Ехать до Моздока несколько часов, таксист врубил Шуфутинского, а мы осторожно разливали водку, стараясь не Расплескать ее по дорожным ухабам. Ух, как хорошо это было!
Потом Витя сказал: "Хочу в туалет". "Начинается!" – подумала я. Машину остановили, Витя выЩел в поле.
– Это долгая песня, – сказала я.
И вдруг Олег захохотал, как сумасшедший:
– Посмотри, посмотри на него! Он же член потерял, никак не может найти!
Я обернулась и просто скисла от смеха. Картина • маслом. Пьяный Витя шарит в штанах с растерянным видом и ищет, ищет член. Потом находит, внимательно рассматривает его и делает свое дело с большим достоинством.
Когда Витя вернулся, мы снова разлили и тронулись в путь.
– Мы вот так же ехали в машине в Буденновск, – вдруг сказал Витя. – Несколько журналистов. Я сидел на переднем сиденье, как вот сейчас сижу, а сзади сидела журналистка Наташа, молодая симпатичная женщина, как сейчас ты сидишь. Я все время оборачивался к ней во время разговора. Мы! проехали военный пост, а когда отъехали немного, я обернулся к Наташе и увидел летящую в нее пулю как в кино. Пуля вся сверкала, словами не передать как. Наташе разворотило грудь, но мы не сразу поняли, что она мертва. Мы остановились, вся машина в брызгах крови. Вышли из машины, всех трясет. Я чувствую, у меня что-то на ухе болтается, снял рукой, а там кусочек окровавленного мяса. Потом было следствие, куча допросов. Оказалось, какой-то солдат то ли спьяну, то ли сдуру выстрелил, и все – нет человека.
Мы молча выпили, и Витя вскоре заснул. Я тоже задремала на плече у Олега, который курил уже тридцатую сигарету.
В Моздоке мы поселились в грошовой гостинице, единственной на весь город.(Да и сам Моздок – городок не из важных.) Журналистов там было как собак нерезаных.
Все тусовались внизу в кафе, ели домашние пельмени со сметаной и запивали их водкой.
Гостиница явно не предназначалась для женщин. Туалет был один на всех и никогда не запирался. В кабинках с дырками вместо унитазов двери тоже не запирались. Их можно было только держать изнутри за ручку. Я была единственной женщиной на этаже, и мне приходилось выставлять охрану у дверей, чтобы справить нужду. О возможности помыться и мечтать не приходилось. Правда, при гостинице была сауна, куда невозможно было попасть. Разве что встать в шесть утра, заплатить двадцать рублей и постоять под струйкой нетеплой воды десять минут. И не дай бог задержаться! Сразу начнут молотить в дверь. Очередь расписана далеко вперед. На следующее утро мы бесконечно долго и основательно завтракали. Ели деревенскую яичницу с луком из свежих яиц с яркими желтками, сыр и снова пельмени. После завтрака собрали вещи, выписались из гостиницы и поехали на военный аэродром. Я была в самом радужном настроении. Еще бы! У нас официальные аккредитации, а значит, всюду будет зеленый свет.
Как бы не так! Я тогда еще не знала, что смысл работы военных чиновников, этих церберов бюрократии, состоит в том, чтобы журналисты запутались в непроходимой чаще предлогов, помех и отговорок.
В пресс-центре на аэродроме нас встретило бесцветное чудовище в чине, кажется, подполковника. Мы радостно поздоровались, предъявили удостоверения и спросили, как бы нам сегодня улететь в "Чечню, в Ханкалу. Чудовище смерило нас кислым взглядом и ответило:
– На сегодня вертолетов нет.
– А когда будут?
– Неизвестно. Мы вас известим.
– А как вы это сделаете? – спросил Олег.
– Позвоним вам в гостиницу.
– Но в гостинице нет телефона.
– Ну, как-нибудь…
– Но ведь съемочная группа НТВ сегодня летит в Ханкалу, – наивно заметила я.
– Значит, есть вертолеты.
Далее последовал ответ, который меня потряс:;
– Но ведь они же работать едут.
Я не нашлась что ответить на это оскорбление* Дальнейшие переговоры не имели смысла.
"Ну, бляди! – думала я, выходя из пресс-центра. – Я буду не я, если сегодня же не улечу".
– Что будем делать? – спросила я товарищей.
– Пойдем на летное поле, – сказал Олег.
– Искать ветра в поле. А водка у нас есть с собой?
– Одна бутылка.
Меня пустили вперед, как светлого ангела в белоснежной куртке. Ребята шли сзади. Ничем не стесняемый разгульный ветер с такой силой бил в лицо, что трудно было дышать. Я шла, ослепительно улыбаясь всем встречным и поперечным. На всякий! случай.
Мы приставали с расспросами к прохожим в летной форме, но безрезультатно.
Наконец мы нашли то, что искали. Чудо природы. Майор. Разумеется, с пышными усами (какой военный без русых усов?). Увидев меня, он тут же начал их подкручивать. Душка!
– Здравствуйте! – сказала я со светлой улыбкой.
– Привет, привет! – ответил герой, и на меняв пахнуло таким запахом перегара, что я сразу подумала: "Наш человек".
Я улыбалась уже до ушей.
– Мы журналисты, – проникновенно сказала я, прижав руки к груди, – нам очень, очень надо улететь сегодня в Чечню!
– Посмотрим, что тут можно сделать, – сказал наш новый друг.
Через некоторое время мы уже все сидели на траве на летном поле и тихонько выпивали. Майор вел переговоры по рации в таком духе:
– Привет, Вася! У меня тут ребятам нужно улететь, у тебя нет случайно вертолета?
Нет? Жаль! А может, поищешь? А у Петровича не будет? Есть один, но уже загружен?
Так разгрузите к чертям собачьим! Полетит следующим рейсом.
И так далее…
– Ждите, ребятки, – сказал майор, закончив переговоры. – Может, вам и повезет.
Мы снова выпили.
– Можно, я задам вам нескромный вопрос? – спросил меня майор.
– Валяйте!
– А какой у вас размер груди? А то под вашей курткой не видно.
– Минус один, – ответила я.
– Это как? – озадаченно спросил он.
– Это когда не вперед растут, а внутрь. Он захохотал.
– А у вашей жены какой размер? – поинтересовалась я.
– У моей седьмой.
– А такой бывает?!
– Конечно! Видели бы вы эту грудь!
Майор нарисовал в воздухе два обширных полушария.
– На одну сиську ляжешь, второй укроешься. Красота! Мечта любого вояки. Уже ее полгода не видел, но скоро в отпуск. Вот оторвусь!
В этот момент рация затрещала и ожила.
– Есть вертолет до Ханкалы, – сообщил дружок майора. – Борт номер такой-то сякой-то. Пусть твои ребята быстрее садятся.
Мы сели в совершенно пустой вертолет и решили выпить на посошок. Я как раз опрокидывала стаканчик, когда в вертолет заглянул какой-то ретивым подполковник и устроил форменный разнос нашему майору:
– Опять на работе пьешь, сволочь! Я сейчас т" звоню твоему начальству, получишь так, что мало не покажется! Кто эти люди здесь сидят? Мне вертолет нужен.
Наш майор вышел на поле с налитым кровью лицом, бормоча себе под нос: "Я тебе покажу кузькину мать, стукач проклятый!" Мы сидели подавленные. Что за невезуха!
Наш новый друг вернулся через некоторое время и сказал: "Короче! Вы, ребята, полетите сейчас на вертолете назло этому мудиле-стукачу. Я все устроил. К вам сейчас сядут две девчонки-медсестры и вперед, пока не остановили".
Ребята пожали майору руки, а я с ним расцеловалась в обе щеки. Пришли медсестры и летчик, который о чем-то потолковал с майором. Когда мы наконец взлетели, наш славный усатый друг стоял внизу, задрав голову, и энергично махал нам вслед рукой. Я поставила маленькое зеркальце- на подставку для пулеметов и стала красить губы. Впереди ждала Чечня, а значит, надо встретить ее в полной боевой готовности.
Поезд, который никуда не идет.
Буйная грязь – вечная спутница войны и, как выражаются военные, единственная сексуальная ориентация. Прыгаешь из вертолета в Ханкале – и тут же падаешь по колено в лужу, из тех, в которых любят поваляться свиньи.