Надеясь на избавление, петух принял закладывать такие крутые виражи и спирали, что куничка едва удержалась: полетела было вниз, но в последний миг все-таки исхитрилась вцепиться зубами в длинные хвостовые перья и запустить крючковатые когти в огузок.
Истекая кровью от ран на шее, скованная потяжелевшим хвостом, птица неуверенно тянула над макушками деревьев. Но и у куницы силы иссякали, мышцы от невероятного напряжения свело болезненной судорогой.
В это время глухаря, зацепившегося крылом за вершину сосны, резко повело в сторону. На сей раз измотанная куница не удержалась, и сорвалась в снег. Освободившийся от ноши глухарь выправился и спланировал к устью распадка. Но жизнь вместе с горячей струйкой крови уже покидала таежного красавца.
Маха выбралась из сугроба и с неожиданным для себя проворством побежала на шум бившейся в агонии птицы. Ожесточенная поединком куничка, наслаждаясь властью победителя, рвала и трепала уже мертвого глухаря. Перья летели по ветру, словно хлопья сажи.
Утолив голод, удачливая охотница насилу затащила остатки жертвы под заснеженную валежину. Нагребла подстилку из сухой травы, листьев и провела в потаенном убежище несколько беззаботных дней. На лопатках и животе у нее впервые за зиму появился жирок.
На исходе четвертого дня ее сытый покой нарушил заливистый лай. От резких, пружинистых прыжков белки, преследуемой собакой, с еловых лап тихо срывался и повисал меж стволов облачками мелкий снег. Вот изнуренная беглянка затаилась. Сухо щелкнул выстрел, и подошедший на лыжах охотник вынул из сугроба убитого зверька. Лай, удаляясь, понесся к другой стороне распадка. Зверобой торопливо заскользил следом.
Дождавшись сумерек. Маха, тревожно озираясь, выбралась из убежища. Со стороны ручья ветер нес резкий запах дыма. 'Среди черных стволов мелькнул страшным глазом костер -- неизменный спутник человека. Появление его в лесу не предвещало ничего хорошего. Однако обленившаяся от сытости и покоя куница отогнала недобрые предчувствия и, побегав немного, юркнула в глубокое дупло дерева. Беспечно свернулась там калачиком и, накрывшись вместо одеяла пушистым хвостом, уснула.
Когда на востоке проклюнулось холодное тусклое солнце, охотник, ушедший давеча слишком далеко от деревни и вынужденный заночевать в лесу, быстро собрался и, подгоняемый морозом, заспешил домой. Аккуратная строчка свежих следов, пересекавшая его старую лыжню, сразу привлекла внимание.
- Куница! Вот это удача! Сезон только начался, а богатая добыча сама бежит навстречу, - обрадовался промысловик, а увидев, как близко прошли они вчера от покинутого куницей убежища, набросился на пса:
- Ну и бестолочь ты, Актабан! Куда глядел? Куница под носом была, а ты белок считал! Ну, ничего, от нас, брат, не уйдешь!
К их счастью, раздобревшая куница верхом почти не ходила, и пес, взяв выходной след, быстро нашел ее новое пристанище. Нетерпеливо взлаивая и скуля, Актабан старательно заскреб когтями -кору заиндевелой сосны. Хозяин сразу разглядел на высоте пяти-шести метров чернеющий пятачок дупла.
Унимая волнение, он скинул котомку, прислонил к ней ружье. Несколько раз шарахнул обухом топора по ровной, без единого сучка, бронзовой колонне. Пугливые снежинки окутали сосну, покрыли серебристой пылью темную фигуру человека.
Тихо. Маха затаилась крепко и ничем не обнаруживала своего присутствия. Это обстоятельство не смутило охотника. Он срубил молодую ель, окоротил разлапистые ветки и, прислонив ее к стволу, поднялся по ней к дуплу, словно по лестнице.
Надев на рукавицу брезентовую верхонку, запустил руку в дупло сначала по локоть, а затем, скинув телогрейку, по самое плечо, но до дна так и не дотянулся. Заткнув лаз шапкой, он, простучал ствол топором и по звуку определил нижнюю границу полости.
Вырубил отверстие и с надеждой пошарил в нижней части дупла, но Маха молча увернулась и вскарабкалась по губчатой трубе наверх.
Спустившись на землю, человек вынул из котомки сетчатый "рукавчик", скобки и несколько завитков бересты. Срезал прутик чуть длиннее "рукавчика". Заострил с одного конца и ращепил с другого. Открытый конец ловушки прикрепил скобами к верхнему лазу, а глухой оттянул рогулькой перпендикулярно к стволу. В прорубленное снизу отверстие сунул горящую бересту и стал терпеливо ждать. У подошвы сосны, повизгивая от возбуждения, вертелся готовый помочь пес. Сухая труха стенок затлела, наполнила дупло удушливым чадом. Из верхнего лаза потянулась струйка синего, вперемежку с черным, дыма.
Во рту у Махи стало вязко и горько. Казалось, минуты ее жизни сочтены. Задыхаясь, она вдавила нос в пористые гнилушки и стиснула челюсти. Дышать стало легче.
Мертвая тишина поколебала уверенность охотника.
- Что за чертовщина? Неужели куницы в дупле нет? Небось сидит сейчас где-нибудь в ветвях, насмехается. Либо вообще ушла грядой. Да не должна бы -- Актабан не зевнет. Хотя вчера вон как оплошал, -- засомневался он, совершенно сбитый с толку.
Устав стоять на вертлявой лестнице, охотник слез передохнуть. Собрал хворост, наладил костерок, заварив крепкий душистый чай и отхлебывая его крохотными глотками, то и дело поглядывал на солнце. Проводить вторую ночь у нодьи * ему не хотелось. В тайгу он пошел только на разведку, чтобы определить, в какой стороне нынче держится белка, а вечером вернуться в деревню. Но Актабан, облаивая белок одну за другой, увел хозяина за перевал, а вот сегодня карты спутала куница...
- Да чего ради морозиться понапрасну? Нижний ход забью. Если куница в дупле, то рукавчик не даст ей уйти - спеленает намертво. Переночую в тепле, а завтра сюда к обеду с палаткой, печуркой и продуктами на пару недель белковать вернусь, - убеждал себя охотник, незаметно собираясь.
* Нодья -- особый костер для 'зимней ночевки. Делается из 2-3 сухих хвойных стволов, уложенных один над другим.
Лайка недоуменно наблюдала за хозяином и ни в какую не хотела идти следом. Охотник вынужден был вернуться к сосне и взять упиравшегося Актабана на поводок.
Едва ли они успели пройти и треть пути, как ударил шквальный ветер, утопив все в снежной мгле. К ночи вьюга разыгралась в полную силу. Закачалась, застонала тайга. Хлесткие, напористые порывы ветра срывали с деревьев улежавшиеся снежные глыбы. Одна из них по воле случая угодила в рукавчик, и сместила деревянное кольцо.
Смышленая узница протиснулась в образовавшуюся щель и покинула осажденную крепость.
Морозный воздух, снежная круговерть быстро взбодрили ее. Вскоре Маха нашла буреломный отвал и в затишье повалялась в снегу, освежая прокоптившуюся шубку и стряхивая с себя приставший мусор. Инстинкт и приобретенный уже горький опыт подсказывали, что оставаться в этом лесу опасно.
Перебиваясь в дороге случайной пищей, снова и снова карабкаясь на скалы, ныряя в распадки, беглянка достигла высоких, мощных хребтов и углубилась в молчаливый сумрак перестойных ельников.
Облюбовав межгорное урочище, изобиловавшее белками и рябчиками, Маха обследовала участок и, убедившись, что он свободен, застолбила запаховыми метками свою вотчину...
Однообразно потекли морозные дни. Порой казалось, что тайга вымерла. Лишь неприятный скрежет сойки, гулкое постукивание работяги дятла, да резкие выстрелы лопающихся от стужи деревьев изредка тревожили стылое таежное безмолвие.
Промерзшие насквозь отроти тянули заиндевевшие вершины в поднебесную высь, поближе к солнцу, но и там не находили тепла.
Глубина снежного покрова позволяла кунице ночевать в пустотах под сугробами: в них теплее и в случае опасности всегда можно уйти от преследователей снежным тоннелем.