Весельчаков мои друзья остерегались - не стукач ли?..
Наконец мы эмигрировали. Живем в Америке. Присматриваемся к окружающей действительности. Спросишь у любого американца:
- Как дела?
- Фаин! - отвечает.
Вроде бы - не дурак. И уж, как минимум, - не стукач.
Может, у него и в самом деле - файн? Почему бы и нет? Говорит, что думает. Живет, как считает нужным. Молится, кому хочет. Сыт, одет, обут... Каждому, что называется, по труду...
Так наметился у меня поворот к оптимизму. Теперь уже на мрачных людей смотрю подозрительно. Чего это они такие мрачные? Как бы галоши не украли? А может, КГБ их сюда засылает для увеличения напряженности?..
И коллеги у меня подобрались соответствующие. То и дело - улыбаются. Порой смеются. Изредка даже хохочут.
И газету делают - принципиально оптимистическую!
Конечно, бывают и у нас огорчения. То анонимное письмецо от какого-нибудь уязвленного дурака. То из Союза придут дурные вести. Или дочь презрением обдаст за то, что не умеешь водить автомобиль...
Но главная проблема решена. Будущее наших детей - прекрасно. То есть наше будущее.
Поэтому наша газета взывает к мужеству и оптимизму.
А истинное мужество в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду!
ОДНАЖДЫ МЫ ЕХАЛИ В САБВЕЕ...
Однажды мы ехали в сабвее. Я был с женой и дочкой. Сижу, читаю газету.
На остановке ворвались молодые люди. А может, перешли из другого вагона. Человек пять. Один с гитарой, у другого-транзистор... Куртки, сникерсы...
Это были нехорошие, дурно воспитанные молодые люди. Они шумели, толкались, вероятно - сквернословили. Они, как говорится, нарушали...
Публика вела себя не лучшим образом.
Один газету читает. Другой в окошко загляделся. (Благо за окном сплошная тьма.) И так далее.
В Союзе я бы знал, как поступить. Я бы подошел к этим молодым людям и сказал:
- Заткнитесь! И добавил бы:
- Вон отсюда!
А если надо, треснул бы кого-то по затылку...
А тут я испугался. Языка толком не знаю. Порядков не знаю. Скажут что-то - не пойму. То ли извиняются, то ли дальше оскорбляют. А вдруг стрелять начнут? Может, у каждого - по нагану? Или - бритвой по физиономии...
Советский хулиган-он родной и понятный. Он если бьет, то монтировкой. Или трубой. Или доской от забора. Или пивной кружкой. Или вилкой, на худой конец. То есть - знакомыми, полезными вещами.
А у этого что на уме?..
Короче, сижу, читаю газету. А молодые люди продолжают нарушать. Старуху толкнули. Из горлышка выпили. Транзистор завели на полную мощность. В общем-ничего хорошего...
Читаю газету.
Вдруг поднялся мужчина средних лет. Американец. Худой такой. И ниже меня ростом. Подошел к хулиганам и говорит:
- Заткнитесь! И затем:
- Вон отсюда.
Чувствовалось, если надо, он может кого-то и по затылку треснуть.
И молодые люди заткнулись. И на остановке - вышли.
А мужчина сел и задремал.
К чему я все это рассказываю? А вот к чему. Я знал все английские слова, которые он произнес. И сам все это мог произнести без акцента.
Однако - не произнес. Я газету читал.
Как вы сейчас...
КОГДА-ТО Я РАБОТАЛ НА ЗАВОДЕ...
Когда-то я работал на заводе. Точнее - в заводской многотиражке.
На этом заводе произошел удивительный случай. Один мой знакомый инженер хотел поехать в Англию. Купил себе туристскую путевку. Начал оформлять документы. Все шло хорошо. И вдруг-отказ. Партком отказался выдать моему знакомому необходимые рекомендации.
Я спросил парторга:
- В чем дело? Ведь мой знакомый - не еврей?
- Еще бы! - сказал парторг.
- Кроме того, он член партии.
- Естественно! - сказал парторг.
- Так в чем же дело? Чего вы его не отпускаете?
Парторг нахмурился и говорит:
- Ваш знакомый слишком часто улыбается. И даже смеется. В том числе и на партийных собраниях. Есть свидетели...
- А, - говорю, - тогда понятно...
Улыбающийся человек неугоден тоталитаризму. Смеющийся - опасен. Хохочущий - опасен втройне.
Дома нас окружала тотальная безвыходная серьезность. Вспомните лица парторгов, милиционеров и заведующих отделами. Вспомните лица домоуправов, торговых работников и служащих почты. Вспомните лица членов Политбюро ЦК. Вспомните, например, лицо Косыгина. Беременным женщинам нельзя показывать такие вещи...
Сейчас мы в Америке. Строим новую жизнь. Реализуем изначальные демократические права. Право на собственное мнение. Право на материальный достаток. Право на творчество... И так далее.
И еще. Мы осуществляем великое человеческое право на смех и улыбку.
Смеемся над велеречивой тупостью и змеиным ханжеством. Над лжепророками и псевдомучениками. Над президентами и рыцарями велфейра...
Шесть месяцев выходит наша газета. Шесть месяцев я то и дело слышу...
- И чего вы смеетесь? Над чем потешаетесь? Такие несерьезные... В Камбодже - террор. В Афганистане - трагедия. Академик Сахаров томится в Горьком... И вообще, мир на грани катастрофы!..
Да, мир на грани катастрофы. И привели его к этой грани - угрюмые люди. Угрюмые люди держат в плену заложников. Угрюмые люди бесчинствуют в Камбодже. И гордость России, академика Сахарова, мучают тоже угрюмые люди.
И потому - мы будем смеяться. Над русофобами и антисемитами. Над воинственными атеистами и религиозными кликушами. Над мягкотелыми "голубями" и твердолобыми "ястребами"...
И главное - тут я прошу вас быть абсолютно внимательными - над собой!
ЭТО БЫЛО...
Это было в минувшую пятницу. Я познакомился с живым американским "левым". Я был уверен, что их не существует. Что господин Максимов сгущает краски.
И вот я познакомился с Эрни Данэлом. Он не коммунист, не заговорщик. Он даже не красный. Он - розовый, левый.
Эрни рассказывает о себе:
- Я родился в очень чопорном, богатом и гнусном семействе. Достаточно сказать, что моим крестным отцом был Рокфеллер. Поэтому я стал мятежником. Я возненавидел эстаблишмент и, главным образом, - моего папашу...
Я стал употреблять наркотики и заниматься контрабандой. Был членом довольно могущественной шайки. Знал черный рынок и все непотребные места.
Мы ненавидели богачей, капиталистов, продажных священников. Мы ненавидели это развращенное, безжалостное общество.
Несколько раз я был арестован. Но папаша брал хороших адвокатов, и меня выпускали...
Я продолжал бороться. Мы вели политическую борьбу, разрушая устои капитализма. Ночью мы вскрывали багажники автомашин. Били стекла...
- Сколько тебе было лет?
- Шестнадцать. Но я был сложившимся революционером. Я курил марихуану назло папаше и эстаблишменту.
- А сейчас?
- И сейчас я придерживаюсь оппозиционных взглядов. По-моему, Рэйген слишком груб. Политика Киссинджера была мягкой. И это предотвратило войну. Политика же Рэйгена чревата войнами.
- Но война уже идет, - сказал я. - Войны были при Киссинджере. Войны идут постоянно. Америка уже проиграла несколько войн.
- Америка не воюет. Это главное. Я думаю о своем народе.
- Рано или поздно советские танки будут здесь. Если их не остановить сейчас.
- Это будет не скоро. Ведь Россия так далеко...
- Боже, как ты глуп! - хотелось выкрикнуть мне. - Как ты завидно и спасительно глуп...
Но я сдержался. От этого человека в какой-то степени зависело мое будущее.
Познакомились мы не случайно. Эрни Данэл - преуспевающий литературный агент. Работает в солидной конторе. Обслуживает ненавистный эстаблишмент.
Может, заработаю с ним большие деньги. Капитализм, вопреки своей исторической обреченности, дает человеку такую надежду...
ПРИНЯТО ДУМАТЬ...
Принято думать, что советская армия могущественна и непобедима. И потому весь цивилизованный мир дрожит от страха.