Если закрыть глаза, то сразу же можно было представить, что весь оркестр собрался целиком и играет здесь, на маленьком балконе дяди Кямила, и из-за тесноты музыканты расселись где кому удалось. Рояль стоял в двух шагах от меня прямо напротив, у самого крыльца, и по всему чувствовалось, что пианист очень доволен тем, как хорошо освещены клавиши, и только торопится изо всех сил доиграть все до конца, прежде чем луна скроется за тучей, и что никаких других в этот вечер у него забот нет, а обижаться он и не думает, ему становится еще приятнее, когда трубач на самой высокой пронзительной ноте, от которой зазвенели все стекла, отрывает от губ трубу и, положив ее на крышку рояля, садится рядом, н они вдвоем в четыре руки успевают обогнать не только скрипачей, играющих стоя на ступеньках лестницы, но и блуждающих в поисках места по всему дому саксофонистов, правда, еле-еле, но все же успевают обогнать ударника, содрогающегося всем телом под сухими ударами н оглушительным звоном, отдающимися в скалах неслыханным здесь чудным эхом. Певец пел на незнакомом языке, но было понятно, что этот человек поет потому, что любит неслыханной любовью и хочет, чтобы об этом узнал каждый, все люди в Гаялах, и он пел об этом так, что у всех, кто его слушал, начинала гореть кожа на лице, а по плечам и спине один за другим проворно пробегали на ледяных лапах муравьи, до тех пор, пока, не выкрикнув в последний раз признание, все те же слова, значения которых я не знал, он не падал всем телом на щербатый пол балкона.
Я бы до утра смотрел бы, как они танцуют, до того у них это здорово получалось, даже когда они останавливались друг против друга, было видно, что они продолжают танцевать и остановились они потому, что наступил такой момент, без которого невозможно обойтись, когда надо немедленно остановиться н посмотреть друг на друга, как смотрели они. После того как появилась Наиля, я понял, что и дядя Кямил очень красивый, с тех пор я и начал мечтать, что, когда вырасту, буду такой же, как он, высокий и гибкий, с мускулами на плечах и руках... Красиво они танцевали, и хорошо мне было, когда я на них смотрел. Уходил я от них только тогда, когда бабушка начинала меня кричать. Иногда, проснувшись ночью, я слышал стук машинки, дядя Кямил и раньше много работал, но не так, как теперь, после того как приехала Наиля. Часто утром, когда я приходил к ним, у него были красные глаза и белые, без кровинки, губы. Но гулять он все равно шел, спать ложился часа на два-три днем в полдень или чуть позже, после того как мы возвращались домой. Ни к кому из соседей они не ходили, и у них никто не бывал.
Не то что его не любят или не уважают - просто он неразговорчивый и очень много работает, вот в чем дело. Но вообще я заметил одну вещь - с тех пор как здесь появились Рашид и Аделя, к нему все стали относиться хуже. Как-то незаметно-незаметно, но постепенно все наши соседи стали дружить с Рашидом, советоваться с ним по поводу всех своих дел, ходить к нему в гости. Постепенно они совсем перестали ходить к Кямилу и к себе перестали приглашать, даже на дни рождения или свадьбы. Потому что это был единственный человек, который с Рашидом не только не дружил, а даже разговаривал не так, как все наши соседи, сухо разговаривал, как с посторонним, да и то только тогда, когда Рашид к нему сам первый обращался. Я чувствовал, что Рашиду это очень неприятно и обидно, было видно, когда они встречаются, что Рашиду непонятно, почему это дядя Кямил ни с того ни с сего к нему так несправедливо относится.
Аделе это тоже не нравилось, и она всем говорила, что из дяди Кямила ничего путного в жизни не получится, да и что может получиться из человека, который, вместо того чтобы засучить рукава и взяться за дело, вбил себе в голову, что он писатель, и занимается день и ночь бесполезной чепухой.
Рашид при этом начинал морщиться так, как будто у него внутри начинает что-то сильно болеть, и сразу же просил Аделю, после того как она замолкала, не говорить так о дяде Кямиле, потому что это не их - Адели и Рашида - дело, как живут другие люди. И в конце концов может быть, что из дяди Кямила и вправду получится писатель.
- Пьяница из него получится или еще что-нибудь похуже, - каждый раз говорила Аделя. - Когда-нибудь увидишь, кто прав - ты или я.
- Напрасно, напрасно ты так говоришь, - вздыхал Рашид, - Я не спорю с тобой, просто зачем нам нужны эти разговоры, и ты нервничаешь, и я, он хоть и посторонний мне человек, но я ведь из-за него переживаю. И потом, плохого он никому не делает, только себе вред приносит. Давай поговорим в чем-нибудь приятном!
Непонятно, из-за чего Аделя так дядю Кямила невзлюбила н презирает, а то, что она его невзлюбила, я точно чувствую. А после того как Наиля приехала, Аделя только ею и занимается, все бегает по дачам с новостями, и откуда она их берет, ума не приложу, в бинокль она дачу дяди Кямила разглядывает, что ли? Все знают, что моя бабушка сплетен не любит, не слушает никогда и сама не рассказывает, так она даже моей бабушке что-то умудрилась рассказать - я из булочной вернулся, смотрю, бабушка сидит молча, уставившись в глаза Адели как загипнотизированная, а то говорит быстро-быстро:
- Свадьба! Какая свадьба? Слава богу, что зарегистрировались! - Тут она увидела меня и замолчала. Я сел за стол напротив нее и стал ждать, когда она уйдет.
- Как ты хорошо загорел! И вытянулся. Но, по-моему, похудел немного! Или мне кажется?
- Кажется, - говорю.
- А почему к нам не заходишь? Мы всегда тебе рады.
- Зайду как-нибудь, - сказал я и сразу же пожалел. Надо было по-другому: "Потому что мне у вас неприятно бывать!" - или еще лучше: "противно". Жаль, что не сразу догадался, но ничего, сейчас она еще что-нибудь спросит ответим! Надолго запомнит. В окно уставилась, чего она там увидела интересного?!
- Рашид приехал! Сюда идет. - И чего они оба друг другу радуются, прямо-таки всем телом завиляла от счастья, а это, сидя на табурете, уметь надо. Это еще что, я своими ушами слышал, как она его "масей" называла. Чуть не стошнило меня. Вон он, "мася", сюда топает. И чего ему здесь понадобилось? Уйду, пока не поздно, наверное, дядя Кямил уже проснулся.
- Здравствуйте! Как ваше здоровье? - Это он бабушке. - В вашем возрасте о старости говорить даже неприлично! Какая старость! Вам сейчас самое время жизни радоваться в окружении детей и внуков, а вы старость! А ты, дорогой мой, совсем уже взрослый молодой человек! Гость в дверь, а ты из дому! Разве так можно?
- Дядя Кямил меня ждет.
- Привет ему передай, очень он мне нравится, достойный человек, умный, тихий, муху не обидит...
Может быть, послышалось? Вроде нет, и у Адели от удивления лицо вытянулось.
- ...Очень жаль, что я с женой его незнаком. Нехорошо. Рядом живем, соседи, а до сих пор незнакомы. Я за свою долю вины отвечаю, но и Кямил виноват. Мы хоть и незнакомы, но я все равно вижу, какой она хороший и приятный человек. Так и передай, дядя Рашид сказал - хороший и приятный. Запомнил?
- Наряжается она приятно, - сказала Аделя. - Не понимаю только, для чего ей лишние хлопоты, когда можно при здешнем климате совсем голой ходить. И ей удовольствие, и мужчинам, всем, кто со стороны смотрит.
- Ты так говоришь, - сказал ласковым голосом Рашид, - потому что у тебя сердце большое и чистое. Открытое у тебя сердце и обращено к людям...
Он как сказал это, я сразу же себе сердце Адели представил. Не специальносамо собой так получилось. Вертится перед глазами, и ничего не поделаешь большое и чистое, и почему-то очень похожее на большую желтую клизму.