Он выключил и не спросил, что именно обдумывать, а ей не хотелось самой выклянчивать. Мог бы догадаться, что ей все кишки выматывает это сочинение. У нее и так голова кругом. На носу сольфеджио, и вообще...
Они ехали уже по центру. Откуда-то снизу всплывали купола собора. Весной он сводил ее туда. Упросила. Старики, свечки, кресты, картины-иконы, – ее это все слегка напугало. Но потом они развеселились. Дело было так: вышли в «прихожую» собора, там висел ящичек вроде почтового деревенского, только побольше, потолще раза в два, и, оказывается, в прорезь нужно бросать деньги, а не письма – но кому письма? – и папа ей говорит: брось это, – дает мелочь, а она еще так посмотрела и переспросила: прямо здесь? – и он ей кивнул, и она размахнулась – думала, ритуал такой – и брызнула со звоном монетками по плитам, монетки рассыпались в разные стороны, покатились под ноги вошедшим. Вошедшие онемели. Папа схватил ее и потащил прочь. Но он же сам сказал: брось.
Собор всплывал как будто со дна. Озера. Или моря.
Чижик-пыжик, где ты был. Сейчас Слепцов начнет духариться. На Фонтанке водку пил. Алена Аркадьевна озвереет. Сначала сделает вид, что не слышит. А потом... Автомобиль свернул на другую улицу, и вырастающий из-под серых вод собор пропал. Эта, новая улица была, как седло. Автомобиль скользнул вниз. Лучше бы ее отдали в конную школу, она же просила. И дед был за нее. Нет. Теперь считай зубы Алены Аркадьевны – у нее большой рот. Черный бант, коротенькая юбка. Папа говорит, что она не такая уж старуха, не ври. На самом деле – древняя, как баба Яга. Вся в духах – потом два дня в носу этот запах. Кошмар.
Справа двухэтажный бледно-желтоватый дом. На втором этаже на левом балконе всегда допоздна цветы, каждый год разные: красные, или желтые, или белые; большие, пышные, высовываются сквозь решетку, как узники. В эту осень белые. Сейчас завалены снегом. Теперь им конец. Кто там живет. Никогда не удается увидеть хозяйку. Для кого она цветы разводит. Поздние.
О лете можно много рассказывать. Однажды вечером в деревенском доме они укладывались спать – и вдруг раздался непонятный звук; и повторился, как будто на крыше кто-то по-космически чирикал. Отец сказал, что это она привлекла пришельца. Вечером она упражнялась перед открытым окном. Ее приходили послушать деревенские, две сестры и их маленький брат, наголо остриженный, в болячках, измазанный зеленкой. Звук далеко разносился по деревне, они услышали и пришли, попросили сыграть. Ничего не поделаешь. Сыграла им Жигу... чью-то... Папа ругается, если она забывает. Смешно. Не все ли равно, чья музыка. Главное, какая. Есть, как бабочки и стрекозы. Есть нудная и мрачная, как соборные плиты.
В одном городе жила-была (был такой город или не был) в городе Юхдирчисвентойе девочка, миллионерша, по имени Хелли, Хелли Бенсон. У нее был любимый сад. Как ни странно, город был черный. Какая жалость.
Но на самом-то деле Хелли Бенсон не миллионерша, она работала на радиостанции (как папа). Она была племянницей Джины, приехала погостить. На пляже она как-то повстречалась с Тедом. Вскоре она стала работать служанкой в доме у Кепфеллов. Тед и Хелли полюбили друг друга. Джина стала любовницей Мейсона и пыталась убить Сиси во время его болезни: отключила аппарат, который поддерживал... Автомобиль затормозил.
– Приехали.
Отец не уезжал, пока она не дошагала до тяжелой двери музыкальной школы (ах, если бы за дверью было лошадиное стойло, пахло бы овсом, сеном, седлами, и гулкие удары копыт раздавались бы под сводами) и, оглянувшись, кивнула ему – он уже курил – но! Поезжай! Дверь открылась и закрылась, папа исчез. Впереди за освещенным столом сидела вахтерша, седая, в очках. Девочка покорно подошла к ней, поздоровалась – та, как обычно, только взглянула, а может, даже и нет.
Надо было успеть до начала в туалет, а то потом придется терпеть или отпрашиваться. Она торопливо разделась.
Итак, сначала сорок пять минут сольфеджио, затем сорок пять минут специальности. Иго-го...
– Привет.
– Привет.
Шепотом:
– Алена ревет.
– Ревет?
– Сакс Федоров не пришел.
– Не пришел?
– Болен.
– Чем?
– Грипп.
– Ну и что?
– Шшш!..
Алена Аркадьевна. Юбка, бант, румяна, туча духов. И глаза злые, красные. Ну, сегодня она им даст! Мама говорит, что она типичная истеричка.
Чижичек
Детская песенка
Музыка Г. Лобачева
Оживленно.
1. Чи-жик, чи-жик, чи-жи-чек, ма-лень-кий во-ро-бу-шек.
2. Не мы ль те-бя по-и-ли, не мы ль те-бя кор-ми-ли.
3. На нож-ки по-ста-ви-ли, тан-це-вать за-ста-ви-ли.
Хорошо, что в этот раз не было Дениса Слепцова. Алена Аркадьевна и так-то любопытная штучка. А тут еще переживания из-за саксофониста Федорова. Кстати, дед говорит, что худые все нервные. Но разве Алена худая? У нее ноги, как у... у неизвестно у кого. И щеки. Или она их так толсто нарумянивает. Подумаешь, грипп. Но вся школа уже знает: Алена Аркадьевна ревела из-за Сакса Федорова. Кошмар.
Галя вдруг подумала: а не живет ли как раз в том доме с цветами Алена Аркадьевна? Чем-то они были похожи. Дом и она.
Специальность отменили. Учительница Медведева не пришла, заболела.
Сорок пять минут Галя просидела в вестибюле с подружкой, обсуждая положение Сиси Кепфелла и гадая, будет ли ребенок у Иден, которая пила противозачаточные таблетки, несмотря на то, что Керк хотел, чтобы у них был ребенок.
Затем она выглянула на улицу. По улице мимо главпочтамта, мимо одинокого раскидистого дуба шла ее кривоногая небольшая бабушка в зеленом пальто с лисьим воротником. Опять она надела эту рухлядь, хотя папа ее просил не таскать этотэкспонат . Бабушка была печальна.
Галя попрощалась с подружкой и отдала бабушке папку, футляр понесла сама. Бабушка вздыхала. Улица была ослепительной. В разрывы облаков светило солнце.
Но город Юх... Юххх...
Повздыхав, бабушка – так и не дождавшись участливого вопроса, что такое случилось, – наконец сказала:
– Сейчас я встретила мальчика. Такого черненького, кудрявого. Он шел с каким-то инструментом из твоей школы. У него был убитый вид. Инструмент почти тащился по земле.
Ну, начинается, подумала девочка. Но рассказ бабушки ее заинтересовал. Выдержав паузу и дождавшись-таки вопросительного взгляда внучки, бабушка продолжила:
– И что он говорил, Гала?
– Что? – не вытерпела она.
– Он говорил: что скажет моя бедная мамочка?!
– А, наверно, двойку схватил.
– Но зачем такие страдания? Из-за чего. О, Господи, плюнуть и растереть, прости за выражение.
– Искусство требует жертв.
Хотя, конечно, лучше ездить на лошади.
– Может, ты и права. Но в жизни и без того так много, так много...
В лицо ей ударило солнце, и бабушка заслонилась ладонью. Настроение у нее уже переменилось.
– Ты знаешь, почему погода улучшилась? – деловито спросила она.
– Нет, – ответила девочка. Хотя на самом деле догадывалась.
– Я встала, увидела и помолилась, чтобы нам с тобой идти было весело.
Так я и думала, подумала девочка. Она пожала плечами. Бабушка быстро взглянула на нее.
– Ты мне не веришь?
– Ну, – сказала девочка, – возможно, это обычное совпадение.
– Ха-ха-ха! – рассмеялась бабушка, показывая редкие желтые зубы (зубной пастой и щеткой она категорически отказывалась пользоваться, считая, что это-то как раз и разрушает зубы – как осадные машины крепостные стены). – Ты же отлично знаешь, голубушка, сколько у меня было таких совпадений.