После окончания войны их батальон расформировали. Старший лейтенант Тымкин и ещё два лейтенанта были направлены в другое подразделение. Гостеприимные офицеры организовали выпивон в честь новоприбывших. Капитан, сидевший слева от Рэма с удивлением произнес: «Ты посмотри! Еврей, а как пьёт!». Капитан едва успел закончить фразу. Рэм врезал его в физиономию и очень спокойно спросил: «А как еврей бьёт?»
Оба Роминых лейтенанта тут же вскочили на всякий случай. Но всё обошлось. Капитан пересел подальше от еврея, умеющего и пить и бить.
Наше знакомство состоялось уже после поступления в медицинский институт.
Абитуриент Рэм Тымкин пришёл по какому-то поводу в деканат. В коридоре на него наткнулся аспирант кафедры патологической физиологии. Молодой, способный. Во время войны он учился в институте. На нас, на серую солдатскую массу он взирал с высоты своей образованности. Через два года он, уже ассистент, вёл нашу группу. Аспирант пальцем указал Рэму на скамейку и приказал:
– Эй, студент, отнесите в аудиторию.
Рэм взглянул на аспиранта печальными выпуклыми глазами и меланхолично ответил:
– Пошел ты на …
Аспирант, словно подброшенный катапультой, развернулся в полёте и ворвался в деканат.
Через несколько минут Рэма вызвали к заместителю декана. Заместитель посмотрел на Рэма сквозь толстые стёкла очков и спросил:
– Товарищ Тымкин, что вы сказали аспиранту …?
– Пошел ты на …, – печально ответил Рэм, не глядя на аспиранта. Тот сидел на стуле сбоку стола в хищном ожидании реванша.
Заместитель декана смущённо заёрзал в кресле.
– Товарищ Тымкин, отдаёте ли вы себе отчёт в своих поступках?
– За четыре года войны я привык отдавать отчёт в своих поступках себе и своему начальству. Я командовал сапёрной ротой. Вы знаете, что значит быть на войне сапёром? Это значит, каждую секунду отдавать себе отчёт. В моих руках была жизнь сотни с лишним солдат. Каждый был человеком, личностью, хотя и среди них попадались такие вот говнюки. – Рэм мотнул головой в сторону аспиранта. – Говнюки стояли передо мной по стойке смирно и не смели дышать. А он позволяет себе сказать: «Эй, студент, отнесите в аудиторию». Да если бы он обратился ко мне по-человечески, я бы не только скамейку отнёс, я бы и его усадил на эту скамейку.
– Товарищ Тымкин, видите ли… понимаете, вы будущий врач, так сказать, культуртрегер. Медицинский институт – не сапёрная рота. Пожалуйста, постарайтесь пользоваться только нормативной лексикой.
Спустя много лет бывший заместитель декана сумел убедиться в том, что товарищ Тымкин отдаёт себе отчет в своих поступках. Именно к доктору Тымкину, к лучшему в городе торакальному хирургу, он обратился, когда ему понадобилась сложная операция на лёгком.
Ох, как непросто стать настоящим врачом. Учиться надо систематически и упорно. Настойчиво, с последовательностью сапёра Рэм накапливал знания, начиная с первого курса.
Забавный случай в какой-то мере может проиллюстрировать основательность накопленных Рэмом знаний.
Как-то по пути в институт на лекцию по марксизму-ленинизму он встретил своего старого друга. Пришлось пропустить первую пару, преступно предпочтя гениальнейшему учению солидную выпивку в забегаловке. На вторую пару, практическое занятие по органической химии, он приплёлся в таком виде, что студентам пришлось скрыть его в углу под грудой пальто и шинелей.
Доцент задал довольно сложный вопрос. Он вызывал у одного студента за другим. Студенты гадали, путались, но, увы, никто не мог ответить правильно. И вдруг из-под груды пальто и шинелей прозвучал правильный ответ, излагаемый слегка заплетающимся языком. Доцент удовлетворено заключил:
– Наконец-то я услышал трезвый ответ.
Группа затряслась от хохота.
До самого моего отъезда в Израиль в 1977 году не прерывалась наша с Рэмом дружба. Мы жили в разных городах, но пользовались всякой оказией для встречи, которая всегда вливала в меня ещё толику эликсира молодости.
Однажды в нашем доме я познакомил двух бывших офицеров-сапёров – Виктора Некрасова и Рэма Тымкина. В тот вечер Виктор с необыкновенным мастерством прочитал два своих рассказа – «Король в Нью-Йорке» и «Ограбление века». Рэм слушал, затаив дыхание. На обычно слегка меланхоличном лице сиял нескрываемый восторг. После ухода Некрасова Рэм сказал:
– Ты сделал мне самый дорогой подарок. Бóльшего в своей жизни я не получал.
А на следующий день позвонил Некрасов:
– Отличный парень твой Рэм. Я почувствовал к нему симпатию в тот самый момент, когда взглянул на него и ощутил его рукопожатие.
С Рэмом в очередной раз я встретился в Сиэтле (штат Вашингтон) через несколько дней после землетрясения. Жена Рэма с удивлением рассказывала, как он вёл себя, когда, по её словам, земля разверзлась.
В тот момент он читал, лёжа на диване в квартире на пятнадцатом этаже. Люстра сумасшедше раскачивалась от стены до стены. Из буфета со звоном посыпались хрустальные бокалы и рюмки. А он продолжал лежать, не меняя позы. Жена, ухватившись за стол, чтобы удержать равновесие, испуганно произнесла:
– Рэм, чего ты лежишь? Происходит нечто ужасное!
– Успокойся, Ниночка. В моей жизни происходило более ужасное.
Рэм Тымкин действительно видел более ужасное. Он был курсантом Киевского артиллерийского училища, когда началась война. Курсантов бросили на защиту Москвы. Там, в боях более страшных, чем сиэтловское землетрясение, Рэм Тымкин был ранен впервые. А потом было ещё много боёв и ещё несколько ранений. И самое ужасное случалось уже тогда, когда старший лейтенант Тымкин командовал ротой сапёров.
Меня не удивил рассказ Нины о том, как Рэм отреагировал на землетрясение. За пятьдесят пять лет нашего знакомства я никогда не видел Рэма выходящим из берегов. Даже в моменты, когда он безусловно был разъярён, на его лице не исчезало выражение меланхолического спокойствия или снисходительная, всепрощающая улыбка.
С Рэмом и моим свояком мы закончили ланч в китайском ресторане. Свояк предложил Рэму зубочистку. Рэм мгновенно отреагировал:
– Для этого зубы надо иметь.
Вероятно, гироскопом, всегда удерживающим Рэма в устойчивом состоянии, является потрясающе развитое чувство юмора. Бывший незаурядный торакальный хирург сейчас уже пенсионер. Я не видел, как он оперировал. Знаю только из восторженных рассказов коллег и пациентов. И в каждом рассказе непременно какая-нибудь деталь о чувстве юмора доктора Тымкина в самых экстремальных обстоятельствах. О юморе, который врачует.
2001 г.
P.S. Благословенна память замечательного Человека… 2006 г.
Шма, Исраэль!
– Квод hа-рав, я пришел к вам с просьбой.
– Требуй, мальчик, требуй, Одед. У тебя сейчас есть право не просить, а требовать.
Одед смущенно заерзал на стуле. В сентябрьский полдень, все еще по-летнему жаркий, на Одеде, как и обычно вне базы, были легкая тенниска, джинсы и сандалии на босу ногу, что несколько не соответствовало цели визита к раву Лоэ, одному из наиболее просвещенных и уважаемых раввинов. Даже кипу, балбес, не догадался надеть.
– Квод hа-рав, я собираюсь жениться.
– Мазаль тов.
– Я знаю, что вы не проводите свадьбы. Но мне бы очень хотелось, чтобы именно вы женили нас.
– Договорились. Так кто же твоя избранница?
– Очень хорошая девушка. Тоже солдатка. Я приведу ее к вам, когда вы разрешите.
Рав Лоэ просмотрел несколько страниц настольного календаря.
– Как насчет третьего дня, скажем, в шесть часов вечера?
– Отлично. Спасибо огромное. И еще одна просьба, если вы настолько любезны.