Я завела Ляльку в ванную и передала ей сберкнижку.
- Завтра, когда мама придет в себя, отдай ей, пожалуйста. А это тебе, на память, - я протянула Ляльке японские часы с алмазиками. - Только для состоятельных женщин. Гордость Японии.
- Спасибо…
- И Володю не отшивай. Он прекрасный парень. Поняла?
- Я тоже туда хочу, - она отвела глаза в сторону.
- А нужно ли?.. А, Ляль? - Искренне усомнилась я.
В аэропорт приехали двумя машинами как раз тогда, когда улетающим в Стокгольм предложили пройти на паспортный контроль и таможенный досмотр.
Мама впервые была в песцовой шубе. Времени для разговоров и прощаний уже не оставалось. Володя нервно курил и поглаживал Ляльку, а все остальные просто нормально, по-бабски плакали.
Не обращая внимания на таможенников и носильщиков, иностранцев и переводчиков, служащих «Интуриста» и аэрофлота, открыто плакали Гулливер и Кисуля, Зинка Мелейко и Ляля… Словно по покойнику голосила тетя Тоня.
Я рыдала и целовала руки у матери, будто вымаливала у нее прощения…
А она молча смотрела на меня сухими глазами, и нам обеим казалось, что мы видимся последний раз в жизни.
Уже в воздухе, когда мы делали прощальный круг над заснеженным Ленинградом, я узнала ледяную, перепоясанную мостами Неву и почему-то вслух сказала сама себе:
- Все. Точка!..
Маленький иностранный старичок, сидевший рядом, тут же повернулся ко мне и вопросительно-приветливо поднял бровки домиком. А я шмыгнула носом и постаралась улыбнуться ему как можно более светски…
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ*
Сколько раз за эти полтора года в Швеции я мечтала о том, чтобы хоть кто-нибудь из моих близких увидел меня именно в тот момент, когда я выхожу из стурмаркнада - удивительной смеси универсама с универмагом!
Для меня это каждый день аттракцион!
Сами собой распахиваются большие стеклянные двери, и я выхожу на улицу к своей маленькой обожаемой машинке - «вольво-343». На руках у меня самое дорогое для меня здесь существо - японская болонка фантастических кровей и родовых заслуг - Фрося.
За мной, толкая перед собой коляску, набитую продуктами в ярких упаковках, следует магазинный мальчик лет пятнадцати в униформе.
Я открываю багажник своей «вольвочки», и мальчик с улыбкой, ласково переговариваясь с моей Фросей, аккуратненько начинает перегружать покупки из коляски в мою машину.
Когда все закончено, он захлопывает багажник, с поклоном отдает мне ключи и благодарит меня за покупки. Вот тут я ему обязательно говорю, что за последнюю неделю, что мы не виделись, он очень возмужал, окреп и выглядит совершенно взрослым мужчиной. И даю ему две кроны. Мы прощаемся, и я сажусь за руль своего автомобильчика.
Болтать по-шведски и ездить на машине я насобачилась за это время довольно ловко, и тут у меня не было никаких проблем.
Дом наш стоит в двадцати километрах от Стокгольма, неподалеку от пригородной деревушки Салем, в пятистах метрах от самой оживленной трассы е-четыре, ведущей на юг Швеции.
Как и положено в маленьких городках и придорожных селеньях, все друг друга знают в лицо и по имени и почти неизменно доброжелательны.
Поэтому, когда я поъезжаю к нашей салемской заправочной станции «Гульф», расположенной прямо на трассе, рядом с моим домом, заправщик тут же кричит мне:
- Доброе утро, фру Ларссон!
- Привет, Мартин! Рея уже за стойкой?
- С семи утра. Идите, фру Ларссон, поболтайте. Я все сделаю и поставлю машину к бару.
Я оставляю ключи в замке зажигания, подхватываю Фросю и вхожу в бар при станции.
- Салют! - улыбается мне Рея, увидев меня в дверях. - Все о'кей?
- О'кей! А у тебя?
- Тоже. Как всегда? - она берет высокий стакан.
- Конечно. И себе.
- Спасибо.
Будешь звонить Эдварду?
- Обязательно, - я протягиваю ей плату за телефонный разговор, а Рея ставит передо мной аппарат и наполняет высокие стаканы моим любимым напитком - ананасовым соком, смешанным с молоком кокосового ореха.
Я набираю стокгольмский номер фирмы «Белитроник».
- Алло? Инженер Ларссон слушает.
- Здравствуйте, господин Ларссон, - по-русски говорю я, и Рея, как всегда, с напряженной улыбкой вслушивается в незнакомую речь. - С вами говорит министр рыбной промышленности Советского Союза товарищ Тютькин.
- Здравствуйте, товарищ Тютькин, - по-русски отвечает мне Эдик. - Мне очень приятно слышать ваш голос. Что вы хотели?
- Мы хотели бы заказать вашей фирме специальные программные манипуляторы для отлова осетров в домашних условиях.
- Прекрасно! Мы принимаем ваш заказ, товарищ Тютькин.
- В какой валюте вы хотели бы получить гонорар, господин Ларссон? Кроны? Доллары? Рубли?
- Видите ли, товарищ Тютькин, к сожалению, шведские кроны и американские доллары перманентно колеблются на мировом валютном рынке. Русские же рубли твердо и незыблемо сохраняют свой постоянный курс. Поэтому я выбираю рубли, товарищ Тютькин. Вас это устроит?
- Меня бы устроило, чтобы ты сегодня пораньше вернулся домой, черт побери! В гараже опять не горит свет, и я себе физиономию чуть не расквасила, когда спустилась туда за машиной!..
- Бедный мой товарищ Тютькин! Бедный мой зайчик!.. Ты опять торчишь у Реи и пьешь эту гадость с кокосовым молоком, которая стоит страшных денег?
- Здоровье дороже, - говорю я. - Эдинька! Приезжай сегодня пораньше… Нам знаешь как с Фросей тоскливо?
- Хорошо, хорошо. Ты помнишь, что в воскресенье у нас прием?
- Я только сейчас из стурмаркнада. Все закуплено.
- Молодец! Привет Рее. Целую.
Я кладу трубку и поднимаю стакан с соком.
- Чин-чин, - говорит Рея, и мы отхлебываем по глотку. - Мне нравится, как вы с Эдвардом разговариваете по-русски.
- Если бы ты знала, о какой ерунде мы болтаем, - смеюсь я.
- Наплевать. Мне нравится звук вашего языка.
В бар входит Мартин и протягивает мне ключи от машины:
- Все в порядке, фру Ларссон. Я записал на ваш счет.
- Спасибо, Мартин, - я посмотрела на свой автомобильчик за окном и увидела, как большая грузовая машина с огромным фургоном подъезжает к отдельно стоявшей колонке с дизельным топливом.
По всему фургону шли голубые буквы «Совтрансавто»…
Я залпом допила сок. Выдала мартину его чаевые, расплатилась с реей, взяла Фросю и вышла из бара. Хотела влезть в свою «вольвочку», но увидела, как водитель русского грузовика тычет пальцем в карту и что-то пытается узнать у коллеги Мартина - заправщика с дизельной колонки. Тот растерянно пожимал плечами.
Не помочь парню было бы свинством. Я подошла к ним и (стерва этакая!..) не удержалась от маленького спектакля.
- Что хочет этот парень, Эйнар? - спросила я по-шведски.
- Здравствуйте, фру Ларссон. Он пытается говорить по-немецки, но понять его смогут только в южной Африке.
Русскому шоферюге было года тридцать три, и он был хорош собой, этот сукин сын, словно с первомайского плаката!.. Он и ко мне обратился на чудовищном немецком языке. И протянул карту дорог.
- Ладно тебе, - сказала я ему по-русски. - Не надрывайся. Какие проблемы?
Он слегка оторопел и с тревогой произнес:
- Как вы хорошо говорите по-русски…
- Я вообще девушка способная. Ты откуда?
- Из Ленинграда. А вы - местная?
- Что-то в этом роде. А в Ленинграде где живешь?
- Вы, наверное, не знаете. На проспекте Науки.
Я насторожилась.
- Дом?
- Ну, какая разница? - улыбнулся он. - Ну, тридцать два…
Я отступила от него подальше, посмотрела на передний номер, увидела - АВЕ 51-15 и все поняла:
- Значит, это я из-за тебя, мать твою за ногу, никогда к своему дому толком подъехать не могла?! Раскорячится со своей бандурой, как будто он один в городе!..