«Господа, я предлагаю тост за матерей, которые бросают детей своих!»
СПИВАК-ДУДУКИН. «Перестаньте, что вы, что вы!»
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Нет, говорите, говорите!»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Пусть пребывают они в радости и веселии, и да будет усыпан путь их розами и лилиями. Пусть никто и ничто не отравит их радостного существования. Пусть никто и ничто не напомнит им о горькой участи несчастных сирот. Зачем тревожить их? За что смущать их покой? Они все, что могли, что умели сделали для своего милого чада. Они поплакали над ним, сколько кому пришлось, поцеловали более или менее нежно. И прощай, мой голубчик, живи, как знаешь! А лучше б, мол, ты умер. Вот что правда, то правда: умереть – это самое лучшее, что можно пожелать этому новому гостю в мире. Но не всем выпадает такое счастье… А бывают матери и чувствительнее; они не ограничиваются слезами и поцелуями, а вешают своему ребенку какую-нибудь золотую безделушку: носи и помни обо мне! А что бедному ребенку помнить? Зачем ему помнить? Зачем оставлять ему постоянную память его несчастия и позора? Ему и без того каждый, кому не лень, напоминает, что он подкидыш, оставленный под забором. А знают ли они, как иногда этот несчастный, напрасно обруганный и оскорбленный, обливает слезами маменькин подарок? Где, мол, ты ликуешь теперь, откликнись! Урони хоть одну слезу на меня! Мне легче будет переносить мои страдания, мое отчаяние. Ведь эти сувениры жгут грудь».
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Он, он?»
Подходит к Школьникову-Незнамову, всматривается, ощупывает руками его лицо, как слепая. Снимает с головы Школьникова парик. И отшатывается, как отшатнулась бы зэчка, узнав в оперчекисте своего сына.
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Он, он!..» (Отступает, пятится, сползает по порталу.)
СПИВАК-ДУДУКИН. «Ах, боже мой, она умирает! Доктора, доктора! Вы ее сын. Вы убили ее!»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Я ее сын?»
СПИВАК-ДУДУКИН. «Да. Сколько лет она искала вас! Ее уверили, что вы умерли. Но она ждала какого-то чуда. Она постоянно видела вас в мечтах своих, разговаривала с вами».
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «У ней не было других детей?»
СПИВАК-ДУДУКИН. «Что вы, что вы!»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «А как же мне сказали? Господа, зачем вы обманули меня?»
СПИВАК-ДУДУКИН. «Тише, тише, она приходит в себя».
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Господа, я мстить вам не буду, я не зверь. Я теперь ребенок. Я еще не был ребенком. Да, я ребенок. (Падает на колени перед Кручининой.) Матушка, мама!»
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА (с тем же выражением отвращения и ужаса отодвигаясь от Школьникова-Незнамова). «Да, он тянул свои ручонки и говорил: мама, мама!»
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Я здесь».
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА (отодвигаясь все дальше). «Да, это он…»
И вдруг потянулась к нему, обняла, как любая мать обняла бы своего сына – даже мать-зэчка сына-оперчекиста.
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Гриша, мой Гриша, какое счастье!.. Как хорошо жить на земле… Господа! Не обижайте его, он хороший человек. А вот теперь… теперь он нашел свою мать… и будет еще лучше!»
Пауза.
СПИВАК-ДУДУКИН. «Я думал, что вы умерли!»
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «От радости не умирают».
Школьников быстро уходит. Спивак, Фролова и Бондарь выходят на авансцену. Жук медлит. Бондарь и Спивак расступаются, давая и ему место.
Общий поклон.
КОНВОЙНЫЙ (предупреждая аплодисменты). Контингент! Прекратить! Контингент, напоминаю: аплодисменты запрещены! (Передергивает затвор винтовки.) Прекратить!
Занавес закрывается. Участники спектакля обессиленно рассаживаются кто куда.
ФРОЛОВА. Вот и все.
Быстро входит ШКОЛЬНИКОВ. Он в форме.
ШКОЛЬНИКОВ. Зэка Спивак!
СПИВАК (встает).
Он в форме.
ШКОЛЬНИКОВ. Зэка Спивак!
СПИВАК (встает). Я.
ШКОЛЬНИКОВ. Зэка Фролова, она же Рейн.
ФРОЛОВА (встает). Я.
ШКОЛЬНИКОВ. Зэка Бондарь!
БОНДАРЬ (встает). Я.
ШКОЛЬНИКОВ. Переодеться. Мне приказано доставить вас в следственный изолятор.
Спивак сбрасывает с кожушка балахон, отдает Жуку. Фролова, Бондарь и Жук уходят. Школьников их сопровождает. На сцене остаются Спивак и Конвойный.
КОНВОЙНЫЙ. Гражданин режиссер… Ефим Григорьевич!.. Можно спросить?.. А почему эта постановка – комедия?
СПИВАК. А что же это, если не комедия? Конечно, комедия… Через семнадцать лет встретились мать и сын… Она знаменита, богата… Он – здоров… И оба – на свободе… Это же, согласитесь, смешно!
ШКОЛЬНИКОВ проводит через сцену на выход ФРОЛОВУ и БОНДАРЯ. По его молчаливому знаку к ним присоединяется и СПИВАК. Уходят.
Конвойный отставляет винтовку и выходит на авансцену.
Пауза.
Оружейный залп. И заунывно забили по рельсу.
КОНВОЙНЫЙ. После демобилизации я закончил вечернюю школу. Потом педагогический институт. А еще позже – театроведческий факультет ГИТИСа. Я написал три книги о творчестве Островского. Но когда студенты спрашивают у меня, почему «Без вины виноватые» комедия, я предлагаю каждому из них ответить на этот вопрос самому. Потому что я не знаю другого объяснения, чем то, что услышал в апреле сорок пятого года, когда в мою жизнь впервые вошел театр… Не знаю!.. (Плачет.) Не знаю!..
На сцене появляются ФРОЛОВА, БОНДАРЬ, ЖУК, ЗЮКИНА. Потом – ШКОЛЬНИКОВ. Последним – СПИВАК. Выходят вперед. Общий поклон.
КОНВОЙНЫЙ. Ну, что же вы?.. Аплодируйте!.. Сегодня это разрешено!..
– А может, эти двое не совсем погибли? – слышал в ответ. – Может, они просто в больнице и не могут участвовать в действии?
– Нет, – со вздохом говорил я. – Совсем.
Как правило, этого оказывалось достаточно. Но однажды нашелся директор театра, который спросил:
– А как вся эта история кончается?
Я заверил:
– Правильно.
– А что, это может быть интересно, – сказал он. – Почему бы вам не написать эту пьесу?
Я пообещал. На моем месте так поступил бы каждый. Потому что если драматурга просит об этом театр…
Пьеса написалась.