Не мне поведать горестные были
Тех, что страду путей едва избыли,
В опасности и страхе день и ночь,
Все духом утвердившись превозмочь,
Хоть плотью так иссохли, голодая,
Что сына б не узнала мать родная,
Как выкрал пропитанье рок у них
И лютый голод, истощась, стал тих;
Как поглотить пучина их грозила,
То вдруг спасала, и ладья скользила,
Полуразбитая, стремленьем вод,
Что, мощь круша, выносят к брегу плот;
Как их гортань и внутренность горела,
И туча каждая, что в небе зрела,
Надеждой зрела им, - и до костей
Мочил их, благодарных, штурм ночей,
И капли, выжатые из холста,
Как жизнь - впивали жаждущих уста;
Как беглецы от лютых дикарей
Бросались вновь в прибежище морей;
Как призраками встали из пучины
Неслыханные рассказать кручины,
Мрачней всего, чем были о пловцах,
Плач пробуждают жен, и дрожь в сердцах.
X
Так участь тех свершалась. Миру весть
Об них дошла, и за страдальцев месть
Восстала. Мщенья требуют уставы;
Поруганы преданий флотских славы...
За буйным мы последуем полком!
Еще им страх возмездья незнаком.
Они плывут над водною могилой,
Чтоб вновь хоть раз увидеть остров милый,
И в жизни вольной воскресить хоть раз
Недавней неги быстротечный час.
Там беззапретная их ждет свобода,
Земли богиня - женщина, природа!
Там нив мирских не откупать трудом,
Где зреет хлеб на дереве - плодом.
Там тяжб никто за поле не вчиняет.
Век золотой, - что золота не знает,
Царит меж дикарей - или царил,
Доколь Европы меч не умирил
Невинной вольности простых уставов
И не привил заразы наших нравов...
Прочь, эта мысль! Еще они верны
Природе: с ней чисты, и с ней грешны...
"Ура! На Отаити!" - общий зов;
Ему послушен трепет парусов.
Ветр потянул - живые встрепенулись,
Дыханьем бурным выпукло надулись.
Корабль бежит, и мимо ток течет,
И быстрый ток крутая грудь сечет...
Так волн Эвксинских девственный простор
Взрывал Арго - и все же влекся взор
Пловцов в ту даль, где скрылось их родное...
Ах, эти - прочь летят, как ворон Ноя;
Но за любовью взмыл и черный грай:
Гнездом голубки красен юный рай!
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
I
Приятны Тубонайские напевы.
За риф коралла сходит солнце. Девы
Заводят хоры легких вечерниц:
- "Уйдем под сень, где сладкий щокот птиц!
Чу, горлица воркует из дубровы!
То не богов ли из Болотру зовы?..
Нарвем цветов с прославленных могил:
Они пышней, где воин опочил.
И сядем в сумерках: сквозь ветви туй
Лиются тихо чары лунных струй...
Живых ветвей таинственные шумы
Печальные взлелеют нежно думы.
Потом на мыс взбежим - следить валы,
Дробимые о гордые скалы!
Отпрянувши, столбами пены белой
Они взлетают в воздух потемнелый.
Прекрасный бой! Счастливая судьба
Глядеть в тиши, как их стремит борьба!..
И море любит заводей разливы,
Где месяц гладит космы влажной гривы".
II
"Цветов нарвем на гробовых порогах
И пир зачнем, как духи в их чертогах!
Потом - утонем в резвости прибоя!
Потом - от игр стихийных грудь покоя,
Возляжем, блеща влажными телами,
На мягкий мох, умащены маслами;
Венки свивая из цветов могильных,
Венчался загробным даром сильных!..
Ночь пала... Вызывает Муа нас!
Бой колотушек звучен в тихий час!
Уж факелы чертят багряный круг;
Уж ярость пляски топчет светлый луг.
Туда, туда! Вспомянем времена,
Как пировала наша сторона,
Пред тем что Фиджи в раковину зов
Военный протрубил - и из челнов
Встал враг!.. С тех пор он цвет наш юный косит;
Глухая нива плевелы приносит;
Отвыкли мы знать в жизни только радость
Любовных ласк да лунной ласки сладость...
Пусть!.. Палицу нас враг учил взвивать
И в чистом поле стрелы рассевать.
Своих посевов жатву он пожнет!
Нам пир - всю ночь; война - чуть день блеснет!..
Кружися, пляска! Лейся в кубки, кава!
Кому заутра смерть, заутра - слава!
В наряде летнем в путь мы выйдем смело,
Оденем чресла тканью таппы белой;
Увьем чела живой весной веселий,
А шеи - радугами ожерелий...
Как перси, посмуглев под их пыланьем,
Вздымаются воинственным желаньем!"
III
"И пляска кончилась.
Но не летите,
Подруги, прочь - и радости продлите!
На бой заутра Муа кличет нас:
Вы нам отдайте полный этот час!
Долин Лику младые чаровницы,
Рассыпьте нам цветов своих кошницы!
Ваш лик прекрасен! Ваших уст дыханье
Нас опьяняет, как благоуханье,
Что с луговых нагорий Маталоко
Над морем стелет теплый ветр далеко!..
И нас Лику чарует и зовет...
Но тише, сердце! Нам, с зарей, - в поход!.."
IV
Звучала так гармония веков,
Пока злой ветер белых чужаков
К тем диким не примчал. И одиноки
Они творили зло: душе пороки
Прирождены. Вдвойне порочны мы
Грехами просвещения и тьмы;
И сочетает _наше_ лицедейство
Лик Авеля и Каина злодейство...
И Старый ниже пал, чем Новый Свет;
И Новый - стар... Но все ж на свете нет
Двоих таких, как два Свободы сына,
Колумбией взращенных исполина.
Там Чимборасо водит окрест взор:
Рабовладенья всюду смыт позор.
V
Так пелись славы стародавних дней
И длили память доблестных теней,
И подвигов заветные преданья
В их вещие слагались чарованья.
Неверью вымысл - песенная быль;
Но оживает урн могильных пыль
Тобой, Гармония!.. Игрою струнной
Блеск отчих дел затмить - приходит юный
К певцу-Кентавру ученик-Ахилл.
Ах! Каждый гимн, что отрок выводил,
С прибоем слитый иль ручьем журчливым,
Иль в долах эхом множимый пугливым,
Вечней в сердцах отзывчивых звенит,
Чем все, что столпный рассказал гранит.
Песнь - вся душа; вникает мысль, одна,
В иероглифах темных письмена.
Докучен длинной летописи лепет.
Песнь - почка чувства: песнь - сердечный
трепет!..
Просты те песни были: песнь - простым!..
Но вверясь их внушениям святым,
В челнах отважных выплыли норманны...
Оне - всех стран, - коль враг не внес в те страны
Гражданственности яд. И что поэм
Искусных блеск, когда он сердцу нем?
VI
Тонула нега песен простодушных
В роскошной тишине глубин воздушных.
Уж умиряло солнце, диск клоня,
Пир пламенный тропического дня;
И мир покоился, благоухая...
Чу, тронул ветер, пальмы колыхая,
Крылом беззвучным сонную волну,
И в жаждущей пещеры глубину
Она плеснула... Там, близ милой девы,
Чьи сладкие лились в тиши напевы,
Сидел влюбленный юноша; и страсть
Горела в них, - тот яд, чья губит власть
Неискушенные сердца верней
И раздувает из живых огней
Костер, где им, как мученикам, радость
Пылать, и смерть - последней неги сладость...
И их экстазы - смерть! Всех жизни чар
Божественней сей неземной пожар;
И все надежд потусторонних сны
Любви пыланьем вечным внушены.
VII
Уж расцвела, меж дикими цветами,
Дикарка женщиной, хотя летами
Была дитя, по наших стран счисленью,
Где рано зреть дано - лишь преступленью.
Дитя земли младенческой, мила
Красой невинно-знойной и смугла,
Как ночь в звездах или вертеп заветный,
Мерцающий рудою самоцветной.
Ее глаза - язык. Она повита
Очарованием, как Афродита,
Перл моря, - к чьим ногам несет волна
Эротов рой. Как приближенье сна,
Что разымает негой, - сладострастна.
Но вся - движенье. Брызнуть своевластно
Кровь солнечная хочет из ланит
И в шее, темной, как орех, сквозит:
Так рдеют в сумерках зыбей кораллы
И манят водолаза тенью алой.
Дитя морей полуденных, волна
Гульливая сама, - она сильна
Ладью чужую радостей живых
Беспечно мчать до граней роковых.
Еще иного счастья не знавала
Она, чем то, что милому давала.
В ней страха нет; доверчива мечта.
Надежды пробный камень, что цвета
Стирает, - опыт юности неведом;
Жизнь не прошла по ней тяжелым следом.
И смех ее, и слезы мимолетны;
Так гладь озер расплещет ветр залетный,
Но вновь покой глубин встает со дна,
И родники питают лоно сна,
Пока землетрясенье не нарушит
Дремы Наяд, и в недрах не иссушит
Живых ключей, и в черный ил болот
Не втопчет зеркала прекрасных вод...
Ее ль то жребий? Рок один, от века,
Меняет лик стихий и человека.