– Вы, наверное, думаете, что пожилой мужчина хочет воспользоваться вашим бедственным положением и заманить вас куда-то? – Баринов с легкой усмешкой поглядел в недоверчивые глаза.
Две минуты шли до кафе с французским названием "Ren-dez-vouz".
– Я в этом кафе, бывает, завтракаю кофе с круассанами, – пояснял Баринов, пропуская девушек вперед в стеклянные двери.
Он все время без умолку говорил, чтобы не дать подружкам передумать и убежать.
Ему непременно хотелось накормить этих, по всей видимости, ночь не спавших и голодных девчушек.
– Неужто и взаправду из дому убежали? – спросил Баринов, когда девчонки с присущей их молодости голодной жадностью съели сразу по три турновера с мясом и шпинатом. Светленькая, которую звали Ланой, та еще сперва стеснялась, сдерживала желание проглотить турновер сразу целиком и, откусывая по чуть-чуть, все поглядывала на Баринова, а вдруг отнимут её турновер или отменят этот бесплатный праздник живота и скажут: "А мы вас разыграли, теперь платите денюжки!" – Так что? И вправду вы в бегах?
– Ага, правда, – с набитым ртом отвечала Надя и тут же, спохватившись, что сболтнула лишнего, добавила: – Но у нас с законом все в порядке, мы совершеннолетние, у нас и паспорта имеются.
– Боитесь, что я в милицию на вас пойду доносить, – вздохнул Баринов. – Не бойтесь, милые мои, я уже достиг такой стадии наполнения своей души грехами, что лишние мне уже ни к чему.
– Это как это так? – прихлебывая свой капуччино, поинтересовалась Надя.
– Душа человека – это сосуд…
– Сосут? – переспросила Надя и прыснула, прижав руку к груди и стрельнув глазками на подругу.
– Не сосут, а сосу-Д, – выделив последнюю букву, без злости и раздражения повторил Баринов.
За столиком на минуту воцарилось неловкое молчание.
– В общем, получается, вы как эти? Как хиппи что ли? – нарушил тишину нежданный благодетель.
– Как кто? – переспросила Надя.
– Как дети-цветы.
Баринов был слегка раздосадован, что отвечает ему только эта более бойкая девочка – Надя, ему очень хотелось разговорить скромницу Ланочку.
– В годы моего детства, – глядя именно на Лану, начал он, – в начале семидесятых годов прошлого века в Америке стало вдруг распространяться такое социальное бедствие, как массовый побег старшеклассников из родительских домов.
– И куда же это они бежали? – орудуя зубочисточкой, задорно спросила Надя.
Даже не одарив Надю взглядом, продолжая смотреть только на Ланочку, Баринов невозмутимо продолжил рассказ:
– Причем бежали старшеклассники из очень внешне благополучных домов с хорошим достатком, где у детей было всё – и гарантированное высшее образование, и телевизоры, и одежда, и мотоциклы, и всё-всё-всё, о чем бедные слои молодежи могли только мечтать.
– И все же, куда они бежали? – настойчиво повторила свой вопрос Надя.
– А бежали они в Калифорнию, – Баринов расслабленно откинулся на спинку кресла.
– В Калифорнии вечное лето, огромные пляжи и, главное, дикая конопля, которая растет в калифорнийской степи.
– Марихуана! – понимающе кивнула Надя.
– Она самая, – кивнул Баринов.
– А в России куда бежали? – вдруг подала голосок тихая Ланочка.
– В России? – Баринов даже поперхнулся кофе. – Не было тогда России, Ланочка миленькая, были СССР и железный занавес по всей границе с Западом, так что некуда было бежать.
– А у нас здесь разве конопля не росла? – фыркнула Надя. – СССР – страна большая, можно было найти, куда податься.
– В том то и дело, что некуда, не было свободы в стране.
– А расскажите про детей-цветов, пожалуйста, – попросила Лана, ласково глянув на Баринова из под длинных светлых ресниц.
– Про детей-цветов? – переспросил Баринов, и взгляд его слегка затуманился.
Он замолчал.
– Ну, так чего остановились? – нетерпеливо крякнула Надя.
Баринов обвел взглядом полупустое кафе и вдруг встал и решительно направился к небольшой сценке, на которой стоял самый настоящий белый рояль.
– Эй, Максим, вы позволите? – крикнул он бармену, тихо протиравшему свои и без того идеально стерильные бокалы.
Баринов присел на круглый вертящийся стульчик, поднял крышку, прикрывавшую клавиши и долго прицеливаясь растопыренными пальцами, взял аккорд.
За ним второй, потом третий…
If you come to San-Francisco
You will meet some gentle people there,
In the streets of San-Francisco You will meet them with flowers in their hair…
Неожиданно высоким голосом пропел Баринов.
Песня как началась внезапно, так внезапно и прервалась.
Аккорд повис в тиши пустого кафе.
Только из-за барной стойки послышались запоздалые хлопки.
Это был бармен Максим.
Он давно уже знал этого чудаковатого профессора, который два-три раза на неделе завтракал в кафе "Ren-dez-vouz".
– Ну, поняли, кто были эти дети-цветы? – спросил Баринов, вернувшись к столику, где девчонки уже давно доели свои турноверы.
Девочки переглянулись и ничего не ответили.
– Ну, ладно, летите, пташки, а то вы еще подумаете чего не того…
– Ну, так мы и полетели, – весело ответила Надя.
– Спасибо за песню, – сказала Лана, бросив на Баринова прощальный взгляд.
Глава 2
За мной велели не занимать…
Когда в детстве Лане доводилось читать книги о приключениях, начинавшиеся с рассказа о том, как герой или героиня бежат из дому, ей всякий раз становилось жутко, аж до дрожи в спине. И она, переводя ситуацию на себя, примерялась – а сама могла бы так поступить? Но зачем? Ужас какой, разве можно из родного дома бегать!
Однако верно говорят – не зарекайся…
В то утро ее разбудила Надя Бойцова. И кабы случилось это не с самого утра, а на ночь глядя, так может, и не убежали бы?..
Лето на дворе в самом разгаре, выпускные экзамены позади, самое время по приёмным комиссиям тусоваться. И Мама-Мила, уходя на работу, дочу свою пожалела, не стала будить – пускай поспит, а в университет с документами можно и после обеда поехать, приемная комиссия ведь до самого вечера работает.
Ланочка проснулась от резкого звонка в дверь. Звонок у них старый, противный, как звонок тревоги на каком-нибудь опасном предприятии из фильма ужасов.
Лана открыла Наде босая, в розовой пижамке.
– Ты чего в такую рань притащилась, сбрендила, что ли?
Лана спросонья не заметила, что Надя одета по-дорожному и что сумка ее спортивная, с которой она на тренировки ездила, была набита так, что молния едва не расходилась.
– Я в Москву уезжаю, – сказала Надя, по-свойски проходя на кухню и наливая себе старомодного, редко где уже водившегося кислого гриба, плававшего в трехлитровой банке.
– В какую Москву? – недоуменно пожимая плечами, переспросила Лана. Она еще не проснулась и стояла посреди кухоньки в пижамке, ничего не соображая.
– В столицу нашей Родины, – тыльной стороной ладони обтирая губы, ответила Надя и прямо в теплой спортивной куртке уселась на стул.
– Зачем в Москву? Мы же в университет на восточный факультет с тобой договаривались? – удивилась Лана и тоже потянулась за банкой с грибом.
– Потому что я уезжаю, – тихо, но с не допускающей возражений твердостью, сказала Надя. И за твердостью в голосе подруги Лана почувствовала что-то неладное…
– Я сейчас на электричке в Питер, а там на Московский вокзал и дневным сидячим поездом в Москву, – сказала Надя. – Попрощаться вот пришла.
– Постой, а как же университет? А как же твои родители?! – Лана начала просыпаться.
– Университеты и в Москве есть, – ответила подруга. – А родители мои… Не могу я с ними больше жить!!!
Лана отставила чашку с уже налитым в нее полезным грибом.