Поскольку фильм синерамный, современно-откровенно-любовный, а мы сидели, задрав головы, в третьем ряду, то постельная сцена происходила буквально у нас на головах, а каждая грудь героини была величиной с пятиэтажный дом... Ушли подавленные.
23 июля. Л.Ю. лежит в больнице с подозрением на инфаркт, но рвется домой. Сказала, что если мы ее не увезем, то она сама выйдет на улицу, возьмет такси и уедет. Таки уедет.
8 августа. Переделкино. Вчера, когда мы загорали на участке в чем попало, вдруг по дороге к Леониду Ленчу зашли две куртизанки - нарядные, веселые, сверкающие и немолодые Люся Ильющенко и Марина Фигнер. Люся сказала, что Юткевич с трудом выкарабкивается из инфаркта, все еще лежит. "Сережа говорит, что он не хочет ни ставить картин, ни писать книг, ни ездить в Канн, а только своими ногами ходить в уборную!"
24 августа. Вчера смотрели пьесу Эльдара и Брагинского "Сослуживцы", которую привез на гастроли Пермский театр. Нам понравилась и пьеса, и постановка, и как играют - из шести актеров четверо очень хорошо, а двое нет. Публика спрашивала билеты за два квартала, а в зале смеялись, охали и переживали, как в детском театре.
В воскресенье в Переделкино зашла, ковыляя, Рина Зеленая с Коте, мы их усадили обедать. Велела, чтобы мы всем знакомым режиссерам говорили про нее пусть снимают! Действительно, несправедливо, что ее так редко приглашают. Коте пыжился. Рина принесла баночку маринованной с чесноком скумбрии за шестьдесят копеек: "Это в связи с тем, что на Автозаводе устроили бесплатный рыбный обед на тысячу пятьсот персон в рекламных и пропагандистских целях. И я впервые поддалась агитации", - пояснила она, хотя там и не была.
Вечером пришел Лева Гринкруг, разговор зашел об эвакуации, и он рассказал, как ехал в Сталинабад мимо Курьи, где его встретили Л.Ю. и отец. А я хорошо помню письмо из Курьи в конце 1941 года (оно у меня хранится), где Л.Ю. писала мне в Омск, как они ходили встречать Леву с одеялом и буханкой хлеба. Наконец встретили - он ехал с кинематографистами в поезде, сплошь составленном из вагонов электрички.
P.S. 1997. Позже прочитал похожее: Ахматова в эвакуации несколько дней ходила на вокзал встречать эшелон, в котором ехал дистрофик Н.Пунин из Ленинграда...
[3 октября. 9 июня купили, а 30 июля разбили "Жигули" вдребезги. Сегодня все еще чиним. 6 октября должен уехать в Ташкент делать картину про Алима Ходжаева.]
26 октября. Живу в Ташкенте. Вчера прилетел мой герой Алим Ходжаев. Изысканно-интеллигентный узбек, все время скалит зубы. Вчера у него обедал, квартира в привилегированном доме с милиционером в подъезде. Все европейское телевизор, книги, виски, а плов ели руками из одного блюда. Правда, дали полную сервировку, но я попросил не церемониться. Плов был потрясающий.
Про моего Ходжаева Тамара Ханум заметила: "У него нет ничего такого, чтобы хотелось сказать: "Встань, подойди сюда"". Тамара Артемовна интересная, яркая личность, она красивая и глухая. До сих пор выступает, прорываясь сквозь возрастные и административные кордоны. Костюмы у нее немыслимой красоты и роскоши.
Сам Ходжаев оказался человеком симпатичным, веселым, воспитанным, но как актер не производит впечатления. Говорят, в молодости, когда он был героем-любовником, он в каких-то ролях имел успех, но сегодня - ничего интересного.
Ходжаев, вернувшись из Москвы с заседания комитета по Ленинским премиям, сказал мне, что Щедрина не ставили на голосование, чтобы не травмировать, а "утешительно" отложили на следующий раз. Вот так "Ленин в сердце народном"!
4 ноября. Смотрел Ходжаева в коронной роли - Алишер Навои. Говорящий памятник. Все остальные в спектакле просто хлам, никто не играет, спешат пробормотать текст, чтобы поскорее удрать домой. Попал я в историю. Но сценарий сегодня приняли на редсовете с небольшими частными замечаниями.
Живу в гостинице ЦК, где в столовой все стоит баснословно дешево.
Например, второе блюдо: осетрина с гарниром - шестьдесят пять копеек, судак тридцать две копейки! Огромный кусок дыни - четыре копейки. Я решил, что меня разыгрывают. Ан - нет.
5 ноября. Из письма мамы в Ташкент:
"...Мне звонили из музея Маяковского, уговаривали меня встретиться или написать что-нибудь, или отдать то, что написано, обещая хранить все тайны, так как "пора наконец восстановить правду о Маяковском". Я все выслушала, вежливо помалкивая, и сказала, что подумаю. Пусть теперь ждут звонка до морковкиных заговен. Это все, конечно, штучки его сестры Людмилы Владимировны, которая считает меня главным орудием в потоплении известной тебе особы*. Само собою разумеется, что я не хочу иметь с ними никакого дела".
9 ноября. Ташкент. Прилетела Инна из Фрунзе, где она читала лекции, и мы смотрели спектакль "Кровавый мираж" с Ходжаевым в главной роли. Сто двадцать девятое представление! Слушали русский перевод в наушниках, и чтица за весь вечер ни в одном слове не поставила правильного ударения. Все же мы усвоили, что действие происходит "в одной из ближневосточных стран" сразу после войны в эмигрантской антисоветской среде. Потом вдруг оказалось, что умер Сосо, а куда делись восемь лет после смерти Гитлера, так мы и не выяснили. После этого в ход вступили законы восточной драматургии - яд, кинжалы, самоубийства и танец живота (довольно жирного). Публика на все очень живо реагировала, как будто до этого спектакля никогда не видела ни кино, ни ТВ. Героиня (тоже упитанная, но не танцовщица, а западногерманская резидентка), все время щелкает пальцами, требуя виски, и закидывает его в глотку, как добрый алкаш. Про нее в буклете мы прочли, что она "подчиняет свой женский шарм, свой темперамент и присущую ей страстную мысль на сцене раскрытию характера политической авантюристки". Ни шарм, ни страстная мысль, однако, не помешали ей покончить с собой под дружные аплодисменты зала.
До этого смотрели пьесу с узбекским названием, где в первом действии, не успевает открыться занавес, как мой герой - злодей деверь - бросает младенца в кипящий котел. Из чего же делать картину?
8 ноября. Из письма мамы в Ташкент:
"...Люда Белова рассказала, как хоронили Михаила Ромма. Была огромная толпа перед Союзом и в зале, выступал Баскаков, потом очень хорошо и правильно Плятт, кот. говорил, что нельзя так травить и дергать талантливых людей, студент ВГИКа. Потом на кладбище тоже была огромная толпа, говорил Александров (паршиво) и очень хорошо Марлен Хуциев. Словом, похороны были очень сердечными.
На его картине (про современный мир) умер сначала директор, потом Семен Зенин, и Ромм сказал: "Ну, я буду третьим". В день его смерти Кузьмина поехала купить ему пижаму (он на следующий день должен был лечь в больницу) и вернулась с дороги, так как ей стало тревожно. Он сказал: "Как хорошо, что ты вернулась, мне что-то плохо". И через полчаса потерял сознание и умер".
17 декабря. Ташкент. Съемки почти кончились, монтирую. Никак не могу привыкнуть, что ни слова не понимаю в снятом, все на узбекском, сижу с переводчиком.
Вечера провожу у Тамары Ханум. На днях в самом большом зале у нее будет концерт, и она все время что-то шьет и нанизывает. А также готовит вкуснейшие плов с курицей, лепешки с кинзой и салат из лука с гранатами.
Рассказала, как с Кари Якубовым (крупнейший музыкант, первый ее муж) и одной азербайджанкой в 20-х годах приехали в Париж с концертами. Азербайджанка училась в Италии, знала несколько слов и стала на итальянском просить таксиста отвезти их в мечеть. Тот ни бум-бум. Тогда Кари Якубов в сердцах плюнул и матюгнулся, а шофер радостно закричал: "Вы русские?!" (Одеты все были в халаты и шаровары.) Поехали в мечеть. Там радостно на них кинулись - узнали по концерту.