..
Из-за раны у него был такой несчастный и униженный вид, что Лоик сочувственно улыбнулся ему, и, к его великому удивлению, парень с благодарностью улыбнулся в ответ, сразу же став похожим на ребенка. И Лоик снова ощутил его обаяние.
- Ни у кого не найдется фотоаппарата? - спросила с улыбкой Диана. - В Париже нам не поверят! Я подбираю колоски, а Лоик - на этой жатке-молотилке-веялке, или как ее там! Ах, нет! Нам понадобятся доказательства! Уверяю вас!.. - И поскольку ей никто не ответил, она скромно и мило прибавила:
- Можно обойтись и без "лейки"! Сгодится любой маленький "Кодак"!
Но, судя по тому, что все промолчали, в Босе никто не увлекался фотографией.
При этом все встали и направились к порогу, а на дворе, несмотря на ранний час, уже чувствовалось палящее дыхание зноя. Но срывающийся голос Никуда-не-пойду остановил всеобщий порыв:
- Ну уж нет! Я в поле никуда не пойду. Я не хочу оставлять его одного с ней!
Все обернулись; голос Никуда-не-пойду звучал раздраженно и страстно, в нем была та особая значительность, какую умеют придавать своим словам только идиоты, свойство, постепенно стирающееся с годами, как, впрочем, и сам идиотизм.
Развернувшись, все хлебопашцы, за исключением Фердинана, с изумлением посмотрели, как он обвиняющим жестом указал на Диану Лессинг, которая также остолбенела (впрочем, ненадолго).
- Не хочу, говорю вам! Не хочу! Вон как она смотрит на него!
- Что он еще выдумывает! - возмущенно крикнула Арлет Анри.
- Этот парень - буйнопомешанный! - сказал Лоик, которого забавляла эта ситуация.
- Ах, нужно заставить его замолчать наконец! Он лжец! - не преминула добавить Люс.
- Но... но? Да что же это такое? Или мне все это снится? Люс, дорогая, скажите, что мне все это снится!
Жалобный, боязливый, неуверенный голос Дианы Лессинг, по мысли его обладательницы, должен был вызвать у хлебопашцев восхищение терпением и выдержкой парижан, но заставил содрогнуться Лоика и Люс, расслышавших в нем нечто предвещающее великую бурю. Они оба втянули головы в плечи и обменялись ободряющим взглядом.
- Снится ли мне это? Или этот парень действительно обвиняет меня в дурных намерениях по отношению к этому бедному молодому человеку, Брюно Делору, которого я знаю - как и его мать - уже более двадцати лет?..
- Ну и что. Не хочу его оставлять с вами! - продолжал упорствовать Никуда-не-пойду.
- Да что же вы, месье! Будьте уверены, что, если бы мне было двадцать лет, тогда меня не следовало бы оставлять наедине с Брюно Делором. Он самый красивый молодой человек в Париже, именно за это его ценят все женщины в столице; знайте также, что все они бьются за право взять его на содержание, но он никогда, слышите, никогда не заглядывался ни на какого парня!
- Но я, - промямлил красный как рак Никуда-не-пойду, - но...
- Нужно быть таким порочным и сильным, как вы, чтобы воспользоваться его состоянием после солнечного удара. Должно быть, он принял вас за женщину. Это единственное объяснение!
Видя недоверие публики, захваченной этой историей, хотя и несколько шокированной сообщением о профессии Брюно, и откровенное веселье Лоика, Диана сочла своим долгом расставить точки над "i".
- Признаюсь, что только при серьезном солнечном ударе можно увидеть в вас особу, принадлежащую к слабому полу. Но если это не так, то, значит, вы изнасиловали его! Да, месье! Изнасиловали! Мне неизвестно, какой славой вы пользуетесь в этих местах, но думаю, что дурной! Я не ошибаюсь? - спросила она, резко повернувшись к Арлет, которая аж подпрыгнула.
Но если это не так, то, значит, вы изнасиловали его! Да, месье! Изнасиловали! Мне неизвестно, какой славой вы пользуетесь в этих местах, но думаю, что дурной! Я не ошибаюсь? - спросила она, резко повернувшись к Арлет, которая аж подпрыгнула.
Размеренный голос, исполненный праведного гнева и превративший клетчатый комбинезон Дианы в римскую тогу, заворожил ее. Это было лучше, чем радио! Но Арлет не знала, что делать, что сказать, оставалось только удивляться. Никуда-не-пойду дурно обошелся с этим красивым молодым человеком, таким напыщенным, таким высокомерным?.. Она повернулась к дурачку:
- Менингу! Ты сделал что-то с месье?
- Что-то?
- Да, что-то. Не строй из себя идиота. Что-то, что ты сделал с викарием.
- С каким еще викарием? - воскликнула Диана, придя в восторг от такого бурного прошлого.
Лоик сделал ей знак замолчать. Менингу выпрямился, глаза его округлились, а щеки порозовели.
- Но я ничего не сделал месье Брюно! Сначала он не схотел! Да и я сам не схотел! А потом он хотел мне все отдать, а я от всего отказался. Он хотел дать мне коз и фиников, а я сказал "нет", мне ничего не нужно... вот и...
- Тебе ничего не было нужно, кроме часов, - строго сказала Арлет.
- Да, кроме часов. И потом, я не очень-то люблю финики, - предпринял попытку оправдаться обвиняемый.
Арлет повернулась к Диане. Казалось, она удовлетворилась этими объяснениями, но сожалела о потерянном времени. Развеселившиеся жнецы вспомнили о своем долге и направились к двери.
- Ладно, - сказала Арлет Менингу, - ты слышал, что сказала мадам? Она тоже не хочет твоего приятеля. Значит, оставь его в покое и отправляйся на работу. Давай, вперед!
- Ну-ка, пошли, - властно сказал Фердинан.
И готовый расплакаться Менингу двинулся за ними следом, бормоча что-то себе под нос.
- А вы можете поручиться, что он не обманывает? - спросила Диана у Арлет, как только они уложили в постель и напоили липовым отваром беднягу Брюно, превратившегося в куклу, в безвольную куклу. После этого женщины принялись чистить неизвестные Диане овощи, которые, по ее мнению, можно было оставить и в кожуре.
- Менингу, - сказала Арлет, - никогда не врет! Он не умеет врать, бедняга!
Она произнесла эти слова с таким спокойствием, как будто говорила о классическом для психиатрии серьезном заболевании.
- А кто этот викарий?
- Маленький семинаристик, очень пугливый, бедняга! И еще - большой жалобщик. Кюре не знал, как его успокоить.
- Успокоить? Но почему?
- Никуда-не-пойду... схватил его... В тот день была гроза. С ним хлопотно только в грозу, тогда нужно прятать от него детей и молодых ребят. А в остальное время он... спокойный. У вас получаются слишком толстые очистки, мадам Диана, - сказала Арлет. - От моих кабачков ничего не останется!
- От кабачков? А это кабачки? Я совсем по-другому представляла себе кабачки, это забавно...
- А какие же, по-вашему, должны быть кабачки? Вы никогда прежде их не видели?
- Никогда, только в запеченном виде.
- Ну что же, сегодня вы увидите их и запеченными; теперь вы знаете, как они выглядят. Вот так-то, мадам, век живи, век учись.
- Ну да, ну да, - сказала Диана с почти неподдельной меланхолией.
Прежде она очень боялась Арлет Анри, теперь же привязалась к ней.