Ей удалось остановить кровотечение с помощью импровизированного бинта из своей рубахи. Шериф и трое из его компании сомкнули вкруговую руки, для того чтобы создать нечто вроде носилок для Райли. Но не только Райли в этот момент нуждался в помощи — совсем рядом приходил в себя преподобный Бастер: с дрожащими конечностями и все еще с петлей на шее, он тоже не мог подняться с тропы без посторонней помощи. Наконец, его подняли и потащили прочь — Маленький Хоумер побежал за ним:
— Эй, ты! Верни назад веревку!
Амос Легран решил подождать Верину, она сказала ему, что он может идти домой, поскольку — она обвела всех нас взглядом — она хочет поговорить с Долли наедине.
Пренебрежительно махнув рукой, Сестра Ида сказала:
— Не волнуйся, мы уже уходим. — После этих слов она обняла Долли: — Господи, благослови нас… Мы любим тебя, Долли. — Затем, обращаясь к своему потомству: — Не так ли, дети?!
Раздался гул одобрения.
— Пойдем с нами, Долли… Я дам тебе свой блестящий ремень… — предложил Хоумер. Маленькая Тексако Газолин кинулась на грудь судье, умоляя и его последовать за ними. Один я оставался никому не нужен.
— Я всегда буду помнить о том, что вы простили меня, — Долли окинула грустным взглядом детей, словно стараясь запомнить лица. — Ну все, прощайте… Бегите… Ну бегите же, гроза уже близко.
И впрямь накрапывал слабенький, тонкий, легкий, как вуаль, дождик. Когда Сестра Ида и ее дети окончательно исчезли в туманной пелене дождя, Верина спросила:
— Как я понимаю, ты связалась с этой женщиной?! И это после того, что она замарала грязью наше честное имя?!
— Я не думаю, что ты вправе обвинять меня в том, что я связалась с ней. — Долли была спокойна… — А кто связался с бандитами, что палят в безоружных, с подлецами, что отбирают хлеб у детей и тащат невинных женщин в тюрьму?! Куда уж мне до такой компании. Вот где грязь…
Верина даже глазом не моргнула.
— Это не ты говоришь, Долли, — сказала она, словно диагноз поставила.
— А ты посмотри внимательнее, это — я, собственной персоной. — Долли была настроена не менее решительно.
В этом противостоянии Долли выпрямилась, расправила свои плечи, и, как оказалось, она была такого же роста, что и Верина.
— Я последовала твоему совету — держать голову высоко… Совсем недавно ты говорила мне, что тебе за меня стыдно, стыдно за Кэтрин… Столько времени мы прожили ради тебя… а теперь нам обидно сознавать, что столько времени ушло впустую… Знакомо ли тебе это ощущение, ощущение того, что уйма времени, вся жизнь потрачена впустую?
Едва слышно Верина проговорила:
— Да…
Ее лицо стало другим, это было лицо той Верины, что однажды, поздней ночью сидела над фотографиями Моди Лоры Мерфи, ее мужа и ее детей. Она покачнулась и вовремя оперлась рукой о мое плечо… настолько она была уже не той Вериной.
— Я представляла себе, как я уйду в могилу, и боль моя уйдет со мной, но вряд ли так оно будет… И не думай, что я тебе говорю это из чувства мести, Верина, но я лишь хочу, чтобы ты знала — мне тоже за тебя стыдно.
Ночь почти наступила, ночь наступила и в нашем настроении… Верина крепче сжала мое плечо:
— Мне плохо, — сказала она замогильным голосом. — Мне очень плохо, я больная женщина. Правда, Долли…
Словно не веря Верине, Долли приблизилась к ней, коснулась ее рукой, как будто своими пальцами она могла определить искренность Верины.
— Коллин, мистер Кул, помогите мне поднять ее на дерево.
Верина стала возражать против лазания по деревьям, но вскоре, убежденная нашими доводами, вполне быстро и легко влезла на наш пятачок. Наш маленький плотик среди ветвей китайского дуба, казалось, медленно плыл сквозь мглу мелкого, тонкого дождя, но там, на нашем месте, было сухо и уютно. Дождь так и не смог пробиться к нам сквозь зонтик листвы.
Некоторое время среди нас царило молчание, до тех пор пока Верина не сказала:
— Долли, у меня есть что сказать тебе, и мне было бы удобнее сделать это наедине с тобой.
Судья Кул скрестил руки на груди:
— Боюсь, мисс Тальбо, что вам придется мириться и с моим присутствием здесь. — Судья не был настроен воинственно, но по всему было видно, что он тверд в своем решении и отступать не собирается. — Мне так или иначе небезынтересен исход вашего дела с Долли.
— Вот как?! С чего бы это? — Та прежняя Верина стала потихоньку приходить в себя.
Судья зажег огарок свечи. В ее свете наши тени походили на загадочных, сгорбленных существ, подслушивающих наш разговор. Прямая, гордая осанка судьи говорила о той решимости, с которой он собирался отстаивать свои права, весь вид его говорил об этом. Верина и сама не подарок в отстаивании своих интересов, не привыкшая иметь дело именно с такими мужчинами, как Кул, заметила это и нахмурилась:
— Помнишь или нет, Чарли Кул, пятьдесят лет назад ты и еще несколько мальчишек попались у нас в огороде, когда воровали смородину? Мой отец поймал тогда твоего двоюродного братца Сета, а я поймала тебя? Ты тогда выглядел совсем жалким.
Судья вспомнил эту историю: он покраснел, улыбнулся, ответил:
— А ты играешь не по правилам, Верина.
— Нет! Я играю честно, Чарли Кул! Но ты прав. Нам не стоит морочить друг другу голову — мне не очень приятно видеть тебя: если бы не ты, моя сестра не зашла бы так далеко, не вляпалась бы во всю эту гадкую историю — это ты подстрекал ее… и я была бы благодарна тебе, Чарли, если бы ты нас оставил здесь вдвоем, дальше уже не твое дело.
— Нет, это не так… Судья Кул, Чарли… — Долли вмешалась и остановилась в нерешительности, может быть, впервые подвергая сомнению правильность своей позиции.
За нее сказал судья:
— Долли хочет сказать, что я предложил ей свою руку и сердце.
— Это… — Через несколько секунд Верина сумела-таки переварить новость. — Это замечательно… Весьма! Я бы никогда не подумала, что у вас такое чувство воображения… Или это оно у меня? Воображение… Или это мой сон — на дереве, ночью, в грозу… но я не вижу снов… или я забываю их еще до того, как проснусь… Так вот, милые, этот сон нам всем лучше забыть.
— Полагаю, что это сон, Верина… Сладкий сон… Мужчина просто не может жить без снов… Мужчина, что не видит снов, — это все равно, что мужчина, который не потеет… он накапливает в себе такие яды…
Верина проигнорировала его высказывание. Все ее внимание было обращено на Долли, и внимание Долли было сосредоточено на Верине. Они понимали друг друга без слов — язык знаков, язык взглядов, борьба умов… Слов не было… Затем Верина спросила Долли:
— Ну так что насчет него? Ты приняла его?
Дождь усилился и перешел в сплошной ливень, отбивающий густую барабанную дробь по листьям и травам леса. Но как бы ни был он силен, лишь редкая капля могла достать нас. Наша площадка оставалась сухой. Судья закрыл огонек пламени своей рукой. Он тоже ждал окончательного ответа в таком же нетерпении, как и Верина. Я тоже ждал, снедаемый любопытством, хотя и чувствовал себя абсолютно лишним при этой сцене. Кто я среди них троих… тот самый шпионящий мальчик… Странно, но мои симпатии распространялись на каждого из этой троицы… Они стали для меня чем-то неразделимым и дорогим.
Похоже, что и чувства Долли боролись между судьей и сестрой.
— Я не могу… — почти прокричала она… — Я думала, что найду свой путь поступать правильно… Но этого не случилось… Я не знаю… может, кто другой знает… Право выбора… Я думала, что я смогу прожить свою жизнь…
— Но мы и так прожили свои жизни, — прервала ее Верина. — Тебе нечего стесняться своей жизни… Ты никогда не требовала больше того, что имела… Я тебе всегда завидовала.