Григорий Степанович вынул из жилетного кармана визитную карточку баулейтера фирмы "Вейсман и К°" и положил на стол.
Анна Ильинична пошла открывать дверь.
- Здравствуйте, доктор, - приветствовала она Левицкого. - Как вы кстати, мамочка себя очень плохо чувствует.
Вячеслав Александрович снял шапку, плащ и беспомощно посмотрел на ботики.
- Вам подать стул? - спросила Анна Ильинична доктора.
- Нет, нет. Если разрешите, я останусь в ботиках. Мне трудно нагибаться.
Левицкому не было еще и сорока лет, и Анна Ильинична посмотрела на него с сожалением.
- Познакомьтесь, - сказала она и провела его в комнату.
Григорий Степанович пододвинул доктору стул. Анна Ильинична налила стакан крепкого чаю.
- Присаживайтесь, - пригласила она Вячеслава Александровича.
- Благодарю. Я с детства привык к "а-ля фуршет" - пить чай стоя, пошутил доктор, искоса посмотрел на визитную карточку, перевел взгляд на фетровую шляпу Григория Степановича. - Вредная шляпа, - сказал он резко.
- Вы как доктор полагаете, что в шляпе ходить сейчас не по сезону? любезно откликнулся Григорий Степанович. - Но я по делам фирмы еду за границу, а там меховых шапок не носят.
- Разрешите, я пройду к больной, - сказал Вячеслав Александрович.
Присутствие Григория Степановича, которого доктор принял за немца, его обеспокоило.
Анна Ильинична открыла дверь в спальню.
- Здравствуйте! Какие жалобы? - нарочито громко сказал доктор, чтобы не выдать себя за старого знакомого перед немцем.
Он тщательно прикрыл дверь.
- Здравствуйте, дорогой Вячеслав Александрович. Как давно я вас не видела и как вы кстати пришли!
- Я вам привез клад, драгоценности, - прошептал Вячеслав Александрович, наклонившись к Марии Александровне.
- Какой клад? Откуда? - несказанно удивилась она.
- От Владимира Ильича.
- От Володюшки? Вы его видели?
- Шесть лет назад в Цюрихе. Я тогда ездил во Францию изучать шляпное производство и завернул к нему. Видите ли, русский фетр делают с применением ртути. Масса отравлений среди рабочих, а во Франции нашли новый метод... Но об этом после. Сядьте, пожалуйста, спиной ко мне.
Мария Александровна, все еще недоумевая, поднялась с кресла, плед соскользнул с колен и свалился на пол.
- Не беспокойтесь, я подниму плед через пять минут. А пока я должен снять пиджак.
Мария Александровна недоумевала: что это случилось с Вячеславом Александровичем, обычно таким серьезным и простым? Его чудачества сегодня были непонятны.
- Я еще тогда, в Цюрихе, сказал Владимиру Ильичу, чтобы он располагал мною, и вот я счастлив доложить, что он оказал мне высокое доверие...
Вячеслав Александрович снял пиджак. Грудь его была тщательно забинтована по всем правилам медицины.
Доктор стал разматывать бинты и снимать с себя листы рукописи, которые осторожно укладывал на стол.
- Ну, теперь смотрите, - сказал он торжественно, освободившись от последнего листка и надев пиджак. - Теперь я и плед могу поднять.
Мария Александровна повернулась, увидела пачку листов, прочитала на верхнем листе: "Материализм и эмпириокритицизм".
- Володюшкина рукопись по философии! Вы не представляете себе, как мы волновались за ее судьбу! И Володюшка отчаянное письмо прислал. Беспокоится - неужели пропала рукопись, плод работы многих месяцев? Единственный экземпляр. Ведь это действительно драгоценность. Великое спасибо вам, дорогой Вячеслав Александрович! - Мария Александровна обняла доктора и расцеловала его по-матерински в щеки.
- Ну-с, - улыбнулся растроганный Вячеслав Александрович, - теперь я приступлю к исполнению своих прямых обязанностей. Что вас беспокоит?
- Простыла я. Ноги плохо слушаются. Но это потом, потом, - говорила Мария Александровна, любовно перебирая страницы. - Вот и гость наш уже ушел.
Анна Ильинична распахнула дверь.
- Анечка, дорогая, Вячеслав Александрович привез Володину рукопись!
Анна Ильинична подошла к столу и ахнула.
- Теперь я понимаю, почему вы привыкли пить чай "а-ля фуршет", засмеялась она.
- Я опасался помять драгоценные листы, - ответил доктор. - Я даже какие-то верноподданнические слова в вагоне говорил, чтобы меня жандарм не задержал. Благовоспитанного юношу ко всем чертям послал за его любезность, правда мысленно. И еще, прошу прощения, поскольку курьер сказал мне, что рукопись предназначена для публикации, я позволил себе прочитать ее без разрешения. Читал всю ночь. Читал с упоением. Это огромно! Это гениально! А теперь разрешите мне стаканчик чаю. Я люблю пить чай сидя, с блюдечка и вприкуску...
И начались тревожные, хлопотливые дни. Анна Ильинична ездила по издательствам, выясняла возможность опубликования книги. "Если нет издателя, посылай прямо и тотчас Бончу: пусть только никому не дает читать и бережет сугубо от провала!" - предупредил Анну Ильиничну Владимир Ильич в письме.
Рукопись уложили в шахматный столик, и он надежно хранил ее.
Наконец издатель найден. Рукопись сдана. Стали поступать корректурные листы. Целые вечера просиживали мать и сестра, склонившись над листами, вычитывая их, выверяли.
- Здесь бы я поставила точку с запятой, - говорит Мария Александровна. - Дальше идет много опечаток. Несколько раз слово "абсолютно" написано с буквы "о".
Анна Ильинична читает.
- Володины нападки на буржуазных философов, на их тарабарщину, великолепны. Все так убедительно, так ясно. Но вот здесь я буду ходатайствовать снять "гоголевского Петрушку", и без того остроумно и веско.
- Володюшка не согласится, - замечает мать, - у него все продумано, каждое слово к месту.
Мария Александровна и Анна Ильинична с увлечением и большой тщательностью работают над корректурой философской рукописи Владимира Ильича, которая осветит путь рабочему классу к его великой цели.
...Соединять такую кропотливую и скучную работу с уходом за мамой неимоверно трудно. Я могу только удивляться, каким образом последние корректуры могли выходить при подобных условиях работы такими образцовыми, - писал Владимир Ильич сестре.
РЕФЕРАТ
В небольшой комнате было уже шумно. Все пришли заранее, боясь опоздать, пришли прямо с работы, настроены были по-праздничному, взволнованные предстоящей встречей. Запах табака смешался с запахом типографской краски, машинного масла, олифы, рыбы.
В одной из комнат народного дома в Стокгольме собрались русские социал-демократы, зарегистрированные в шведской полиции как общество "Досуг и польза".
Чтобы скоротать время до начала собрания и оправдать название общества, смотрели туманные картины, перекидывались шутками, но делали это так, между прочим. Сегодня всех их занимали другие мысли.
В комнату вошел Яков Семенович, и с ним две женщины. Одна пожилая, стройная, с тонким, прекрасного рисунка лицом, вторая молодая, черноволосая, с широко расставленными искрометными карими глазами.
- Прошу любить и жаловать, - обратился к присутствующим Яков Семенович, - мать Владимира Ильича, Мария Александровна, сестра Мария Ильинична, член социал-демократической партии.
В комнате стало тихо. У всех остались матери там, в России, и она, мать Ленина, пришла сюда как посланец их матерей, и от нее пахнуло детством, материнской лаской.
Мария Александровна и Мария Ильинична сели на предложенные стулья. Мария Александровна обвела глазами почему-то вдруг взгрустнувших людей и сердцем поняла их.
Высокий худой юноша с крутыми завитками черных волос, встретившись взглядом с ней, опустил глаза и стал хлопотать возле волшебного фонаря, установленного на столе.
- Надо оправдать название нашего общества, - обратился он к товарищам.