Они заходили в аэропорт медленно, с ужасом или злобой в глазах, как подозрительные восьмидесятилетние старики, только что высадившиеся на Луне.
В некоторых магазинах на Грабенштрассе уже началась предрождественская суета, и я думал, когда же сельские жители приедут продавать елки. В Австрии не принято украшать елки до сочельника, но продаются они за несколько недель.
— Что ты обычно делаешь в Рождество, Джои?
— По-разному. Далеко не уезжаю. Однажды выбрался в Зальцбург посмотреть, как там празднуют. Очень советую, если еще не видели: рождественский Зальцбург — это что-то.
Они переглянулись, и Индия безразлично пожала плечами. Я подумал, не злится ли она на меня за что-нибудь. После кофе мы двинулись к собору Святого Стефана. Я натянул перчатки. Я был уверен, что холодает, но ни Пол, ни Индия как будто не замечали этого. Они были одеты, как поздней весной.
Ресторан оказался на удивление полон. Пока хозяйка вела нас к столику, Пол раскланивался с некоторыми из уже сидящих посетителей. Наше место оказалось рядом с большим венецианским окном, откуда открывался вид на Штадтпарк и неподвижно нависшие над ним пурпурные кучевые облака.
— Я спросил, что ты делаешь на праздники, Джои, потому что мы на пять дней собираемся в Италию и хотели узнать, не захочешь ли и ты присоединиться к нам?
Я ошеломленно посмотрел на Индию, но ее лицо ничего не выражало. Откуда это взялось? Чья идея? Я понятия не имел, что следует ответить, и дважды открывал рот, как голодная рыба, но не выдавил ни звука.
— Это означает «да»?
— Да, наверное… Конечно да!
Я завозился с салфеткой, и она упала на пол. Нагнувшись за ней, я растянул мускул в спине. Было больно.
Я лихорадочно пытался понять, что происходит. Индия определенно не слишком мне помогала.
— Прекрасно. Ну а раз уж мы договорились, то извините меня, ребятки, я на минуту отлучусь. — Пол встал и с портфелем в руке направился к выходу.
Я смотрел ему вслед, пока не услышал хруст сельдерея в ухе. Обернувшись, я увидел, что Индия тычет в меня зеленым стеблем.
— Не смей спрашивать меня, как это случилось, Джо. Это целиком его идея. Он сегодня проснулся весь в мыле, огорошил меня и захотел узнать, что я об этом думаю. Что я могла сказать? Нет? Возможно, он думает, что искупает этим свои прежние подозрения насчет тебя.
— Не знаю. Меня от этого колотит.
— Меня тоже, Джо. Но сегодня я не хочу говорить об этом. Еще столько времени, и много всякого может случиться. Давай лучше съедим побольше индейки и будем счастливы.
— С этим может возникнуть небольшая трудность. — Я нервно вытер салфеткой рот.
— Молчи! Лучше расскажи мне, что делала семья Ленноксов на День Благодарения. Вы ели индейку?
— Нет, по правде сказать, не ели. Мой брат Росс не любил ее, поэтому мы ели гуся.
— Гуся? Где это слыхано — на День Благодарения есть гуся? Похоже, этот Росс был настоящим извращенцем, Джо.
— Извращенцем? Это слово к нему не подходит. Он… Ты заметила, Индия, что много расспрашиваешь о нем?
— Да. Тебя это беспокоит? Хочешь знать почему? Потому что он, похоже, был интересным демоном. — Улыбнувшись, она стащила с моей тарелки маслину.
— Ты любишь демонов?
— Только если они интересные. — Она стащила еще одну маслину у меня из тарелки. — Знаешь эту строчку из Исак Динезен[54] : «Сотрудничать с демоном — волнующая вещь»?..
Официант принес салат, и договаривать она не стала. Какое-то время мы молча ели, потом она положила вилку и продолжила:
— Когда мы впервые встретились с Полом, он был немножко демоном. Удивительно, а? Но это правда. У него были сотни неоплаченных квитанций за нарушение правил уличного движения, и он часто воровал в магазинах с хладнокровнейшим выражением лица.
— Пол? Воровал?
— Да.
— Не могу поверить.
Мой брат тоже часто воровал в магазинах. Однажды он наворовал всем нам подарки на Рождество.
— Правда? Как здорово! Знаешь, он был интересный! Я тебе тоже скажу кое-что: ты описываешь его с такими смешанными чувствами, каких я никогда не слышала. То он выглядит твоим кумиром, то ты делаешь из него Джека— Потрошителя.
Мы поговорили об этом. Принесли второе, и официант спросил, подавать ли и на Пола или подождать, когда он вернется. Я посмотрел на часы и вдруг осознал, как долго его уже нет. Я взглянул на Индию, не беспокоится ли она. Несколько секунд повозив индейку по тарелке, она подняла глаза на меня.
— Джо, это глупо, но, может, сходишь в туалет посмотришь? Я уверена, все в порядке, но сделай это для меня, ладно?
Я положил салфетку и торопливо стряхнул крошки с брюк.
— Конечно! Посмотри тут, гм, посмотри, чтобы официант не съел мою индейку, хорошо? — Я произнес это, слабо надеясь, что она улыбнется. Но выражение ее лица осталось неопределенным — нечто среднее между озабоченным и преувеличенно беззаботным.
Я встал, но мне не хотелось уходить. Мне не хотелось двигаться с места. Я бы с радостью простоял так посреди ресторана, перед всеми этими людьми, весь остаток дня Ужас и чувство собственного достоинства — вещи несовместимые.
Признаюсь, после смерти брата ужас стал неотъемлемой частью меня. В любой ситуации я всегда сразу же представлял себе самую жуткую вещь, какая только может произойти. Зато если я ошибался и ничего не случалось, я был в восторге. А если оказывался прав (что случалось редко), то ужас уже не мог поразить меня с такой силой, как во время гибели Росса.
Я старался идти не слишком быстро, как ради спокойствия Индии (если окажется, что она наблюдает за мной), так и для того, чтобы не привлекать взгляды окружающих. Я смотрел прямо перед собой, но ничего не видел. Стук тысяч вилок по тарелкам и ножей по ложкам был громче и тревожнее, чем когда-либо. Он заглушал и шарканье моих ног по ковру, и все звуки, которые я издавал при ходьбе и в которые обычно напряженно вслушиваюсь, когда двигаюсь к чему-то, что меня пугает.
В последнее мгновение я споткнулся о складку ковра и едва сохранил равновесие. Мужской туалет был прямо напротив ресторана в полутемной нише, освещенной лишь надписью «HERREN» над дверью. Я дотронулся до холодной металлической ручки и закрыл глаза. Потом, сделав гигантской глубины вдох, нажал на нее. Мои взгляд пробежал вдоль ряда блестящих белых писсуаров. Пола Тейта там не было. Я выдохнул. Туалет был неестественно ярко освещен, и в нем резко пахло хвойным антисептиком. За рядом писсуаров, напротив белых раковин, выстроились кабинки.
Направившись к ним, я позвал Пола. Ответа не последовало. Мною снова начал овладевать жуткий страх, хотя разумом я и понимал, что Пол может быть в сотне других мест: разговаривать по телефону, просматривать журналы где-нибудь на лотке…
— Пол!
Я заметил какое-то движение под дверью средней кабинки и, не успев ни о чем подумать, опустился на колени посмотреть, что это.
Одно мгновение я был уверен, что узнал его видавшие виды черные туфли, но потом ноги медленно поднялись и исчезли — как будто тот, кто был внутри, подтянул их к груди, повинуясь некоему причудливому капризу. У меня мелькнула мысль, что надо бы придвинуться поближе к кабинке и рассмотреть все получше, но остатки здравого смысла взяли верх, вопия, что хватит ползать по туалетному кафелю, а надо скорее бежать отсюда ко всем чертям.
— Всем сесть!
— Пол?
— Никакого Пола нет! Здесь — Малыш! Слово Малыша — закон, если хочешь остаться на представление!
Не зная, что делать, я стоял на коленях и заглядывал под дверь кабинки. Над дверью поднялась черная шляпа-цилиндр.