Курфюрст Пфальцский доставил ему алтарь слоновой кости с резными изображениями из жизни Христа, а один монах из Александрии прислал посох Моисея вместе со свидетельством, что посох этот -- подлинный, но император не пожелал его купить, заявив, что раз посох некогда превращался в змею, то это может случиться снова. Антонио ди Джордже делает для него сферические и параболические зеркала, а Мизерони -- хрустальные бокалы. А ведь все это стоит денег. Откуда они берутся, спрашиваю я?
-- Император связался с евреем из гетто? Я не могу поверить в это, -проворчал Лейнитцер.
-- А ты и не знаешь, как это делается? Что ты вообще знаешь о жизни? Да ровным счетом ничего! -- осадил его Барвициус. -- Но нам с тобой недосуг тревожиться о Его Величестве императоре, у нас есть дело до еврея Мейзла, и надо хватать добычу скорее, а то он, кажется, совсем свихнулся и раздаривает свои деньги направо и налево.
-- Я знаю одного свихнувшегося, -- откликнулся Лейнитцер. -- Он бегает по улицам в одной рубашке и кричит, чтобы на него лили воду, потому что он -- душа, объятая черным пламенем ада. А есть еще один, так он воображает себя рыбой и сидит в бассейне, а ночью, когда приходит пора спать, дает себя вытащить оттуда только с помощью крючка и лески. Но вот свихнувшегося, который раздаривал бы свои деньги, я в жизни не видывал, хотя давно уже мечтаю повстречать!
-- Сумасшедший он или нет, но деньги он дарит, -- объявил Барвициус категорическим тоном. -- Он делает это в большой тайне -- видимо, не хочет, чтобы об этом стало известно всем. Он не только раздаривает деньги, он разбрасывает их, отталкивает их от себя и, хоть этому и не верится, выкидывает их на улицу. К нему приходят люди, и он дает им ссуды без заклада, без векселя, без поручительства и требует от должников лишь молчания да чтобы один не знал о другом. Бедные девушки, которые хотят замуж, получают от него деньги на приданое, даже не зная, от кого оно исходит. Это он велел снести старую баню и построить новую -- старая, видите ли, была ему недостаточно вместительна. А теперь они собираются построить в гетто новую ратушу, дом призрения и приют для детей-сирот -- а на чьи деньги? На деньги Мейзла. Но ему кажется, что они недостаточно быстро уходят у него между пальцев, потому что, как мне было доведено, он решил замостить все улицы, углы и дворы еврейских кварталов красивым тесаным камнем.
-- Так вот почему вы сказали, что он выкидывает деньги на улицу? -подхватил Лейнитцер.
Барвициус встал и тихо засмеялся.
-- Ему не придется долго заниматься этим. Настало время мне вступить в игру, -- заявил он. -- Я хочу вытащить его из дома и отвезти в надежное место, где он и будет сидеть, пока не заплатит выкуп. А в качестве выкупа я возьму с него столько, что мы всю оставшуюся жизнь не будем ни в чем нуждаться. Я не хочу оставлять ему много -- пусть еврейский город так и будет немощеным!
Лейнитцер одобрительно кивнул. Эта затея ему понравилась. Он начал прикидывать в уме, как велика должна быть сумма, чтобы они с Барвициусом могли довольствоваться ею до конца жизни, но так и не дошел в своих расчетах до конца, так как Барвициус, разложив перед собой план дома Мейзла, взглянул на него и спросил:
-- Сколько людей ты можешь найти для этого дела, Георг?
-- Одиннадцать, а если мало, то четырнадцать, -- отвечал Лейнитцер.
-- Какая разница -- одиннадцать или четырнадцать? Все равно не хватает одного человека, -- возразил Барвициус. -- И не делай глупое лицо. Одного все равно недостает, -- повторил он с нажимом, когда Лейнитцер удивленно взглянул на него. -- В таком деле ты не годишься на роль вожака, из других тоже никто с этим не справится. Ибо это не простой налет, а самая настоящая военная операция.
Без лишнего шума, погони и рубки на сей раз не обойтись, а потому мне нужен человек, научившийся на войне тому, как с горстью людей пробиваться сквозь вооруженный отряд, как захватывать важную персону в ее собственном доме и как вывозить ее из вражеского лагеря. Мне нужен человек, который, нарываясь на препятствие, не спрашивает у меня советов и приказаний, а действует смело и решительно. Мне нужен воин, овладевший военным искусством с младых ногтей и в то же время готовый заняться делом, которое не принесет ему ни славы, ни отличий, но зато...
Он выразительно пошевелил пальцами, пересчитывая невидимые деньги.
-- Одного такого я знаю, -- заявил Лейнитцер. -- И правда, патрон, мне кажется, у меня есть как раз тот человек, какого вы ищете. Один молодой дворянин из рода Вальдштейнов. Он лихо сражался на турецкой войне, а теперь пребывает в раздоре с начальством. Он оставил службу, приехал в Прагу и сидит здесь безвылазно. Занимается какими-то военными науками, читает. Ей-богу, у него полная комната книг!
-- А что он изучает? -- поинтересовался Барвициус.
-- В основной как брать штурмом крепости вроде Петерсвардейна или Рааба, как распределять полки в сражении, как вести минные галереи, как применять артиллерию. Умеет в деталях изложить, как следовало бы римлянам маневрировать при Каннах, чтобы переиграть Ганнибала.
-- Уже хорошо. Что еще? -- потребовал Барвициус.
-- Привержен звездочетному суеверию, -- продолжил свой доклад Лейнитцер. -- Говорит, что Марс и созвездие Большой Медведицы являются его небесными патронами и что когда Марс находится в доме Большой Медведицы, то наступает его день, в который все ему должно удаваться. Но сейчас, несмотря на высокое небесное покровительство, он так беден, что может себе позволить только по разу в день заказать в гостинице кусок жаркого и бокал вина. Этим он, конечно, недоволен, потому что, как он говорит, без денег невозможно предпринять большое дело. Не раз спрашивал меня, как бы ему побыстрее раздобыть денег. Заметьте и то, что он не гнушается никаким делом, даже самым опасным и противозаконным. Он говорит, что праведными путями в наше время трудно чего-нибудь добиться.
-- Все это звучит очень обнадеживающе, -- отметил Барвициус. -- Но скажи мне, каких лет этот дворянин?
-- Чуть больше двадцати.
-- А вот это плохо! -- воскликнул Барвициус. -- Дерево с зеленой корой...
-- Я знаю, -- сказал Лейнитцер, -- дает много дыма, да мало огня. Но это к Вальдштейну не относится. Он уже задубелый. Этому парню ни один ров не глубок и ни одна стена не высока. С полудюжиной своих драгун он захватил посреди турецкого лагеря визиря и доставил его к своим.
-- Ну, тогда, может, и действительно задубелый, -- обрадовался Барвициус. -- Сейчас же ступай и поговори с ним! Но будь осторожен, не сболтни ему лишнего. Знаешь ведь, что для молодых вояк честь и совесть не пустяк!
-- Не беспокойтесь, -- ответил Лейнитцер. -- Я сумею так наворковать ему о нашем деле, что ему понравится.
Молодой Альбрехт фон Вальдштейн, который, по мнению Лейнитцера, был тем самым "задубелым", который мог осуществить замысел Барвициуса, жил в маленьком, слегка покосившемся домике, расположенном чуть ниже Градчан, в той части города, которую называли Малой Страной. Из окон его чердачной комнаты была видна вся Прага вплоть до Страховского монастыря. Но когда он по утрам подходил к окну, его взгляд прежде всего натыкался на маленький огородик, который содержала вдова портного. Там, доставляя господину фон Вальдштейну невыносимые мучения, с утра до вечера вертелись две козы, десятка полтора кур и собака Люмпус. Самом собой разумеется, вся эта живность беспрестанно блеяла, кудахтала и тявкала.