Глядя на скромную обстановку, Ирочка не могла отделаться от чувства превосходства — то ли дело у них с мамой, но сама Алина была явно очень довольна:
— И главное, места много, простор, Петька может хоть на велике гонять.
Петька, Алинин двухлетний сын, находился тут же, озирал с удивлением незнакомых людей, пытался ловить за юбку Алину, которая сновала туда-сюда, накрывая в комнате стол. В какой-то момент она взяла малыша руки, сказала озабоченно: «Раздавят тебя тут сейчас, вот что», — поманила к себе Славу и вручила ребёнка ему:
— Солнце моё, подержи пока, не пускай на пол, я ещё должна пойти вилки у соседей стрельнуть, а на него тут как пить дать наступят, народ-то все к детям непривыкший. Я мигом, а потом спать его загоню, и будем садиться.
Слава стоял среди комнаты с ребёнком на руках, тот уютно устроился на локте, прижался к плечу, и Ирочка, которая против воли не в ыло как-то неудобно, но тут Слава спокойно разжал детский кулачок, подмигнул освобождённой Ирочке, и передал ребёнка с рук на руки вернувшейся Алине. Вечер тёк дальше своим чередом, но к Славе Ирочка больше старалась не подходить, почему-то все чудились детские ручки, вцепившиеся в цепочку на её шее.
Осень прошла незаметно, учились, развлекались, все как всегда. Алина, появлявшаяся в институте не чаще обычного, общалась теперь в основном с Соней, а Ирочка, наоборот, за это время ближе сошлась с Мариной. Ну их, обе они, что Алина, что Сонька, какие-то внезапно-непредсказуемые. Алину с её вихрями Ирочка вообще побаивалась, Марина хоть нормальный спокойный человек, сегодня такая же, как вчера.
В конце декабря Алина вообще пропала, недели три её никто не видел, она даже на контрольные перестала появляться, а телефона у неё теперь не было. Сонька на все расспросы только пожимала плечами. Уже перед сессией, идя с консультации, девчонки вдруг столкнулись с Алиной в институтском коридоре. Она прошла было мимо, но Ирочка её окликнула, та повернулась, скользнула невидящим взглядом, встряхнула головой, пробормотала что-то бессвязное и быстро ушла. Так непохоже это было на Алину всегдашнюю, что Ирочка испугалась, сама не зная чего:
— Что это с ней? Как мешком пыльным стукнута…
— Будешь тут, — сухо сказала Соня. — Ладно. Я расскажу, но ты этого не слышала. Если Алька узнает.. — и Соня махнула рукой, недоговорив.
Оказалось, Алина делала аборт. Почему, Соня и сама не знала, Славка любил Алину безумно, по Сониным словам, он спал и видел на Алине жениться, загвоздка была в ней, но и сама Алина была противницей абортов, тут им, казалось, сам бог велел в ЗАГС, но вот поди же. Аборт сделала поздно, тяжело, после болела и переживает ужасно.
— С чего ты взяла, что она такая уж противница? — спросила Ирочка. — Кто ж её заставлял-то?
— Не знаю я ничего, — повторила Соня. — С ней сейчас вообще разговаривать трудно. А что противница, точно, она и Маринку в своё время отговаривала, они даже ссорились тогда.
— Было дело, — подтвердила Марина. — Алька в этом смысле очень правильная, это только с виду кажется, что ей все трын-трава. Для неё дети — святое.
— Она и от мужа-то своего раньше не ушла, потому что забеременела, она мне рассказывала эту свою историю, — сказала Соня. — Не знаю, Ирка, чего ты к ней цепляешься, она столько в жизни выхлебать успела, тебе и не снилось.
— Да не цепляюсь я, с чего вы взяли, — запротестовала Ирочка. — Подождите, я не поняла, а от чего она Маринку-то отговаривала?
— Ну, ты даёшь, святая слепота, от аборта, от чего же ещё.
— Как, Марин, и ты тоже? — поразилась Ирочка. — Ну, вы все сами даёте! А чего ещё я про вас не знаю?
— Да почти ничего, — засмеялись Соня с Мариной. — Это только ты, Ириш, так можешь, живёшь, как под колпаком, а жизнь, знаешь, какая сволочная штука.
Куда Маринке было рожать, незамужем, жила там на птичьих правах, и вообще…
— Но у Алины-то квартира своя. И Слава… Чуть на руках её не носит, сами говорите.
— У Алины и ребёнок свой уже есть. А насчёт Славика ты не думай, что-то там да не так наверняка, мужики только с виду такие хорошие. Алька ведь хотела оставить сначала, уже на очень большом сроке сделала, месяца три. Ладно, хватит трепаться. И ты, Ир, никому ничего, ладно? Ей и так хреново…
Это было в начале января. Всю сессию Алина появлялась только на экзамены, сдавала быстро, и исчезала, ни с кем не общаясь. Потом потихоньку отошла. После каникул регулярных занятий уже не было, все писали диплом, встречались в институте от случая к случаю, да собирались иногда посидеть у Марины. Алина тоже там появлялась, иногда со Славой, чаще одна, и тогда Слава звонил ближе к вечеру, чтобы встретить Алину по темноте.
Уже перед самой защитой Ирочка, заехав к Марине на вечерок, встретила там Славу. Тот сидел на краешке дивана, глядел перед собой в одну точку и в общий разговор не вступал. Ирочка пыталась разговорить его, но Слава отвечал односложно, а после внезапно встал, и, не прощаясь ни с кем, быстро ушёл.
Марина объяснила, что Слава неделю назад разругался с Алиной вдрызг. Алина нашла себе работу в какой-то инофирме, переводчиком (она свободно говорила и по-английски, и по-итальянски, когда что успевала), ей предложили кучу денег, она обеими руками ухватилась, и люди интересные, и вообще, а Славка ни в какую, там, говорит, только шлюхой можно работать, или он — или эта инофирма, а сам что — студент, стипендия крошечная. Алина, естественно, выбрала работу, ей ещё ребёнка кормить надо, вот и пришлось Славику дверью хлопать. Ходит теперь, страдает. Придёт — и вот знай сидит-молчит, смотреть тошно. Надеется, Алька узнает, разжалобится, назад позовёт.
— А что, думаешь, не позовёт? — спросила Ирочка.
— С чего бы? У неё там, знаешь, какие мужики ходят. И вообще у них с зимы уже все как-то неважно шло, так что вряд ли она его позовёт. Сам виноват, нечего было выпендриваться, Алина баба суровая.
— Господи, чего ей ещё надо-то, — всплеснулась Ирочка. — Так мучается человек, а она?
— Она своё тоже отмучилась, не волнуйся, — заметила Марина, на чем разговор и закончился.
В начале лета Ирочка, защитила диплом, вздохнула свободно. Позади остались беготня, суета, нервотрёпки и рисование бесчисленных плакатов к защите. Миновала грандиозная пьянка по поводу окончания, и Лариса Викторовна, как и каждое лето, засобиралась с Ирочкой на юг.
Но тут, одним вечером, папа, отложив за ужином газету, глянул на Ирочку из-под очков и задал странный вопрос:
— А что ты, Ира, собственно, собираешься делать?
— Как то есть что? — не поняла Ирочка. — В каком смысле что?
— Ну, в том, что ведь распределения у вас сейчас нет, верно? Надо же какое-то занятие находить. Я к чему, в нашей конторе, в отдел технического дизайна, человек нужен. Ты ведь, мне кажется, немного умеешь рисовать? Можно было бы попробовать.
Ирочка не успела ничего сообразить — идея была неожиданной — а Лариса Викторовна уже вскинулась со своего места:
— Ну что ты выдумываешь вечно, какой ещё дизайн, к чему сейчас?! Девочка устала, мы едем на море, вернёмся, ближе к осени что-нибудь подберём. Для чего ей ломать глаза и горбатиться в твоём заведении, у неё все пути открыты.
Во время этой тирады Ирочка получила время для размышлений, и, когда мать выдохлась, сказала тихо:
— А знаешь, пап, я бы попробовала.