию. Мы разучивали песни, танцы и стихи, рисовали картинки, чтобы подарить их гостям.
Наша воспитательница под страхом сурового наказания запретила нам брать у японцев конфеты, жвачку и различные безделушки. "Вы не должны уронить высокое звание советского ребенка", – строго сказала она нам. Но пятилетние дети твердо знали, что японцы народ щедрый и любящий малышей и под шумок у них можно будет выпросить подарки.
Наступил великий день, прибыли долгожданные гости. Чистенькие, румяные, одетые в лучшие наряды советские дети бросились вручать неизменно улыбающимся японцам свои рисунки. Иностранные гости полезли в карманы за фломастерами, ручками, конфетами, игрушками. Только та японская тетя, которой я подарила свой рисунок с домиком и коровками на лугу, погладила меня по голове и ничего не дала. Горю моему не было предела. Подружки уже запихивали в рот жвачку и хвастались подаренными карандашами, а я стояла одна, всеми брошенная, без подарков. Слезы текли так часто, что я тут же захлебнулась ими и убежала на веранду всласть поплакать в одиночку. Но кто-то наябедничал воспитательнице, что Даша ревет из-за того, что ей ничего не подарили. На веранду ворвались две разъяренные воспитательницы и заведующая детским садом. В три голоса они стали орать на меня: "Ты позоришь советских детей, бесстыжая, наглая девчонка! У тебя все есть, ты ни в чем не нуждаешься! Хочешь, мы завтра принесем тебе три кулька конфет, чтоб ты ими подавилась?!" Я перестала плакать и сказала: "Хочу". Заведующая переменилась в лице и сказала: "Завтра придешь с мамой". На следующий день я действительно привела маму в детский сад и никак не могла понять, почему мне не дают обещанные три кулька конфет.
Мне давно уже не пять лет, но страстная тяга ко всему яркому, вкусному и красивому осталась та же, детская. В своей погоне за удовольствиями я когда-нибудь сломаю себе шею. Я честно верю каждому новому обещанию, но чаще всего тянусь за большой конфетой, разворачиваю красочный фантик, а там ничего – пустышка.
А с Жаном потом было вот что. Как-то я и Катя после очередной вечеринки остались у него ночевать на нашем любимом диванчике. Жан в пять утра куда-то уехал. В шесть часов нас разбудил звонок в дверь. Пошатываясь, Катя добралась до прихожей и отворила дверь. На пороге стояла пышнотелая высокомерная негритянка, которая кинулась на нее, как тигрица, и в энергичных английских выражениях объяснила ей, что такую проститутку, как Катя, и убить не жалко.
Я удивляюсь, как эта темпераментная женщина не выкинула нас с балкона. Спас нас Жан, который явился в десять минут седьмого и устроил своей подруге скандал, переходящий в драку. Мы с Катей почувствовали себя лишними и быстро смотались.
После этого случая я не видела Жана несколько лет. Потом встретила его на рынке зимой, среди прилавков, заваленных фруктами и овощами. Мы кинулись навстречу друг другу и радостно расцеловались на глазах у расистски настроенной московской публики. Жители южных республик угрожающе заворчали, наблюдая, как Жан слизывает у меня с губ помаду.
Жан был, как всегда, весел и рассказал, что собирается открыть в Москве кафе и остаться здесь навсегда. Не знаю, соврал он мне или нет. Потом Жан схватил мою сумку и стал набирать в нее помидоры, персики, лимоны, апельсины (любил Жан делать широкие жесты). Он щедро расплатился с торговцами, посадил меня в такси и помахал вслед рукой.
Негритянский период плавно перетек в хипповский. Правда, название выбрано весьма условно, мы позаимствовали лишь внешние атрибуты жизни хиппи, не затрагивая сути. Это была нормальная игра молодых. Некоторое время мы ходили в драных джинсах, стоптанных кроссовках, носили "фенечки" (нечто вроде браслетов, сплетенных из ниток). В кодекс чести входили также бедность (поиск пяти копеек на метро), слушание рок-музыки, чтение Кортасара, ненависть к официальным силам, поездки в Ленинград, в знаменитое тусовочное кафе "Сайгон".
Все это неплохо, лишь бы не тянулось слишком долго. Есть казенное выражение "неформальное движение". Тут, мне кажется, произошла ошибка в определении. Все эти интеллектуальные и музыкальные "тусовки" носят чаще всего формальный характер. Суть не в том, какая идея объединяет молодых людей (она обычно неопределенна и расплывчата). Удовлетворение им приносит сознание своей исключительности, элитарности – мы выделяемся, мы круче всех! Кроме того, в юности человек не может быть один, значит, нужны единомышленники. Вот вам и подсознательная формула таких "тусовок": "Мы вместе и мы против всех!" Компания необходима в 18 лет, но когда человек взрослеет, срочно надо уходить.
Нет ничего консервативнее молодежных компаний. Года через два-три она становится болотом, уровень отношений с течением времени не поднимается,. а опускается.
Нужно уходить еще до того, как склоки и ссоры…разорвут дружеские узы.
Всех своих подруг я отшвыривала, как старые башмаки, если чувствовала, что сникаю под влиянием их воли. Это жестоко, болезненно, но это необходимо делать, если не хочешь превратиться в чей-нибудь придаток м слушаю, собираю, впитываю все лучшее, что есть у моих знакомых, потом тихонько ухожу. Я в любой компании гость, который имеет право уйти, когда захочет. Дайте мне погреться у вашего камина, но не заставляйте участвовать в его растопке. Я вас всех люблю, но не позволю грабить меня и растрачивать мое время. Мир так велик, что я хочу до смерти узнать его и обуздать. 18 лет – время разговоров, я проговорила с 18 до 2о лет со всеми, кто встречался на моем пути, – начиная от бомжей и кончая политиками. В 2год я пришла к мысли, что хватит выплескивать себя и слушать чужие советы. Наступает время молчания и накопления внутренних сил. Надо слушать себя, и делать себя, и отталкивать любопытных.
Когда я стану старой брюзгой, то, видя пробегающих мимо щенков с новой идеей в их бестолковых головах, я непременно буду кричать им вслед: "Было, дети мои, все уже было! Ваши новые боги отличаются от наших старых только прической и костюмом. Бегите от шумных компаний, они вас задавят. Посторонние люди высосут ваши соки и силы и оставят лишь корки от апельсина. Оставайтесь в одиночестве.
По-волчьи огрызайтесь на всякого, кто лезет к вам в душу.