Потому что в улыбке, овладевшей лицом моего сына, не было предательства.
Но разве глаза твои не затуманились слезами? Был ли ты уверен в точности своей оценки? Или ты просто безумно хотел в это поверить?
Неужели ты не осознавал: даже если тебе казалось, что ты излечился, до прозрения еще очень далеко?
Это правда: Робби отражался в каждой слезинке, и у каждого лица было свое выражение.
Но когда мы ехали домой, не говоря ни слова, казалось, что это первый раз, когда мы можем спокойно молчать друг с другом. Все остальное не имело значения.
22. Интермедия
Мы толком не знали друг друга, ведь семьей мы еще не стали. Мы были просто кучкой выживших в безымянном мире. Но прошлое постепенно стиралось, и на его место заступала новая жизнь. Новый мир ждал, когда мы его заселим. Напряжение надломилось, и свет в доме стал чище. Нас учили новому языку. Робби отвел меня в свою комнату, чтобы показать безобидные файлы, которые я ошибочно принял за что-то зловещее, и я не стал говорить ему, что компьютер сломался; когда же это проявилось, Робби воспринял это спокойно, просто пожал плечами; а когда Марта привезла Сару домой после бальных танцев и Сара пошла в свою комнату, чтоб переодеться в пижаму, никаких жалоб насчет пропавшей игрушки не последовало. Ни Робби, ни я никому не обмолвились о сцене, которая разыгралась в машине возле Бакли, но казалось, что все и так известно, потому что все домашние стали счастливее. (Например: домой Сара принесла рисунки морской звезды на жемчужно-белом пляже под ночным небом, полным сверкающих светил.) Роза приготовила вегетарианскую лазанью и присоединилась к ужину, и поскольку я не ел весь день, то проголодался не на шутку. Марта умело направляла спокойный разговор, и как только все доели, из Торонто позвонила Джейн. Она поговорила с Сарой («Мамочка, папа Кейтлин развелся»), и с Робби («Все в порядке»), и с Мартой, а когда дети ушли из кухни, я взял трубку и рассказал ей о нашем разговоре с сыном (не объясняя причин, которые заставили меня этот разговор затеять), и Джейн как будто бы порадовалась («Ну и как тебе?» – «Чувствую себя на свои годы» – «Это хорошо, Брет» – «Я скучаю по тебе»).
Марта уложила Сару в кровать, и дочка Джейн помахала мне из-под одеяла, и я помахал ей в ответ и почувствовал себя исцеленным (она только и сказала: «Ночи»), и Марта удивленно улыбалась, кода я вывел ее ручку и, наигранно кивая, сообщил, что «завтра мы снова будем все вместе». (Не по себе на Эльсинор-лейн, 307, было только Виктору, он бродил по заднему двору и поминутно останавливался облаять лес за туманной поляной, потому что нечто оставило следы.) Новый бриз пронесся по дому, который без Джейн казался таким пустым, но она скоро вернется, думал я, лежа в ванне. Все, что было раньше, – это обрывки сна, вздохнул я довольный, лежа в мраморной ванне, быстро наполняющейся теплой водой. И вот сон закончился. (Ты прав, сказал писатель, закончился.) Прежде чем лечь спать, я пошел проверить, все ли в порядке с детьми, – порыв новый и непроизвольный. Сара уже спала, я прошел через ее комнату, миновал ванную, соединявшую комнаты ее и брата, и сказал Робби, что он может не ложиться, пока не сделает домашнее задание. И не было ни ненависти, ни недопонимания, ни демагогии – он просто кивнул. Слезы у меня в глазах снова затуманили Робби. Его понимание, его простой и ясный взгляд – чтобы вызвать их, этого было достаточно. Я вышел в коридор, мягко закрыл за собой дверь и подождал, пока щелкнет замок, но так и не дождался. В кухне я нашел бутылку красного вина, открыл ее и налил себе большой бокал. Вино послужит мне мягким снотворным. Я выпью его, глядя повторение «Друзей», и засну, а завтра все будет по-другому. В 11:25 писатель потребовал, чтоб я переключил на местные новости, где рассказывалось, что в поле возле Пирса, там, где мы избавились от игрушки, была найдена расчлененная лошадь.
Тут же все вернулось: на экране поделенное напополам небо, вороны слетают с телефонных проводов на землю и танцуют почти синхронно на крышах патрульных машин, припаркованных у обочины шоссе, где зеваки вытягивают шеи, и камера дает крупный план кучи останков, осторожно скользя по кровавому месиву, и местный фермер, глаза на мокром месте, пожимает плечами и говорит репортеру, что сперва решили, будто «эта лошадь родила», так ее «разорвало», но потом пошли толки о жертвоприношении, и когда я начал уже реагировать на эту новость, в кабинете зазвенел телефон.
23. Телефонный звонок
Звонил мобильный. Он лежал на столе и ждал, пока я его возьму.
Воображение все еще рисовало поле возле шоссе, и ответил я рассеянно:
– Алло?
Послышалось дыхание.
– Алло?
– Брет? – тихо спросил голос.
– Да. Кто это?
Пауза.
– Алло?
В трубке переплелись звуки ветра и помехи связи. Я оторвал трубку от уха и проверил входящий номер. Звонили с сотового Эйми Лайт.
– Кто это? – Я упал в кресло, но даже не заметил этого. Сердце мое стучало слишком быстро. Я решил, что смогу его утихомирить, если сожму кулак.
– Эйми?
– Нет.
Пауза. Помехи. Ветер.
Я наклонился и произнес имя:
– Клейтон?
– Это одно из моих имен. – Не голос – лед.
Я встал.
– Что это значит? Это Клейтон или нет?
– Я во всем. Я в каждом. – Пауза с помехами. – Даже в тебе.
От этого замечания страх принял повседневный, доброжелательный тон. Я не хотел вступать в конфликт с кем бы то ни было. Сыграю тупого.
Притворюсь, что разговариваю с кем-то другим. Я затрясся так сильно, что говорить ровным голосом стало практически невозможно.
– Где ты? – Я подошел к окну. – С тех пор как ты заходил в мой кабинет, я больше тебя не видел.
– Видел, видел. – Теперь голос звучал до странного глубоко.
Я помолчал.
– Нет… то есть где я мог тебя видеть?
– Ты получил рукопись?
– Да-да. Получил. Где ты? – Я зачем-то взял ручку, но она выскочила из трясущихся пальцев.
– Везде.
Это было произнесено таким жутким голосом, что мне пришлось собраться с мыслями, прежде чем вернуться к наигранно невежественной манере. Голос был рогат и покрыт чешуей. Этот голос возник из пламени. Он вызывал страх, разлагающий меня на составные.
– Подожди-ка, – сказал я. – Да, наверно, я тебя видел. Это ты был в нашем доме в воскресенье вечером?
– В «нашем» доме? – изобразил удивление голос. – Весьма интересная фраза, открытая для разнообразнейших интерпретаций.
Я опустил жалюзи. Снова сел в кресло и так же быстро поднялся. Я больше не мог сдерживаться. Решил подыграть. Голос мой зазвучал излишне напористо.
– Это… Патрик?
– Нас много.
– Так… и что ты делал той ночью в нашем доме? – спросил я как ни в чем не бывало. – Что ты делал в комнате моего сына?
– Не я приходил той ночью, Брет. Это было нечто другое.
– Тогда… что же?
– Нечто, что к нашему делу не относится.
– Вашему делу? Какому делу? Не понимаю.
– Ты прочел рукопись, Брет?
– С мальчиками это из-за вас происходит? – Я крепко зажмурился.
– С мальчиками?
Я перебил его вопрос новым вопросом. Голос был на грани, которую мог в любой момент переступить.