Самый красивый конь - Алмазов Борис Александрович 15 стр.


- А что случилось? - спросил Панама у Столбова.

- Эх ты, Панама! - ответил тот. - Ты что же, телевизор не смотришь?

- Некогда, - виновато ответил Панама.

- Продула вчера наша чемпионка! Три раза упала! Никакого места не заняла. Так и надо, воображать не будет. Ее немка, которую она в прошлом году победила, теперь уделала...

- Столбов!

- Я больше не буду, Марьсанна. "Оно конечно, так ей, в общем-то, и надо, - думал Панама. Он вспомнил Юлькину высокомерную походку, ее любимую фразу "я так хочу". - Она же никого равным себе не считает. И человек неверный. Все только о себе заботится. Как она нас бросила в конюшне! Хорошо, что все обошлось... Вот теперь расстроилась - дома сидит, плачет, наверное. Никто-никто к ней не пойдет... Потому что она всех оттолкнула. Смотрит на всех, будто мы дети, а она взрослая... Вот и сидит одна!" И Панаме вдруг стало ее жалко. С болезненной отчетливостью он вспомнил тот вечер, когда он решил бросить манеж. Ведь если бы не Маша... Бросил бы обязательно! Бросил бы, а потом пропал, потому что теперь Панама не представлял своей жизни без коней... "А ведь и она так же! Если сейчас не окажется кто-нибудь рядом, она тоже спорт бросит. Бросит и всю жизнь будет несчастна. Ах, была не была! Пойду к ней! - решил Пана- ма. - Авось не выгонят!" Он долго стоял у двери, обитой клеенкой, не решаясь позвонить. Наконец нажал пупырышек звонка.

- Тебе чего? - открыла дверь Юлька. На лестнице было темно, но и здесь было заметно, как она осунулась, как опухли у нее зареванные глаза.

- Уроки тебе принес! - сказал Панама. И быстро про- толкнулся в квартиру.

- Ко мне нельзя! А уроки мне не нужны!

- Ну, раз уж я пришел... - сказал Панама. А сам пальто снимает.

- А чего ты раздеваешься?

- Неудобно в пальто в комнату.

- Я тебя в комнату и не зову.

- А здесь темно! - Панама уже проходил в комнату. Там был беспорядок. Вещи раскиданы, постель не прибрана.

- Ты чего, - спросил Панама, - лежишь, что ли?

- Не твое дело. Давай уроки и сматывайся.

- А ты умеешь класть гордость в карман?

- Что?

- Для пользы дела. Вот ты меня обижаешь, а я свою гордость в карман положил, и мне совсем не обидно, потому что ты обижаешь меня напрасно. Я ведь даже не жалеть тебя пришел, тем более что я вчера соревнования и не смотрел... И вообще, пошли в кино!

- Чего я там не висела..,

- А можно в мороженицу сходить. У меня рубль есть!

- Что ты ко мне пристал, что тебе нужно? "Ну-ко, попробуем тебя с ходу взять, как препятствие с шамбарьером", - подумал Панама. Он часто теперь ловил себя на том, что в трудных положениях начинал думать так, словно он ехал на норовистой лошади.

- А то, - сказал Панама, - что ты слюнтяйка: подумаешь, соревнования проиграла! Вон Борис Степанович чуть ногу не потерял, а ничего, улыбается... - И тут же он понял, что так у него ничего не получится. "Закидка! - сказал он про себя. - Не с той ноги начал. Нет, тут нужно как-то по-другому. Ну-ко, начнем все сначала".

- Ну и хорошо, хоть бы он совсем себе шею свернул!

- Эх, ты, а он-то тебя расхваливал! Говорит, какая она хорошая девчонка, волевая, целеустремленная и красивая...

- Так и сказал?

- Так и сказал. И зря ты тогда убежала, мы еще долго сидели. Борис Степаныч фотографии показывал, он во многих фильмах дублером работал. Юлька внимательно слушала.

- А еще он говорил, что с тебя пример брать нужно, как ты умеешь планировать день... - несло Панаму. - Только ведь это все неправда.

- Это почему же?

- Никакая ты не волевая, вон маленькая неприятность, и все...

- Хорошенькая маленькая... Весь мир видел, как я падала. "Фомина! Советский Союз!" А я ляп об лед, ляп второй раз, и в третий... Как я теперь на улицу-то выйду!

- Знаешь, а давай всей компанией пойдем. Машу позовем, Столбова. В куче-то тебя и не видно будет. А дома нельзя сидеть - нужно прогуляться...

- А ребята пойдут?

- Да они хоть куда пойдут!

- Ну ладно, - сказала Юлька, - ты посиди здесь, я переоденусь. Панама мысленно подпрыгнул. "А все-таки она не такая уж плохая девчонка. Но Маша лучше, Маша умнее да и, пожалуй, красивее..." И Панама вдруг поймал себя на том, что и Маша, и Юлька, и Столбов кажутся ему теперь, совсем другими, будто смотрит он на них из седла. "Что это? - подумал он. - Я повзрослел?"

Глава двадцать вторая. БОЛЬШИЕ СОСТЯЗАНИЯ

- Во - видал! - Конюх протянул Игорю скребницу, всю набитую конской шерстью. - Весна, брат! Весна! Зимняя шерсть сходит. . Весна грохотала льдом в водосточных трубах, рассыпалась воробьиным чириканьем по садам и скверам и, наконец, зазеленела первой травой на газонах. Пономарев разрывался между школой и манежем. И в школе и в манеже заканчивался учебный год. Игорь подрос, у него начал ломаться голос. Денис Платонович уже больше не зовет его. "мальчик", а все больше "Игорь" или "Пономарев".

- Завтра у нас большие состязания, так вы уж, Игорь, придите пораньше, поможете мне одеться.

- Есть, - отвечает Игорь. Помочь мастеру одеться перед соревнованием это старая традиция, такой чести удостаиваются только самые лучшие ученики. Игорь горд и счастлив, когда на следующий день он, только что пришедший от парикмахера, стоит в тренерской, держа вешалку с одеждой Дениса Платоновича. Старик чисто выбрит, напудрен и завит. Он долго расчесывает усы перед зеркалом.

- Брюки, - говорит он, не оборачиваясь, и влезает в белые узкие штаны. - Сапоги... О... о... о... - начинает он кряхтеть, натягивая высокие, тонкой кожи сапоги. - Чертов сапожник, совершил такие немыслимые голенища, это ж какие-то перчатки, а не сапоги... Наконец и сапоги, сияющие черным лаком, на месте. Тренер прохаживается, постукивая высокими каблуками.

- Сюртук! Темно-синий, мягкого сукна сюртук с бархатным воротником и бархатными манжетами ловко лег на плечи. На Игоре такой же костюм, только сюртук ярко-алый.

- Ну что ж, пора! - поправляя кружевной манжет рубашки, говорит тренер. И вот они выезжают на ярко-зеленое поле ипподрома, где пестрят полосатыми боками препятствия. Гремит оркестр, шумят трибуны, и кони нервно переступают точеными ногами. Соревнования шли своим чередом. Наверху, в главной ложе, судья следил за участниками, и на лице у него было такое выражение, точно он съел что-то кислое.

- Это что, все так кататься будут? - спросил он скучным голосом, глядя, как очередной всадник не может послать лошадь на препятствие.

- Они ездят лучше, я не знаю, что с ними такое сегодня. Волнение сказывается... - заступилась за своих женщина-тренер.

- Вот я и говорю: катаются. Им бы по дорожкам в садике кататься... Помощник председателя, маленький старичок во .фраке, снял пенсне и, протирая его, произнес:

- Такое впечатление, что некоторые юноши с трудом различают, где у животного голова, а где хвост... От всего этого хочется лечь и тихо умереть.

- Барьеры высоковаты, - вставил журналист, который тоже сидел в судейской ложе.

- Барьеры стандартные, - возразил Денис Платонович, не меняя позы.

- Плохому танцору, - злым хриплым голосом добавил начальник манежа, всегда что-нибудь мешает... Нос, например!

- Ну, Денис Платоныч, если и твои гусары... хе-хе... так ездят, то я буду вынужден пригласить тебя в цирк... - сказал ехидный старичок, - чтобы, так сказать, компенсировать сегодняшнее представление. Хе, хе, хе...

- Что у нас там следующим номером программы? - Судья-информатор посмотрел список. - Так, Пономарев, конь ему по жребию выпал Нерон... Ну что ж, посмотрим, какую нам этот пономарь обедню отслужит. У Панамы тряслись руки, кисти были холодными и прыгали, как лягушки. Нерон тоже волновался, всхрапывал и копал копытом.

- Смотри ты, - сказал Бычун, - Нерон-то горячится, вроде как порядочный конь.

Назад Дальше