Я и оставила Ежи наедине с будильником, забрав, разумеется, отвёртку как опасный для малыша предмет. Вернувшись к сыночку через полчаса, я застала прекрасную картину: устройство оказалось разобранным на составные элементы, и сделал ребёнок это голыми руками, пальчиками! И тоже до сих пор не могу понять, как ему это удалось.
Вот видите, теперь я забираюсь в прошлое, но ведь я честно предупреждала!..
Мой старший сын приводил нас в отчаяние своей «линкой». Что это такое — никто не мог понять. Можно сказать, таинственная «линка» появилась с тех пор, как Ежи стал говорить. И появлялась она в самых неожиданных случаях.
— Хоцу линку! — требовал сын. — Дай линку!
— Какую линку? — добивалась я.
— Пан дукал сёл и нёс линку! — пояснял сын.
Ну ладно, «пан дукал» — это кондуктор, понятно, но вот что он нёс? Что мог нести этот подлец?!
На вопрос, что бы сын хотел на ужин, он отвечал: «Линку». Какой подарок ему хочется на день рождения? «Линку». Что он видел на прогулке? «Линку». Проклятая линка сидела у нас в печёнках, с помощью наводящих вопросов мы пытались вычислить, что же это может быть, пытались уловить момент, когда ребёнок видел эту чёртову линку, — все напрасно. Наконец наступил момент, когда малыш сам вдруг отцепился от сводящей нас с ума линки, а мы так и не узнали, что же это было.
А ещё он доводил нас своими бесконечными «чем».
— А сейчас ты будешь завтракать, — говорила я сыну.
— Цем? — с интересом спрашивал ребёнок.
И обязательно нужно было ответить, дитя не приступало к завтраку в ожидании ответа на свой вопрос. Господи, чем можно завтракать? «Вилкой», — отвечала я в полном отчаянии. Или «ложечкой», смотря по обстоятельствам. Ладно, завтрак ещё полбеды, хуже обстояло дело, например, с атмосферными явлениями. «О, глядите, пошёл дождь!» — говорил кто-то, а ребёнок немедленно задавал свой неизменный вопрос: «Цем?» Ну и объясните, пожалуйста, чем может пойти дождь? Водой, наверное? «Ежи, поторопись, пойдём на прогулку». — «Цем?» Интересно, чем можно поторопиться? Собой, наверное.
Из двух зол уж я предпочитала «как» его младшего брата. Тоже не отличался разнообразием в своих вопросах, монотонно интересуясь во всех жизненных ситуациях: «Как?» На такой вопрос я могла давать уже более развёрнутые ответы, черпая из неиссякаемых запасов наречий. Дождь мог литься сильно, на прогулку мы могли пойти медленно, а завтрак съесть с аппетитом. Но если честно, своими вечными расспросами детки могли прикончить кого угодно.
И как будто считая, что этого мало, им помогала приканчивать меня, и весьма успешно, моя мать. Каждый раз, когда я приходила после работы к ней, чтобы забрать сыновей домой, открывая мне дверь, она встречала меня какой-нибудь ужасной информацией. Зная такую привычку матери, я ещё перед дверью сжималась в комок, собирая все силы, чтобы вынести очередной удар.
Звоню. Мать открывает и говорит:
— Ты должна мне двести сорок два злотых и пятьдесят грошей. Купила детям обувку.
Или:
— Жуткое несчастье! Нет, входи и сама посмотри! Видишь, кран протекает!
Или:
— Больше я с твоими сорванцами не выдержу! Роберт опять порвал штаны!
Или:
— У обоих высокая температура, еле тебя дождалась, беги за доктором.
Всего не перечислишь. У моих сыновей было: искривление позвоночника, плоскостопие, расстройство пищеварения, умственная неполноценность, туберкулёз и нарушение обмена веществ. Однажды мать побила все свои прежние рекорды. Распахнув передо мной дверь, она трагическим голосом заявила:
— У Ежи остеомиелит.
У меня сумка вывалилась из рук, я чуть не померла на месте.
— Почему? Откуда?.. С чего ты взяла? Кто определил?
Оказалось — никто, мать сама пришла к такому заключению на основании собственных наблюдений.
Остеомиелит меня доконал, после него я уже перестала реагировать на катастрофические инсинуации матери.
* * *
В материальном отношении нам по-прежнему жилось тяжело, приходилось выискивать дополнительный приработок. Помогла Люцина. Она работала в профсоюзном издательстве и поручила мне написать серию статей о значении колористики на производстве. С темой я справиться могла, поскольку имела представление и о колористике, и об архитектуре наших учреждений, а писать к тому времени уже научилась довольно сносно. Повсюду велось строительство, вот я и разъезжала по всей стране, выискивая наиболее интересные случаи для своих статей. Продолжалось это не один год, и сейчас я просто не могу понять, как удавалось мне сочетать такую творческую деятельность с основной работой, домом и уходом за детьми.
Не бойтесь, я не намерена цитировать здесь свои статьи, хотя некоторые из них были весьма удачными, похвастаюсь лишь одним достижением.
Как-то во время одной из творческих командировок на предприятии я застала лишь секретаршу директора. Ознакомившись с моим командировочным предписанием, девушка провела меня сначала по производственным помещениям, потом запустила в директорский кабинет. Мне хватило одной минуты. Выходя, я спросила у неё:
— Они, должно быть, жутко ссорятся в этом кабинете?
— Откуда вы узнали? — удивилась секретарша. — И в самом деле. Такой крик стоит — на всех этажах слышно! Знаете, это трудно вынести.
С пониманием выслушав девушку, я пояснила, откуда мне известно о нервной обстановке в кабинете её директора. Комната была большая, просторная, хорошо и даже со вкусом обставленная. Но цвет… Красная обивка на стульях и креслах, огромный, во всю комнату ковёр в фиолетовых тонах, а шторы на окнах оранжевые в алые разводы. От всего этого в глазах рябило и начинала болеть голова. Сразу вспомнилось, как я циклевала пол в новой квартире бритвой мужа в обществе новёхонького дивана свекольного цвета, так что я легко могла себе представить чувства, бушевавшие в груди людей, сидевших в таком кабинете.
В это же время я пыталась писать и детективы и должна признаться, что на моё будущее творчество муж оказал весьма заметное влияние. Как-то я прочитала очень завлекательный детектив, не помню уже ни автора, ни названия. Была в нем такая сцена. Чёрной-пречёрной ночью плывёт по чёрному безбрежному океану преступник на маленькой лодочке. Разумеется, весь в чёрном. Наконец доплывает до острова ещё более чёрного, чем океан. Высаживается преступник на берег и идёт делать своё чёрное дело. Идёт осторожно, ведь ничего не видать. Вот он наткнулся на провод, перелезть нельзя, поднимется тревога. Преступник осторожненько обматывает этот провод изоляционной лентой и перерезает кусачками. Потом натыкается на второй и тоже, обмотав изолентой, перекусывает. Вроде все идёт как надо, но третьего провода преступник не заметил, разорвал его ботинком, и из-за этого поднялась тревога и вообще возникли все последующие осложнения.
Прочитав это произведение, муж так хохотал, что с трудом успокоился. Я удивилась:
— Ты чего? Тут такие страхи, а ты ржёшь. Что смешного?
— Ну как ты не понимаешь? — ответил муж, отирая слезы с глаз. — Какая разница, разрезал ли он провод кусачками, обернув изоляционной лентой, или разорвал копытом? Ведь идиотизм же!
Я была потрясена. Для меня и в самом деле изоляционная лента представлялась гарантией безопасности. Убедившись, что муж прав, я запомнила этот случай на всю жизнь и поняла, как важно разбираться в существе дела. Поэтому впоследствии я всегда проверяла все малейшие детали в моем будущем произведении, в которых не была уверена. Твёрдо решила: я таких идиотизмов не допущу.