С другой стороны, держась за мою руку, поспевал Тяпкин.
- Молочную лапшу на первое.
- А на второе? - спросил Тяпкин, потому что больше любил второе, а еще больше третье.
- На второе сосиски, а на третье кисель из сухой вишни. Леша даже остановился и отстал на несколько прыжков, нам пришлось его дожидаться.
- Я люблю молочную лапшу,- сказал он, догнав меня.
- Вот как? А Люба не очень. Хорошо. Пожалуйста, идем к нам. А твои семь дедов тебя не хватятся?
- Не хватятся, не хватятся! - обрадованно заторопился Тяпкин, обожавший общество и беседу за едой.- Они его никогда не хватятся, он от них совсем ушел! У него такой противный дед Хи-хи, как Петр Яколич.
- А дедушка хороший,- сказал Леша грустно.- Он меня любит.
- Кто? - не поняла я.- Этот дедушка Хи-хи?
- Тот дед просто. А это дедушка. Один есть такой... Он хороший.
- Ну ладно, так ты домой пойдешь или к нам обедать?
- К вам обедать,- сказал Леша и запрыгал впереди меня. Мы уже шли оврагом к нашей калитке.
- Идите мойте руки.
Я стала накрывать на стол. Не знаю уж, как там приспособился мыть руки Леша, но, возвращаясь в комнату, он с деловым видом тер свои широкие деревяшечки, и лицо у него было серьезным и даже торжественным. Видно, деды держали его впроголодь.
- Куда же мы твоего лешонка посадим? - спросила я Тяпкина.- Прямо хоть на стол сажай.
- На стол сажай! Конечно, на стол сажай! - согласился Тяпкин.- Ты ему полотенце постели - и пусть.
- Я не лешонок! - обиделся Леша.- Я мальчик Володя.
- Какой же ты Володя? - удивилась я.- А кто же тогда Леша?
Я хотела посадить его на стол, но он прекрасно забрался сам по ножке стола и задержался на краю, стоя на коленках. Тут уж я взяла его поперек живота и посадила на подстеленное полотенце. Не хватало еще, чтобы он по чистой клеенке своими баретками топал. На ногах у него были какие-то деревянные квадратные башмачки.
Леша сначала смирно сел, но, когда я налила ему в блюдце молочной лапши, он очень заволновался, заелозил, потом вскочил на ноги и плюхнулся на колени.
- Горячо,- сказала я.- Подожди, остынет.
Тяпкин придвинул к себе Лешино блюдечко и стал дуть в него, а Леша с другой стороны тоже стал дуть, они подняли тучу брызг, и я на них прикрикнула:
- А ну, перестаньте! Хватит баловаться!
- Я не балуюсь,- огорченно сказал Леша.- Я очень кушать хочу.
Тут мне стало его жалко, я вспомнила, какой Тяпкин в младенчестве был страшный обжора, тоже никак не мог дождаться, пока остынет, и, утешая себя, повторял вслед за мной, пока я дула на кашу:
"Дудут, дудут!.."
Короче говоря, я стала помешивать ложкой в блюдечке, дуть на молоко, а убедившись, что остыло, пододвинула блюдечко Леше.
- Ешь,- сказала я.- Теперь не горячо. Но я все-таки не поняла, как тебя зовут - Леша или Володя?
- Леша и Володя,- сказал Тяпкин.
- Так не бывает,- возразила я.
- Бывает! - Леша на мгновение оторвался от блюдечка.- Вон его зовут Люба и зовут Тяпкин.
- Тяпкин - это прозвище.
- И Леша прозвище.- Он опять уткнулся в блюдечко, молоко и лапшинины исчезали в его вытянутых губах, точно в маленьком пылесосе. Где у него это все помещалось - трудно понять, живот у Леши был круглый и твердый, размером всего с небольшую картошку. Переваривалось, что ли, все мгновенно? Потому, наверное, и энергии в нем было, как в приличной электростанции.
- Я очень молочко люблю,- сказал Леша.- Только это с водой.
Тоже мне лактометр нашелся!
- У меня своей коровы нет,- обиделась я.- И потом, кто же это молочный суп на цельном молоке варит? Ладно, давайте есть второе.
Я положила нам с Тяпкиным по две сосиски, а Леше половинку. Все равно эта половинка была размером почти с его ногу. Однако он быстренько сточил полсосиски мелкими белыми зубами, сел и со вздохом стал глядеть то мне, то Тяпкину в рот.
Пришлось дать ему оставшуюся половинку, он съел ее раньше, чем мы управились со своей порцией, сел вытянув ноги и с грустным видом уставился себе в колени. Картошку он, правда, есть не стал, хлеб тоже.
- Вкусно очень...- прошептал он.
- Сейчас будем есть кисель,- сказала я. Больше сосисок у меня просто не было.
Я налила ему в блюдце кисель, он, даже не попробовав, сказал:
- А сахару ты мне дашь?
- Он сладкий.
Леша прижал к груди маленькие ладошки и сказал:
- Дай мне сахарку. Я очень сахар люблю.
- А конфеты? - поинтересовался Тяпкин. Надо сказать, Лешин аппетит действовал на него ободряюще, он подъел все подчистую.- Я конфеты еще больше сахара люблю!
- Я очень сахар тоже люблю! - повторил Леша, тревожно глядя на меня.
Я дала ему самый большой кусок сахара, и он стал точить его зубками не торопясь, держа перед лицом в своих шершавых ладошках и поглядывая на меня с такой благодарностью, что у меня просто сердце перевертывалось.
- У тебя мама-то умерла, что ли? - спросила я. Леша почему-то смутился от этого моего прямого вопроса, пожал плечиками, улыбнулся, опустив глаза. И промолчал. Я не стала допытываться, может, у лешонков и матерей нет.
Кисель Леша есть не стал. А Тяпкин спросил:
- Мама, можно я съем Лешкин?
Я налила Тяпкину еще чашку, он выпил, и глаза у него осовели.
- Идите спать,- сказала я.- Давайте укладывайтесь оба в гамаке в саду. И чтобы спать крепко-крепко и не болтать. А то я поразгоню вашу компанию.
- Мы не будем,- пообещал Леша.
Тяпкин взял свое одеяло и маленькую подушку и пошел в сад. Леша запрыгал следом.
Минут через двадцать, вымыв посуду, я пошла в сад, поглядела издали. Тяпкин смирно лежал в гамаке, накрывшись одеялом, глубоко дышал. Леши возле не было видно. Я решила, что он тоже спит где-то в саду, и пошла работать.
4
- Любк! - сказал Леша, сев на веревочную перекладину гамачной сетки.- Я как по дедушке соскучился...- Он подождал, не ответит ли чего Тяпкин, потом спросил: - Любк! Любка?.. Ты, что ли, спишь?
Тяпкин не спал, но глаз ему открывать не хотелось и разговаривать очень редкий случай - тоже не хотелось. Он тихо сопел носом и дрожал ресницами.
- Не спишь, я знаю, не спишь! - сказал Леша.- У тебя эти косички на глазах дрожат!
У него самого на веках не было ресниц, потому, наверное, он не знал, как они называются.
- Это не косички, а реснички! - сказал Тяпкин, сердито приоткрыв глаза.- Не мешай, у меня мертвый час!
Они долго честно молчали, потом Леша, вздохнув, сказал шепотом:
- Я очень по дедушке соскучился. Он такой старенький и меня любит.
- Я тоже соскучился,- сказал Тяпкин, чтобы не отставать от Леши.- Мой дедка тоже давно не приезжал. Дней пять или десять.
- Не приезжал? - удивился Леша.- На чем не приезжал?
-На поезде. Он в городе живет, в своей комнате. Он когда приезжает, конфет привозит, чтобы чай пить. Он чай любит, а я конфеты.
- Я тоже конфеты! - усмехнулся Леша.- Чай - это такая вода, я знаю. Воды вон в речке-сколько хочешь пей... Или в луже... А когда он приедет?
- Не знаю. Он в кино очень любит ходить, а здесь этого нет.
- Дай я к тебе на подушку лягу,- попросил Леша.- Подвинь свое лицо, и я лягу. Мне жестко на веревке сидеть.
Леша перебрался на угол подушки и лег на спину, вытянув тонкие ножки в деревянных башмачках и сложив на животе ладони. Он долго лежал так, закрыв глаза, потом негромко спросил:
- Кино?.. Я не знаю такое слово.
- Я знаю...- презрительно сказал Тяпкин.- Это так, не очень поймешь... Там такие люди ходят. И собаки еще... Разговаривают, кушают, чего-то работают.
- Я такое кино люблю!..- завистливо удивился Леша.- Я бы тоже пошел в это кино, где кушают!..
- Ты, что ли, опять голодный?..- возмутился Тяпкин.- А ты бы хлеб ел! А то хитренький: сахарок хряп-хряп!
- Ничего я не голодный...- тоскливо и независимо ответил Леша.