- Неужели на всех пяти будет единица?
- Не получится. - Она безразлично сжала в кулак кости и бросила.
Кости, в которые Митико не вложила ни воли, ни желания, разлетелись как попало, показывая разные числа. Митико даже не пожелала взглянуть на них.
- Спать хочется, - пробормотала она и опустила голову на руки.
Митико была без чулок.
Из-под подола старенькой, словно устаревшей от долгого путешествия юбки выглядывали голые лодыжки. Они казались сильными и упругими. Кончики пальцев были слегка деформированы из-за того, что ей часто приходилось танцевать на носках.
Издалека донесся звук храмового барабана.
Мидзута подобрал кости и попробовал их бросить.
Митико подняла голову и рассеянно глядела на него. Потом схватила одну кость и бросила.
Выпала единица.
Она бросила еще одну. И опять выпала единица.
Затем одну за другой она бросила оставшиеся три кости. На всех выпала единица.
Она собрала все кости единицей кверху и выстроила их в ряд - бездумно, как дети складывают кубики.
- Погода какая прекрасная! Постирать, что ли? - сказала танцовщица Токико, задумчиво глядя на крыши соседних домов. - Господин Мидзута, хотите, я вам постираю? Давайте ваше белье.
- Постираешь?
- Особого желания нет, но так уж и быть - постираю. Несите скорее.
- Спасибо, только у меня для стирки ничего нет.
- Вот и прекрасно, а я подумала: человек одинокий - надо помочь!
Токико открыла стоявший в углу чемодан и, обернувшись, сказала:
- Господин Мидзута, отойдите, пожалуйста, туда.
Собралась стирать и Митико. Она встала и молча протянула Мидзута руку. Он покачал головой:
- У меня для стирки ничего нет, правда!
По холостяцкой привычке Мидзута заворачивал грязное белье в газету и оставлял в очередной гостинице, где они останавливались во время гастролей.
Ему показалось необычным, что танцовщица вдруг предложила ему постирать белье.
Тут и остальные девушки последовали примеру подруг, и вскоре то ли со стороны бани, то ли от бассейна донеслось их негромкое пение.
Мидзута лег на пол на солнечной стороне галереи и закрыл глаза. Прислушиваясь к хору женских голосов, он вдруг представил, будто находится в Асакуса.
- Наверно, они слишком долго были в пути.
А вечером, когда настала пора поднимать занавес, Норико не появилась в театральной уборной. Не пришел и один молодой актер.
Мидзута и участники представления недоуменно переглядывались. Срочно послали человека в гостиницу. Вещи Норико исчезли.
Стали расспрашивать всех подряд, но никто не замечал, чтобы между Норико и молодым актером были какие-то особые отношения. В Асакуса жил муж Норико. Несмотря на тяжелый характер, он там пользовался большой популярностью. Норико тоже была женщиной своенравной, но вряд ли она осмелилась бы так сразу порвать с мужем. Скорее всего, муж потребовал, чтобы она покинула труппу, договорившись перепродать ее в другую, а этого молодого актера она просто выбрала себе в спутники. А может, Норико решила побыть подальше от мужа и, чтобы он ее не нашел, выбрала удобный момент и сбежала в Кансай. Так или иначе, Норико исчезла. Об истинной причине, наверное, знали ведущие актеры труппы. Но они не собирались предавать ее гласности и предпочитали помалкивать.
Всех больше беспокоило, как быть с сегодняшним представлением, и актеры без толку суетились, пытаясь найти замену Норико.
В конце концов глава труппы Томомацу вынужден был принести извинения местному импресарио и объявить, что представление не состоится. Импресарио с легкостью принял извинения, но взамен попросил прислать танцовщиц на банкет, устраиваемый влиятельными лицами, в которых он заинтересован.
Прямо из балагана Томомацу повел танцовщиц в ресторан. Когда Мидзута заглянул в театральную уборную, там уже никого, кроме реквизитора, не было.
Тот лениво прибирал разбросанные повсюду театральные костюмы, туфли.
- Какие неряхи! Умный человек давно бы сбежал отсюда, а я, как видите, вожусь, - пожаловался он Мидзута. - Беспечные грязнули, скоро черви в туфлях заведутся... - Он сгреб несколько пар обуви и швырнул в угол.
Должно быть, прежде чем идти на банкет, Митико переоделась: среди висевших на стене театральных кимоно он заметил ее жакет. Мидзута сунул руку в карман жакета. Кости были на месте.
- Не в пример своей мамаше забыла прихватить их на банкет, - пробормотал он и кинул на циновку все пять костей.
Циновка была грязная.
Он как бы по-новому оглядел театральную уборную: пестрые, яркие, но давно уже не новые театралые кимоно странным образом напоминали пустые скорлупки.
Мидзута несколько раз подряд бросил кости.
- Пустое занятие и грустное, - сказал актер Ханаока, появляясь в дверях.
- Грустное?
- В общем, да. Сыграем?
- Можно и сыграть. А на что?
- Ну, хотя бы на Митико.
Мидзута резко поднял голову и, внезапно развеселившись, сказал:
- Можно и на Митико, но только пусть она сама бросит кости.
- Не-ет, так дело не пойдет. Уж лучше угости меня стаканчиком. К несчастью, я родился мужчиной, и меня на банкет не пригласили. А ведь как приятно выпить в такую весеннюю ночь!
Мидзута опустил кости в карман и встал.
V
В харчевне Ханаока все время задирался, пытаясь затеять ссору.
- Т-ты скажи мне: что т-ты думаешь о Митико? - изрядно опьянев, приставал он к Мидзута.
- Что ты Имеешь в виду?
- Что да что... Тебе не кажется она странной?
- Немного...
- А я подозреваю: не позабавился ли кто с ней, когда она была еще девочкой?
- Не может быть! - Мидзута оторопело поглядел на Ханаока.
- Мне нравится эта девочка... И я тайно за ней наблюдаю, - выдавил из себя Ханаока.
- Как это - «наблюдаю»? Что за вздор!
- Нет, не вздор. До сегодняшнего вечера никому об этом не говорил. Только здесь, именно с тобой я впервые решил поделиться своими сомнениями. Мидзута, как можно разгадать ее тайну?
- Да никакой тайны у нее нет!
- Нет? - Ханаока уставился на него мутными глазами. Потом навалился на Мидзута и стал трясти за плечи. - Значит, будем считать, что нет... Но у меня к тебе, Мидзута, есть просьба, великая просьба: один лишь раз заставь ее открыться.
- Ну?
- Может, дашь ей хорошую роль?.. Вот она разом и распахнет свою душу. И я уверен: тогда-то все и откроется.
Предложение Ханаока показалось Мидзута заманчивым, но он промолчал.
- Так как же? - настаивал Ханаока.
- Может, ты прав, - согласился Мидзута.
- Пойми, у меня серьезные намерения.
По-видимому, Ханаока в самом деле любит Митико и достаточно изучил ее, значит, просто так от его наблюдений не отмахнешься, подумал Мидзута.
Сейчас Митико семнадцать лет, в труппу она вступила, когда ей исполнилось пятнадцать, а что было до этого, чем занималась она, когда жила у матери?
Мидзута с трудом вытащил Ханаока из харчевни. Тот разлегся на самой середине дороги, и, глядя в небо, бормотал:
- Какая луна, ах, какая луна!
Улица была узкая, длинная, с обеих сторон к ней грозно подступали темные горы. Перед глазами Мидзута поплыли прозрачные уши Митико, ее губы, нос, руки, лодыжки... Он ощутил острый приступ тошноты и опустился на землю рядом с Ханаока.
Издалека донеслось стройное пение танцовщиц.
- Эй-эй! - натужно закричал Ханаока.
- Эй-зй! - вторил ему Мидзута.
Горы не откликнулись эхом на их голоса. Они молчали. Пение танцовщиц слышалось все ближе, они шли по темной улице, взявшись за руки.
При виде распростертых на дороге мужчин девушки весело закричали:
- Да они же в стельку пьяные! Погодите, сейчас мы вам поможем!
- Господин Мидзута, а вы случайно не встретили Митико? - спросила одна из танцовщиц.