Для начала я просмотрел газеты на предмет новых сведений о пропавших мальчиках.
Таковых не оказалось.
Потом я поискал хоть что-нибудь насчет того, о чем поведал мне Дональд Кимболл.
По нулям.
Войдя в спальню, я и там ничего не нашел (и чего я искал-то? какие улики может оставить призрак?). Стоя у окна, я поднял шторы и уставился во двор к Алленам, и вдруг на мгновение показалось, что я увидел себя, растянувшегося в шезлонге и смотрящего на себя же. Это было как вспышка, но на какой-то миг я оказался вчерашним силуэтом, тенью, которая мне приснилась. (В тот же миг я вдруг оказался тем парнем, что сидел рядом с Эйми Лайт в ее «БМВ».) Я стал бродить по комнате, повторяя движения тени, стараясь угадать, чего он искал. Из шкафа и комода ничего моего вроде бы не пропало, и на ковре не осталось видимых следов (хотя в моих снах их было полно в гостиной, а теперь еще и в кабинете). Наконец я пошел к комнате Робби и долго не решался в нее войти. На двери в правом нижнем углу до сих пор виднелись царапины, надо будет их закрасить, а («Ненавижу тебя». Сколько раз я говорил это своему отцу? Ни разу.
Сколько раз я мечтал об этом? Тысячи.) никакой мыши нет, уговаривал я себя, потому что она мне приснилась, да и во всей комнате не нашлось ни одной зацепки, ничего, напоминавшего о том, что мне здесь вчера приснилось. Возле стенного шкафа стояли полупустые коробки со старой одеждой для Армии спасения. На экране компьютера мерцала луна.
Вернувшись в кабинет, я так и не смог сосредоточиться на романе и вместо этого перечитал главу из «Американского психопата», где убивают Пола Оуэна, и в очередной раз ужаснулся деталям преступления – газеты, расстеленные на полу, плащ, который Патрик Бэйтмен надел, чтоб не замарать костюм, острие топора, расколовшее голову Пола, брызги крови и шипящий звук, который издает череп, разламываясь пополам. Больше всего меня ужаснуло вот что: а вдруг человек, наводящий ужас на округ Мидленд, делает это без гнева, без ярости? Что, если он спокойненько спланировал свои преступления и методично их осуществил и переживания его сравнимы с чувствами покупателя, который толкает перед собой тележку по универсаму и вычеркивает пункты из списка продуктов? Что, если логическое обоснование этим преступлениям было лишь одно: тому, кто их совершал, это просто нравилось.
Я снова набрал Эйми Лайт. Она снова не ответила. Я снова не оставил сообщения. Да и не знал я, что говорить, ведь теперь ее машина, выезжающая с парковки на бульвар Офелия с Клейтоном на пассажирском месте, – это тоже сон. То есть – на данном этапе сна – в субботу вечером этого не происходило.
Я не видел Робби, когда он пришел из школы, он не спустился к семейному обеду и предпочел питаться в одиночестве, сославшись на домашнее задание. Сара сидела со мной и Джейн, и казалось, что события прошлой ночи не возымели на нее никакого эффекта, и за обедом я понял почему: она мне тоже приснилась.
Готовясь к родительскому собранию, я надел костюм. Выглядел я представительно. Озабоченный мужчина, жаждущий известий об академической успеваемости своего ребенка. Ниже следует диалог, записанный мною для вечерней сцены в спальне, который Джейн отказалась разыгрывать и переписала на свой лад.
– Что мне надеть? – спросил я.
Долгая пауза.
– Полагаю, улыбки будет достаточно.
– То есть можно пойти голым и скалиться как идиот?
– Все, что от тебя требуется, – еле слышно пробурчала Джейн, – это кивать и улыбаться минут десять перед несколькими учителями и поздороваться с директором. Справишься? Обойдемся без баклажки? Пистолет выхватывать не станешь?
Я, извиняющимся тоном:
– Постараюсь.
– Перестань ухмыляться.
Джейн обсудила с Мартой, когда мы сможем вернуться домой.
Джейн как будто не догоняла, насколько серьезно я все воспринимаю.
Джейн как будто не догоняла, насколько серьезно я все воспринимаю.
Мы сели в «рейнджровер» и поехали в школу. Всю дорогу мы молчали, только однажды Джейн сказала, что на завтрашний вечер нам назначено у доктора Фахейда. Я воздержался от вопроса, почему мы не пойдем в наше обычное время в среду, поскольку во сне это больше не имело значения.
В Бакли повсюду стояли охранники. На воротах они просвечивали машины фонариками, сверяясь с именами в списке. На служебной парковке еще больше охранников, некоторые вооруженные, требовали документы с фотографией. Весь Бакли с подготовительного по двенадцатый класс насчитывал шестьсот учеников (в каждом классе человек по сорок), и сегодня собрание было только у родителей начальной школы, и, казалось, приехали все. На территории толпились опрятные парочки, Джейн ловила подобающие взгляды. Возле тележки с кофе, выставленной у библиотеки, мы наткнулись на Адама и Мими Гарднер, и как только стало понятно, что на меня они внимания не обращают и прошлую ночь вспоминать никто не собирается, я понял, что они мне тоже снятся.
Интерьер школы был обтекаемый, гладкий, индустриальный: куда ни повернешься, всюду маячит большая стальная дверь. Территорию окружало невероятное количество растительности. Деревья нависали над зданиями, школа пряталась в лесу. Меж деревьев стояло несколько блочных построек – безликие бунгало, испещренные узкими, как бойницы, окошками, вмещали большую часть классных комнат. Архитектура была настолько минималистской, что в ней чувствовалось какое-то обескураживающее обаяние. Здесь правил бал порядок, но без клаустрофобии, несмотря на все окружающие вязы и кусты. Что ж, удобно, даже мило. Да, это, безусловно, шикарная школа. В огромном спортзале мы сидели на бетонных пеньках и внимали краткой, но изобретательной речи директора об эффективности и организации, о связи между сознанием и духом, о безопасности и ее требованиях, о наших детях, жаждущих познать неизведанное. Следующим выступал педиатр, специалист по поведенческой психологии, бесчисленное количество раз мелькавший по телевизору, седовласый, мягкоречивый канадец; в какой-то момент он предложил устроить день «Принеси в школу чучело животного». После редких аплодисментов мы отправились встречаться с учителями. Нам показали рисунки и поделки Робби (исключительно лунные пейзажи) и рассказали, что в этом хорошего (немного), а что следует исправить (я чуть не заснул). Учительница, которая работала с Сарой над письмом, чтением и началами счета, объяснила нам, что в Бакли за эмоциональным состоянием учеников следят с не меньшим рвением, чем за успеваемостью, и, указав, что наши дети плохо переживают стрессовые ситуации, она предложила записать и Сару и Робби на семинар, посвященный укреплению уверенности в себе; нам выдали брошюры с фотографиями пестро разряженных кукол и советами по техникам релаксации, например как выдувать мыльные пузыри (при ровном дыхании получится замечательный поток), и списком книг о позитивном мышлении, которые должны помочь детям «обрести внутреннее спокойствие». Когда Джейн с улыбкой принялась возражать, нам сказали: «Миссис Деннис, дети чаще всего испытывают стресс не оттого, что их не позвали на день рождения, и не оттого, что к ним задирается какой-то драчун, а потому, наверно, что их родители сами находятся в состоянии стресса». Джейн снова принялась спорить, уже без улыбки, и была прервана: «Насколько хорошо родитель переживает стресс, показывает, чего можно ждать от ребенка». Мы не нашлись что ответить на это, и учительница добавила: «Вы знаете, что восемь с половиной процентов детей в возрасте до десяти в прошлом году пытались покончить с собой?», после чего я заткнулся до конца собрания. Краем уха я слышал, как учительница говорила другой озабоченной паре: «От этого у вашего ребенка могут возникнуть сложности в межличностных отношениях», после чего показала им нарисованного их сыном утконоса и сказала, что среднестатистический утконос выглядит «менее безумным».