Полчаса спустя он вышел оттуда, предоставив прислуге расправляться с кошмарным беспорядком, учиненным в этот рекордный срок. Он переоделся и размахивал элегантной тростью с черепаховым набалдашником, а его стеклянный глаз сиял, как прожектор, ослепляя тех немногих, кого он удостаивал взглядом.
Он зашел в кафе, взмахом трости снес голову случайному посетителю, безобиднейшему человеку, и, чтобы не слышать протестов официанта, забил ему глотку чаевыми, как кляпом. Затем заперся на два поворота ключа в телефонной будке, однако из-за неисправности диска пол не выдержал его веса и провалился.
Таким образом Майор оказался в винном погребе, пользуясь случаем, прикарманил, то есть рассовал по своим многочисленным карманам, несколько бутылок, поднялся по лестнице с самым непринужденным видом и отправился на поиски заведения покрепче.
Он нашел то, что искал, удобно устроился в телефонной будке, опустил в щель жетон и набрал номер Пьера.
VIII
Лоран делал операцию гиппариона яичника. Четвертый случай за день. Петер Нья ассистировал ему. Начали, как обычно, с фиксации. Пациент лежал на операционном столе, представлявшем собой что-то вроде буквы А из металлических трубок. Больной удерживался в равновесии, опираясь позвоночником на острие буквы, по обе стороны свисали голова и ноги. Кожа на животе держалась натянуто. Боль от неудобного положения заглушала жестокие боли, которые причинял гиппарион. Резкий свет от большой лампы над столом падал на оперируемый участок, и гиппарион беспокойно двигался под кожей: он не любил света.
- Эвинан! - сказал Лоран.
Петер Нья приготовил шприц, протер сгиб руки больного тампоном со спиртом, воткнул иглу в синеватую вену. Она лопнула, издав слабый хлюпающий звук. Петер поискал, куда бы еще сделать укол, не нашел более подходящего места и быстрым движением всадил покривившуюся иглу под мышку, где курчавились густые волосы. Серебристая жидкость под давлением поршня вошла в тело, и под правым глазом больного вздулся маленький бугорок.
- Считайте до десяти, - приказал Лоран.
Больной остановился на шести.
- Странно, - заметил Петер Нья. - Обычно засыпают не раньше, чем через двадцать секунд.
- Я не сплю, - пробурчал больной. - Я умею считать только до шести...
И туг же уснул. Мышцы, напряженные в состоянии бодрствования, расслабились, позвоночник как бы сложился пополам, голова и ноги прижались к металлическим опорам, образовывавшим острый угол.
- Видишь? - тихо спросил Лоран.
- Да, - выдохнул Петер Нья.
Гиппарион, сильно обеспокоенный, пытался прятаться от света.
- Иглу! - сказал Лоран.
Петер подал ему длинную стальную иглу с голубоватым отливом и с никелированной ручкой. Лоран тщательно прицелился и вонзил острие иглы прямо в темный желвак под кожей, который сразу перестал шевелиться. Лоран удерживал его, навалившись всем телом. Через минуту он отпустил иглу.
- Готово. Можно оперировать. Давай скорее, в семь я должен быть у друга.
IX
Служанка открыла дверь Пьеру и Майору, Фидель встретил их в прихожей.
- А где же Лоран? Вы не вместе? - спросил он.
- Он придет прямо из больницы, - ответил Пьер. - Познакомься, это Майор.
- Очень приятно, - сказал Фидель. - Вы не заставили себя ждать. Я сказал Лорану - в семь часов, а сейчас только четверть седьмого. Мы успеем поболтать.
- Вы так любезны, - улыбнулся Майор. - Мы могли бы и на лестнице подождать.
Фидель принял это за милую шутку, рассмеялся, двое друзей присоединились к нему, и хор замер на увеличенном трезвучии.
- Проходите в гостиную, - пригласил Фидель.
Они так и сделали. Стены гостиной были оклеены красивыми обоями: зеленые апельсины на лиловато-фиолетовом фоне. Небольшой бар, тахта, столик, кожаные кресла.
- Хотите виноградного соку? - предложил Фидель.
- Только перебродившего и выдержанного, - уточнил Майор.
- Его еще иногда называют коньяком, а иногда арманьяком, смотря в какой местности он производится.
- Вы много путешествовали, - заметил Фидель с восхищением.
- Я... - сказал Майор.
Друзья, со стаканами в руках, расположились на тахте, а Майор утопал в мягком кресле.
- ...видел океаны и моря, Новый Свет и Старый, сперва Новый, из любви к новшеству. Старый - позднее, как полагается. Я обрыскал земной шар, обшаривая карманы своих ближних, и прожигал жизнь, вскрывал несгораемые шкафы, на улицах сорил золотом, то бишь окурками сигарет с золотым ободком, носил пальто производства Рубе и каждый день предвкушал новые чудеса.
- А кладбища вы видели? - спросил Фидель.
- Я их даже заполнял! - холодно сказал Майор. - Я мог бы рассказать вам о красных могилах на Подветренных островах. Красные они потому, что вырыты в глинистой почве. Туземцы заворачивают своих мертвецов в саваны из листьев пандана и хоронят вечером, на восходе луны. Женщины с обнаженной грудью поют песнь предков:
Оари мена
Оари мени
Татапи ойра татапи
Аруу Аруу Оари
Мена Татапоу...
ну и так далее, я должен пощадить ваши уши, вы ведь, надо полагать, христиане. А потом местный колдун зажигает свечу и безмолвно склоняется перед ночных светилом.
- А надгробные камни у них есть? - спросил Фидель.
- Целые тонны камней, - заверил его Майор.
- Отесанные?
- Конечно, - сказал Майор.
- А в какой форме?
- В форме камней, - отрезал Майор и спросил: - Когда же ужин?
- Э-э, - замялся Фидель, - может быть, подождем Лорана...
- Так позвоните ему, скажите, чтоб поторапливался, - воскликнул Майор.
- Э-э... да-да... - сказал Фидель. - Сейчас.
Он встал и вышел из гостиной: телефон был в кабинете отца. Майор, воспользовавшись его отсутствием, перепробовал все напитки, какие только были в баре. Когда вернулся Фидель, он уже снова сидел в кресле как ни в чем не бывало.
- Ну, что?
- Он задерживается, - объяснил Фидель. - К ним только что привезли женщину, у нее подбиты оба глаза и поврежден волосяной покров. Ее муж избил.
- А она что, сдачи дать не могла? - спросил Майор.
- Знаете, что она сказала Лорану? Говорит: "Не могла я при малыше... Это бы дурно повлияло..."
- До чего же порой добродетельны эти женщины из простонародья, - вздохнул Майор.
Он икнул и, ничуть не устыдившись, отнес икоту за счет своего глаза.
- Да, - сказал Фидель. - Она вела себя безупречно. Лоран говорит, что освободится через четверть часа.
- Что ж, тем лучше, - кивнул Майор. - Так вот в Гренландии...
X
Ноэми и ее подружка вышли из кинотеатра. Только что Манфред Карот принял смерть от руки безжалостных палачей, гораздо старше его. Глаза Ноэми были полны слез, к тому же вывихнутая нога все еще болела.
Сгущались сумерки. Шел мелкий дождик, и вокруг фонарей мерцали ореолы. Улица кишела автомобилями и тяжеловозами на мехтяге, которые предназначены для транспортировки продуктов питания.
XI
- ...И надо заметить, - продолжал Майор, - что в полярном льду мертвецы не сохраняются свежими, а замораживаются и становятся твердыми, как мясо в холодильнике. Хотя в холодильнике оно замораживается без всякого льда. Попробуйте-ка объяснить это явление.
- Вы сказали, что эскимосы кладут на могилы глыбы льда, - прервал его Фидель. - А они не делают ледяных памятников?
- Нет, - заявил Майор. - По той простой причине, что могилы представляют собой не холмики, а углубления: вырезается кусок льда, клиента укладывают в образовавшуюся яму и заливают водой, но не до краев.
- Вот как? Почему же? - спросил Фидель.
- Это легко объяснить законами физики, - ответил Майор. - Воду получают, растопив вырезанный кусок льда, а ведь всем известно, что лед, когда тает, теряет в объеме.
- Но вода же потом замерзает, - не сдавался Фидель.
- Да, - сказал Майор, - но не забывайте о пингвинах.