Поначалу Мод нет-нет да и останавливала меня на улице по старой дружбе, приглашая к себе домой, но так или иначе я умудрялся улизнуть от подобных походов, кроме того, к тому времени уже наступила зима и я более всего предпочитал теплый милый уют нашей кухни с Долли и Кэтрин. Кэтрин все пытала меня, что же ты больше не говоришь нам о Мод Риордан, на что я отвечал, что между нами все кончено, но тем не менее, хоть я уже больше и не упоминал ее имени, должно быть, думал о ней втайне от самого себя, ибо, как только я увидел Мод под нашим деревом в тот день, что-то вновь горько кольнуло в сердце, может быть, старые чувства. В первый раз я тогда посмотрел на себя и на нас куда более трезвым взглядом — не представляли ли мы тогда для Мод и Элизабет пугающего и нелепого зрелища, они были моего возраста и вполне могли иметь свои оценки происходящего.
— Как твой отец, Мод, я слышал, что он не очень хорошо себя чувствовал? — спросил судья.
— Ему не на что жаловаться, хотя, знаете, мужчины любят искать в себе какие-нибудь болячки, а как вы-то сами? — бойко ответила Мод.
— Жаль, — протянул судья, размышляя тем временем о чем-то своем. — Передай наилучшие пожелания отцу и скажи, что я надеюсь, что ему станет лучше.
Мод тем не менее кивнула:
— Обязательно, сэр, спасибо, я уверена, что ваши пожелания для него будут очень приятны.
Поправляя складки на своей юбке, она опустилась на корточки, увлекая за собой и немного неуклюжую Элизабет.
Для Элизабет не подходили никакие клички и прозвища и даже уменьшительные имена — можно было поначалу называть ее Бетти, но через неделю ее полное имя снова возвращалось к ней. Такова уж она была по своей природе, наверное. Вялая, широкая в кости, она обладала траурно-черными волосами и апатичным лицом, которое временами носило ангельское выражение. На ее груди обычно висел медальон с лакированной фотографией ее отца-миссионера.
— Погляди, Элизабет, какая прелестная шляпка с вуалью у миссис Долли, да еще и бархатная.
Долли слегка приподнялась:
— Вообще-то, я не ношу шляпу, а эту надела, потому что мы собрались в путешествие.
— Мы слышали, что вы покинули свой дом, — сказала Мод и продолжила уже более откровенно: — Все о вас только и говорят. — Мод повернулась к Элизабет за подтверждением, та кивнула, хоть и без всякого энтузиазма. — Вообще-то, разные истории ходят вокруг, мы вот встретили Гэса Хэма, и он сказал нам, что ваша черная служанка Кэтрин Кук — я правильно назвала ее? — была сегодня арестована за то, что ударила миссис Бастер по голове глиняным кувшином.
Очень тихо Долли ответила:
— Кэтрин ничего такого не совершала.
— Ну тогда кто-то другой это сделал — сегодня утром мы видели миссис Бастер на почте, она всем показывала свою шишку на голове, большая, скажу я вам, шишка, и выглядела она как настоящая — не правда ли, Элизабет? — Элизабет зевнула в знак согласия. Но сама Мод не унималась: — По правде говоря, мне плевать, кто сделал это, но тот, кто сделал, достоин медали.
— Нельзя так, — вздохнула Долли. — Это неправильно, и все мы должны раскаяться в содеянном.
Наконец Мод обратила внимание и на меня:
— Я очень хотела увидеть тебя, Коллин, — как-то неловко она это сказала — спеша, словно пытаясь скрыть смущение — но не свое, а мое. — Элизабет и я задумали вечеринку на Хэллоуин, это будет жуткая вечеринка, мы решили, что было бы просто здорово нарядить тебя скелетом, затем мы посадим тебя в темный угол, и ты будешь предвещать гостям судьбу, ведь ты такой…
— Фантазер, — подсказала Элизабет апатично.
— Что и требуется для предсказания судьбы, — подтвердила Мод.
Я не знаю, что их натолкнуло на мысль о том, что я такой фантазер, если только не принимать во внимание мою великолепную способность выдумывать всевозможные алиби и уловки в борьбе против учителей и их законов.
Я сказал, что их идея с вечеринкой очень хороша, но на меня им не стоит рассчитывать.
— Вполне возможно, что к тому времени мы уже будем в тюрьме, — добавил я.
— А, ну тогда ладно, — очень просто отреагировала Мод.
На некоторое время воцарилась неловкая тишина, из которой нас вызволил судья:
— Я слышал, Мод, что ты достигла огромных успехов, я видел в газете, что ты собираешься сыграть на радио.
Мод объяснила, что участие в радиопрограмме являет собой финал внутриштатовского конкурса, и если она выиграет, то получит грант на обучение в университете, а второе место давало лишь полгранта.
— Вообще-то, я хочу сыграть на конкурсе серенаду, написанную моим отцом, — он посвятил ее мне, когда я только родилась, но это должно быть для него сюрпризом — так что ему не надо об этом знать.
— Пусть она сыграет эту вещь для нас, — попросила Элизабет, расстегивая футляр.
Мод была великодушна и не заставила себя просить дважды. Поместив темно-коричневую скрипку себе под подбородок, она сначала настроила инструмент, а затем заиграла — неистово, быстро, громко, весело, но затем темп замедлился, убавился звук, сам воздух наполнился печалью, и на этом мелодия оборвалась — золотистые волосы Мод упали на скрипку — мы зааплодировали. Но как только стихли наши аплодисменты, раздались дополнительные, откуда-то из-за кустов папоротника, затем оттуда вышел Райли. Щеки Мод порозовели, как только она увидела его. Вряд ли она бы так здорово сыграла, знай, что Райли где-то рядом и слушает ее.
Райли отослал девушек домой, попросив Мод остаться с сестрами на ночь, мало ли что может случиться, так же он попросил, чтобы они никому не говорили о том, где он сам. Девушки покинули нас с явной неохотой, но Элизабет привыкла во всем подчиняться своему брату, и поэтому вскоре мы остались в старом составе.
Мне пришлось помочь ему взобраться на наше дерево, ибо с собой он притащил свое ружье и мешок с провизией: по бутылке розового и виноградного вина, апельсины, сардины, булочки, коробку крекера и другую снедь. Содержимое его мешка подняло нам дух, и даже Долли, без ума от крекера, заявила, что Райли заслуживает поцелуя.
Но то, что он нам рассказал, было встречено с мрачным вниманием.
…Когда мы с Райли потеряли друг друга в лесу, он, как оказалось, побежал в ту сторону, откуда раздавались крики Кэтрин. Там, на лугу, он притаился и стал свидетелем моего боя с Эдди Стовером.
— А что же ты не помог мне! — воскликнул я.
— Да ты и сам здорово справился с ним. Я думаю, что Эдди тебя не скоро забудет, — я видел, как он плелся, согнувшись почти что вдвое.
Кроме того, Райли в этот момент рассудил, что ему было бы выгоднее не раскрывать свою принадлежность к нашему обществу — это давало ему возможность тайно последовать вслед за Кэтрин и людьми шерифа, а затем открыто проследить за ними уже в городке: они запихнули ее в старую колымагу-купе Эдди и повезли прямо в местную тюрьму — Райли последовал за ними на своей машине.
— Когда мы добрались до тюрьмы, там уже собралась кучка народу — так себе, ребятня, старики, а Кэтрин уже, кажется, успокоилась — и видели бы вы, как она прошла сквозь толпу, с каким достоинством… — При последних словах Райли сымитировал осанку Кэтрин, задрав подбородок чуть ли не к небу.
Как знаком был мне ее этот жест: особенно, когда кто-нибудь критиковал ее за тот или иной проступок — за сокрытие фишек в игре, за распространение глупых слухов, за то, что она не лечит зубы, наконец.
— Но как только она вошла в тюрьму, она умудрилась дать пинка какому-то особо любопытному дурню, — продолжил Райли.
В нашей тюрьме было всего четыре камеры — две для белых и две для черных. Кэтрин протестовала против помещения ее в камеру для черных.