И когда однажды Мина с Марком набрели на плотную рощу бамбука, то очень удивились, и свернули с привычного маршрута в глубь, как они думали, городского парка, и вышли к странным, похожим на хвостовое оперение гигантского голубя-сизаря растениям. "Nyra fruticans, Нира кус..и..тая, мангр... аль..." - пояснила жестяная табличка, невнятная из-за дождя. Чуть дальше виднелось несколько ротанговых пальм, и Мина направилась туда, простодушно удивляясь, как возможно такое экзотическое изобилие в не самом подходящем климате. Марк что-то такое из-за деревьев отвечал, пытаясь выбраться, - он намеревался найти какой-нибудь съедобный плод, но за шорохом огромных листьев она ни слова не разобрала. И изумилась, когда оперенная, с тонким белым стволом ветка, как срезанная, упала на землю совсем с другой стороны. Поднимая ноги, чтобы не путаться в высокой тонколистой траве, Мина шагнула под следующую пальму и остановилась.
На одном из деревьев, привязанный веревкой к поперечно-полосатому стволу, сидел и специальной ножовкой пилил сухие ветки мальчик. Юноша? В любом случае выглядел он неожиданно: старые голубые джинсы обрезаны настолько коротко, что Мине снизу были отлично видны две ровные половинки, округлые и темно-золотистые, словно гигантский персик. Продолжая что-то рассказывать, сзади подошел Марк и тоже залюбовался, замолчав. "Вот и садовник", - отчетливо произнесла Мина, указывая рукой наверх, но мальчик даже не повернул головы, только почесал плечо, наверное, из-за пыльцы или насекомых, сбросил на землю, не посмотрев, следующую ветку и одним ловким движением переместился за ствол. Мина успела заметить волнистые волосы, тонкую сильную ногу, острую лопатку, перед тем как юный садовник исчез.
"Если бы это было персиковое дерево..." - произнес вслух ее мысль Марк. Мина смотрела себе под ноги, будто искала сорвавшийся плод, но наткнулась взглядом на незаметную в высокой траве табличку "Acoe.........rap..e ..iqh..i". "Хотя, конечно, - продолжил Марк, пытаясь угадать перевод, - подобное бесстыдство в его годы вполне простительно, ведь он прехорошенький и наверняка полагал, что работает здесь один". Еще одна ветка с хлестким шелестом полетела вниз. Снова равнодушно, не быстрее, не медленнее, заработала ножовка, и Мина не решилась спросить название огромного, с торчащими изнутри метелками пальмового куста.
7
Вечером Марк сдержал слово и на десерт привел доктора, к которому испытывал искреннюю и немного поверхностную, по мнению Мины, приязнь; в остальное время года они даже не переписывались. Однако, разглядев позади поднимавшегося по ступеням террасы мужа атлетическую фигуру гостя, она неожиданно для себя обрадовалась и даже привстала навстречу, когда доктор протянул ей пестрый букет. Высокий и смуглый, он нисколько не изменился, и она машинально, как уже не раз, подумала, что хорошо бы записаться к нему на прием. Эту идею перебил Марк пересказом истории бельгийского бизнесмена, которую Мина, в свою очередь, прервала жалобой на утреннюю бесцеремонность мужа. Дело в том, что гость был доктором не обычным, секретным, и Мина в отместку за эту его секретность и чопорность говорила ему двусмысленности, не всегда осознанно. Теперь, глядя мимо широкой крестьянской ступни мужа, покачивающей пляжной сандалией, на тонкие в запястьях, внимательно сложенные руки доктора, она попробовала намекнуть на садистские наклонности Марка и даже приоткрыла в разрезе юбки расцарапанное колено.
В ответ доктор протянул Мине дольку овечьего сыра на сухарике серого хлеба, завернутом в фиолетовый лист салата, прибавив сверху лимон, и она опять удивилась, какие нежные у него руки и абсолютно невыразительное лицо. Возможно, это оттого, что он спит с пожилой посудомойкой из ресторана.
Или предусмотрительный Марк ее нарочно обманул?
Мимо террасы прошла хорошенькая хозяйская внучка Катюша, для которой Мина привезла отлитый в форме померанца шоколад в яркой квадратной коробочке. Каждый год она обещала прислать его по почте на Рождество и каждый год забывала об обещании. Странно, но в шесть лет девочка была веселей и общительней, чем теперь, когда выросла настолько, что может, не вставая на цыпочки, достать выключатель уличного освещения. В это время южных сумерек электрический свет ничего не добавляет, и девочка, воспитанная быть экономной, вопросительно на них оглянувшись, выключила фонарь. Стройная, тонконогая, она совсем не похожа на грушеподобную, из-за толстых ляжек переваливающуюся при ходьбе мамашу или чересчур серьезного, чтобы быть нормальным, младшего брата. Правда, правое плечо Кати немного приподнято по сравнению с левым, но скорее это дурная привычка, чем физический порок.
- Доктор, а вы как считаете? Вы же знакомы со всеми в этом местечке.
- Во-первых, она не дочь, а племянница. Была еще сестра, старшая, она стала спортсменкой, пловчихой, кажется, и покинула родные края, как полагали, навечно. Но, знаете, как бывает с глубокими провинциалками, тем более романтичными: несчастная любовь, ребенок, плохая наследственность посмотрите на ее сестру, а в результате запущенная болезнь и гибель. Что может быть проще?
Да, наверное, так все и было. Возможно, доктору даже досталась в наследство от недоучки-врача, обмазавшего гипсом ногу великосветского мореплавателя, медицинская карта неудавшейся спортсменки. Мина вдруг вспомнила о вчерашнем мужчине, Юсуф, кажется, и хотела было спросить, но Марк, как обычно, перебил. Она посмотрела на мужа свысока. Удивительное дело: стоило ей вчера остаться одной, стоило только задуматься о продолжении рода, как мужчины буквально зароились вокруг, словно привлеченные электрическим светом, который Катюша все-таки зажгла, жирные ночные бабочки.
Ее, конечно, предупреждали, что они удивительно сладкоречивы, эти мужчины-туземцы, однако верить им нельзя. Да и как можно верить человеку в стоптанных, хотя и до блеска начищенных туфлях и дорогом, это стало очевидно под ближайшим фонарем, костюме? "Вы меня не помните, но вы должны меня выслушать. Юсуф не станет обманывать. Вы такая добрая, такая леди, когда в первый раз..." Ее заинтересовали, встревожив, не столько слова, жаркие, заискивающие, сколько травный запах одеколона и близкие, просительные глаза - мужчина держал ее за локоть, заглядывая в лицо: "Ты должна знать, Катя не ее дочь". Она совсем не понимает, о чем речь. Чтобы разобрать негромкий, с французским вывертом голос, Мина замедлила шаг, стараясь смотреть не в упор, а искоса: говорят, они ужасно обидчивы и могут от досады убить. Иначе откуда у местных официантов такое высокомерие в самом разрезе притворно опущенных век? Чтобы так на людей смотреть, надо обладать миллионным состоянием, а у них даже нищие, дети, клянча копейку, сохраняют надменный вид. Этот тоже, наверное, хочет денег. "Я любил ее и поклялся, что Катерина..." Однако странные имена они дают своим детям, вот и внучку хозяйки... А-а, про нее, оказывается, и речь. Ну, разумеется, разумеется, он прав, и тетя Агата о том же рассказывала: мать девочки умерла от туберкулеза, ведь здесь еще при князе начали строить санаторий. Хотя, она готова поклясться, история Агаты была чистейшим, как бриллиант в ее кольце, вымыслом...
Словно откликнувшись на имя, из густых абрикосовых сумерек вновь появилась девочка с темно-русыми и немного волнистыми, как у Марка, влажными волосами и, присев на корточки, стала шарить под домом, заглядывая в темноту. "Вы не видали моего щенка?" - "Если хочешь, поднимись и посмотри здесь. Пять минут назад он крутился под столом, выклянчивал колбасу".