Эти места окутаны обложными туманами, изобилуют чащобами, что дает пищу для суеверий. И действительно, никто бы не осмелился углубиться в непролазные мглистые дебри в определенные дни года, когда в населенных нечистью болотах, где отродясь не бывало ни церквей, ни часовенок, вдруг слышался звон колоколов, среди деревьев мелькали тени, эхом звучали голоса и отрывистый смех, а иногда можно было увидеть, как дохлые коровы отплясывают сардану [7] . Жуткое зрелище! Если же находился смельчак, который все это видел и слышал, то он наверняка лишался разума. Горы, окружающие эти долины, круты и покрыты снегом почти круглый год. Дома строились на деревянных сваях, жизнь была организована по принципу родовой общины. Местные мужчины были грубы, нелюдимы и шили себе одежду из звериных шкур. Они спускались в долину после таяния снегов лишь для того, чтобы выбрать себе невесту на празднике сбора винограда или забоя свиньи. Желая привлечь внимание женщин, они играли на костяных свирелях и исполняли танец барана, имитируя его прыжки. Ели только хлеб с овечьим сыром и пили вино, разбавляя его оливковым маслом и водой. На вершинах жили совсем дикие люди: они никогда не спускались с гор, и похоже, их единственным занятием было что-то вроде современного варианта греко-римской борьбы. Обитатели долины были не в пример цивилизованнее: они разводили скот, выращивали виноград, оливы и кукурузу (на корм этому скоту), сажали кое-какие фруктовые деревья и собирали мед. В начале этого века в данной местности насчитывалось 25 000 видов пчел, из которых в наши дни выжили только 5 000 или 6 000 видов. Жители охотились на ланей, кабанов, горных зайцев и куропаток, а также ходили на лису, ласку и барсука, чтобы защитить посевы от набегов. В реках ловили на муху форелей – в этом они были особенно искусны. Питались хорошо: мясо и рыба в изобилии, в рацион входили также зерновые культуры, овощи и фрукты, а потому здесь сложилась особая порода людей: высокие, сильные, энергичные, не знавшие усталости, но слабовольные да к тому же страдавшие плохим пищеварением. Первое обстоятельство сказалось на истории Каталонии: центральное правительство противилось сепаратистским тенденциям этого края по той незамысловатой причине, что его отделение могло бы отрицательно сказаться на средних размерах испанцев. В своем сообщении дону Карлосу III [8] , только что прибывшему из Неаполя, королевский секретарь Пиньюэла называет Каталониютабуреткой Испании.Эти места изобилуют разными видами древесины, корой пробкового дуба, а также минералами, правда, в меньшем количестве. Люди в основном селились на фермах, разбросанных по долине на большие расстояния, и единственным связующим звеном между ними служили церковные приходы, или ректории[9] . Отсюда берет начало традиция, по которой к имени собственному присоединялось не географическое название по месту рождения, а название ректории, например Пере Льебре де Сан Рок, Жоаким Колиброкил де ла Маре де Деу дел Розе и так далее. Поэтому на плечи ректоров, или священников, ложилась огромная ответственность. Они поддерживали духовное, культурное и даже языковое единение на подвластной им территории. На их долю также выпало исполнение судьбоносной миссии по сохранению мира как среди жителей одной местности, так и между соседними долинами, другими словами, по предотвращению вспышек насилия и многочисленных случаев кровавой мести. Это способствовало появлению на свет такого типа священника, который был впоследствии воспет поэтами: благоразумного, умудренного опытом человека, умеренного в суждениях и поступках, способного вынести тяготы любого климата и исходить пешком невообразимые пространства с дарохранительницей в одной руке и мушкетом – в другой.
Возможно, именно благодаря таким людям жители этой части Каталонии почти полностью остались в стороне от карлистских войн[10] . Когда схватка за престолонаследие близилась к концу, некоторые отряды разгромленных карлистов нашли себе в этой местности убежище, используя ее для зимнего постоя и пополнения запасов продовольствия. Жители им в этом не отказывали. И если иной раз в зарослях кустарника или на вспаханной борозде находили труп, слегка присыпанный землей и опавшей листвой, с пулей в груди либо в затылке, все делали вид, будто ничего не замечают. Как правило, карлисты здесь были ни при чем; скорее всего, дело касалось конфликтов личного порядка, когда кто-нибудь из семьи решался вдруг поддержать в войне ту или другую сторону.
В отношении Онофре Боувилы имеются достоверные сведения, что он был окрещен 9 декабря одна тысяча восемьсот семьдесят четвертого или семьдесят шестого года в День святого Реституто и святой Лео-кадии, что крещение он принял из рук дона Серафи Далмау, пресвитера, и что его родителями были Жоан Боувила и Марина Монт. Осталось непонятным, почему его нарекли Онофре, а не в честь соименного святого. В метрике, откуда взяты эти данные, удостоверяется, что он родился в приходе Святого Клементе и является первенцем семьи Боувила.
– Чудесно, не правда ли? Здесь вы заживете королем, – говорил меж тем сеньор Браулио, доставая из кармана ржавый ключ и указывая напыщенным жестом в сторону сумрачного коридора, откуда шел неприятный запах. – Комнаты, как вы сами убедитесь… Ай! Как ты меня напугала!
Последнее восклицание относилось к его дочери, потому что, пока он тыкал ключом в замочную скважину, дверь вдруг отворилась сама собой, и в лучах света, идущего с балкона, обрисовался силуэт девушки.
– Это моя дочь Дельфина, – сказал сеньор Браулио, когда пришел в себя. – Она, должно быть, прибиралась в комнате, чтобы создать вам уютную обстановку. Правда, Дельфина? – Так как девушка молчала, он добавил, вновь обращаясь к Онофре Боувиле: – Видите ли, поскольку ее бедная мать, моя, так сказать, супруга, несколько слаба здоровьем, все работа в пансионе лежит на мне, и если бы не Дельфина, сами понимаете, я бы один ни за что не справился; она настоящее сокровище.
Он уже видел Дельфину минутой раньше, в вестибюле, когда та шла на зов сеньоры Агаты добавить в таз горячей воды. Тогда Онофре Боувила почти не обратил на нее внимания. Теперь же у него было время рассмотреть ее поближе и убедиться в правильности первого впечатления. Дельфина и впрямь была неприглядна: приблизительно одного с ним возраста, тощая, словно высохшая кость, нескладная, с выступающими зубами, потрескавшейся кожей и бегающими глазками, светившимися желтыми зрачками. Онофре быстро сообразил, что именно Дельфина выполняла всю домашнюю работу. Вечно хмурая, с растрепанными волосами, одетая в грязные обноски и босая, она весь день носилась по дому, из кухни в комнаты и из комнат в кухню, оттуда в столовую, размахивая пыльными тряпками, громыхая ведрами и половыми щетками. Кроме того, она должна была ухаживать за матерью, которая ни на что уже не годилась и требовала постоянных забот, да еще прислуживала за столом, подавая завтрак, обед и ужин. Утром, в самую рань, она выходила за покупками с двумя плетеными корзинами и потом с трудом волочила их домой. С гостями она никогда не заговаривала, а те, в свою очередь, делали вид, будто ее не замечают. Но несмотря на ее угрюмую суровость, одно существо повсюду следовало за ней по пятам и терлось об ее икры, постоянно путаясь под ногами. Это был кот по прозвищу Вельзевул, не подпускавший к себе никого, кроме хозяйки, и отвечавший на заигрывания чужих укусами и царапинами.