Единственный отпечаток во всей квартире – ее же отпечаток на ручке входной двери. Кто-то об этом похлопотал.
Атертон фыркнул.
– Не найдено никаких следов борьбы, и никаких звуков борьбы никто не слышал, судя по показаниям соседей. Мог это быть несчастный случай? Может, она пришла туда со своим парнем, чтобы немножко заняться сексом и наркотиками, и что-то пошло не так. Бум – и она мертва! Любовник остается с телом девушки, ее смерть объяснить ему будет очень трудно. Так что он раздевает ее, чистит место от следов, забирает вещички в сумочку и дает деру.
– И режет ей ногу?
– Она могла порезаться в любое время – наступить на разбитое стекло от входной двери, например.
– Порезаться в виде буквы «Т»? Да и в любом случае это были порезы, нанесенные после смерти.
– Ох, да – я и забыл. Ну, она могла быть убита где-нибудь в другом месте и перенесена сюда раздетой в черном пластиковом мешке.
– Ну, так могло быть, – согласился Слайдер, но только потому, что он всегда старался рассуждать справедливо.
– Спасибо, – улыбнулся Атертон. – Она небольшого роста, – вы же знаете. Мужчина крепкого сложения вполне мог бы перенести ее. Все же в доме смотрели телевизор – ему надо было только дождаться удобного момента и подняться по лестнице. Оставить ее и опять спуститься.
– Тогда ему надо было подъехать на машине.
– А кто наблюдает за машинами? – Атертон пожал плечами. – Такое место, как это – идеальное для вашего предполагаемого убийцы. На обычной улице люди знают машины друг друга, они выглядывают в окна, они по меньшей мере знают, как выглядят их соседи. Но в общем дворе люди приходят и уходят все время – это же проходной двор. И окна всех гостиных выходят на заднюю стену, помните? Так что там легко было остаться незамеченным.
Слайдер покачал головой.
– Я все это знаю. Я только не понимаю, почему кому-то понадобилось влезать во все эти сложности. Нет, все это дурно пахнет, это дело воняет организацией. Убийца заманил ее туда, убил, а потом все следы были уничтожены, чтобы предотвратить ее идентификацию.
– Но зачем надо было резать ее ногу?
– Вот это то, что я больше всего не могу стерпеть! – Слайдер скривил лицо в гримасе.
– Не знаю ничего другого, что бы я так ненавидел, как порезанный палец, – проговорил Атертон с отсутствующим видом.
– А?
– Цитата. Стейнбек, «Гроздья гнева».
В дверь просунул голову дежурный полисмен, заметил Слайдера и доложил:
– Только что по телефону передали результаты, сэр. Я звонил вам по вашему номеру – не знал, что вы здесь. По отпечаткам пальцев ответ отрицательный, сэр. Такие не зарегистрированы.
– Я и не думал, что они могут быть зарегистрированы. – Мрачность Слайдера чуть усилилась.
Лицо полисмена смягчилось – все сотрудники любили Слайдера и сочувствовали ему.
– Я как раз собираюсь заваривать чай, сэр. Не хотите ли чашечку?
Николлс вошел в комнату Слайдера в полдень, держа в руках большой коричневый конверт. Слайдер удивленно посмотрел на него.
– Что-то ты рановато, по-моему, или у меня часы встали?
– Делаю Ферпосу любезность. Он все еще мучается с оттиском зубов, – ответил Николлс. Он и О'Флаэрти были старыми друзьями, вместе заканчивали полицейский колледж. Он звал О'Флаэрти «Напыщенный Ферпос», а О'Флаэрти звал его «Франт Николлс». Иногда оба срывались в давно и хорошо накатанную процедуру обсуждения возможности их совместного пребывания в одном окопе. Николлс был зрелым и красивым шотландским горцем с совершенно потрясающим диапазоном музыкальных талантов. Как-то на благотворительном полицейском концерте он поверг всех ниц исполнением арии «Королева ночи» из «Волшебной флейты» Моцарта, спев ее мощным альтом и взяв верно мучительное для певцов верхнее «до».
Не столько школа «бель канто», сколько «кап бельто», как заявил он сам позже.
– Настолько замучился, – продолжал Николлс, выразительно тряхнув конвертом, – что даже забыл передать тебе это. Я нашел их на его столе. Думаю, что ты их очень ждал.
Он передал конверт Слайдеру, и тот тут же открыл его.
– Да, я как раз удивлялся, куда их девали, – подтвердил Слайдер, вынимая из конверта пачку фотографий и раскладывая их по столу. Николлс наклонился над столом, опираясь на кулаки, и беззвучно присвистнул.
– Вот это и есть твое тело? Маленько шикарная, верно? Лучше не показывай это жене, а то получишь хороший «бенц» на ближайшие десять лет. – Он дотронулся пальцем до верхних снимков. – Бедная маленькая девчушка. Все еще не повезло с идентификацией?
– У нас ничего не было для этого, – ответил Слайдер, – ничего вроде кольца с печаткой или шрама после аппендицита. Ничего, кроме этой отметины на шее, и я не знаю, даст ли это нам хоть что-нибудь.
Николлс взял со стола один из крупных планов шеи и ухмыльнулся Слайдеру.
– О миссис Штейн – или я могу называть вас просто Филлис?
– Ты что-то понял?
Николлс постучал по фотографии указательным пальцем.
– Тебя и Фредди Камерона я еще могу понять, но маленько удивлен тем, что молодой Атертон не обратил внимания на это.
– Наверное, он просто не видел этого пятна там, в квартире. А потом мы дожидались снимков, – терпеливо объяснил Слайдер.
– Скажи мне, Билл, ты не отметил ничего насчет ее пальцев?
– Ничего особенного. За исключением того, что ногти были очень короткими, я еще подумал, что она обгрызала их.
– Ага. Так вот, ничего подобного, парень. Она играла на скрипке. Скри-пач-ка. Такую мозоль получают от зажимания скрипки между плечом и шеей.
– Ты уверен?
– Ну, я бы не поклялся, что это была не скрипка, – серьезно сказал Николлс. – А ногти должны быть короткими, чтобы плотно прижимать струны к грифу.
Слайдер задумался.
– Они были короткими на обеих руках.
– Думаю, она просто хотела, чтобы они были симметричны, – любезно подсказал Николлс. – Ну что ж, во всяком случае, это дает тебе возможность проследить ее. Сужает поле поиска. Это тесный и замкнутый мирок – каждый знает каждого.
– Полагаю, я начну с профсоюза музыкантов, – прикинул Слайдер. Подобно большинству людей, он не представлял себе, как организован музыкальный мир. Он никогда не был на симфоническом концерте, хотя дома у него было несколько пластинок с классикой и он мог на слух отличить Бетховена от Баха. Но не более того.
– Сомневаюсь, что в этом много пользы, – заметил Николлс. – Ты не знаешь ее имени. А у них нет фотографии в центральном архиве. Нет, на твоем месте я бы начал с опроса оркестров.
– Но мы не знаем, была ли она оркестрантом.
– Нет, но если она играла на скрипке, то наиболее вероятно, что она занималась классическим приложением профессии, а не была солисткой. И даже если она не работала в оркестре, кто-нибудь все равно знает ее. Я же сказал – это замкнутый мир.
– Ну, в любом случае, это куда-то ведет. – Слайдер поднялся с обновленной энергией и стал собирать фотографии в пачку. – Спасибо, Франт.
Николлс ухмыльнулся.
– Не за что. Я бы послал Атертона заняться этим. До меня доходил слух, что у него были дружеские отношения с некоторой флейтисткой в прошлом году. Вот почему я удивился, что он не распознал эту отметину.
– Вот если б это была отметина на пупке, он тут же заметил бы ее, – сказал Слайдер.
* * *
Пытаться добраться домой в половине шестого явно было ошибкой. Шоссе А40 – Вестерн-Авеню – было прочно забито «Роверами» и «БМВ», стремившимися из города в сторону Джеррард-Хауса.